Консерваторы-беспочвенники

№ 2011 / 14, 23.02.2015

Куль­ту­ру де­лят то на поч­вен­ни­ков и бес­поч­вен­ни­ков, то на сла­вя­но­фи­лов и за­пад­ни­ков, на кон­сер­ва­то­ров и про­грес­си­с­тов. Вер­но ли это? И все­гда ли? Кое-что вер­но, кое-что не все­гда…

К построению русской исторической поэтики

Культуру делят то на почвенников и беспочвенников, то на славянофилов и западников, на консерваторов и прогрессистов. Верно ли это? И всегда ли? Кое-что верно, кое-что не всегда…

* * *

Попробуем сперва разобраться в беседах про культуру и её судьбы (Ерофеев, «Апокриф» и др. бл.). Люди часто говорят не о культуре, а об искусстве. Культура – жизнь и деятельность сообща: пляска с топаньем и свистом непременно заодно со всем честным народом. Расхлябанный карнавал более атомизирован, чем хоровод, но и он какая-то культура. А искусство, какого оно ни будь уровня – это виртуоз, который в торжественном одиночестве распинается перед оцепеневшей или ликующей публикой. И если это тоже культура (а бывает), то она явно для потребления со стороны некультурных, для публики. Правда, если искусство как-то через головы публики уходит в почву, то именно тогда и оно культура.

Говорят: летом люди едут в деревню. А зимой там живёт кто? Ясно, что не люди. Парадокс, однако! Так и с искусством, принимаемым обязательно за культуру: кто не знает искусство, не деятель искусства, тот якобы не культурен. А между тем обычно искусство – оно подчас есть если самое большее, то не культура, а культурность. Не больше. Огромна разница между культурностью Аверинцева и собственно культурой якобы пьяных мужичков, которых и любил не меньше чем Лермонтов, и за которых представительствовал Шаляпин, тоже человек культурный.

Да, культурность без культуры – сплошь и рядом. Пляски с топаньем и свистом – вот культура, пусть и не наивысшая, но почвенная.

* * *

Культура беспочвенной не бывает. Правда, культурой называют ещё и скопище микробов или членистоногих, но так его называют не все. В японском языке – а японцы специалисты по всяческим вирусам – нельзя сказать культура микробов. Там культура – бунка – слово своё, а не латинское.

Почвенность и беспочвенность – вот разграничение одно из важнейших. Есть беспочвенные консерваторы, есть почвенники-русофобы. А вот почвенник Гамсун: он и не русофоб, он и не антифашист. Но он почвенник: и серьёзно спорить с ним не только нужно, а ещё и можно. Можно ли не спорить с человеком, убившим твоего отца? Или кто поддерживал убийц наших отцов?

Рубцов-почвенник (говорят) много взял у Тютчева, и даже он на Тютчева, говорят, равнялся. А разве мог бы Тютчев, как ворона, сесть на родной школьный забор? Зашёл бы он пёхом к старушке из бедного селенья на русский огонёк?

Вот наша почвенность; а вы говорите о «надуманности советского проекта». Ветреная Геба… И какую-то женщину сорока с лишним лет называл скверной девочкой и своею милой… Но мы не о Есенине, это о нём говорит чёрный человек.

Тютчев, Бродский; некий прославленный консерватор-тютчевед; Аверинцев, Байрон, Тургенев и Леонтьев; Цветаева, Татьяна Толстая – одна линия. Туда же и Чебурашка. Где его почва?

А вот Пушкин, Достоевский, Лев Толстой, Гамсун, Чехов, Фолкнер, Шолохов, Рубцов, германист Александр Михайлов, Михаил Петрович Лобанов – линия другая.

Друг другу все названные могли быть и оппонентами – даже при общем почвенничестве или общей беспочвенности. Но это и полезно, хотя спор между беспочвенниками от разных идеологий – или их согласие – полезны меньше.

* * *

Ветреная Геба с Зевесовым орлом – и душа-человек, милая ворона на родном заборе… О, эти бедные селенья! О сельские виды! И образность на этих разных линиях разная; и разница поэтик не случайна.

А сами неистовые ревнители исторической поэтики? Однако наука нужная, очень своевременная наука, с большой пользой для себя.

Общий курс исторической поэтики может быть на таких основаниях пересмотрен.

Я читал когда-то венгерскую книгу «Абрахам-богатырь». Автор её Дёрдь Г.Кардош. Книга – об израильском крестьянине, некогда жителе Украины. Тоже был почвенный человек. Не любит, правда, арабов и любит Цветаеву. (Якобы зная её ещё по России. Или Цветаеву любит его жена, не помню.) Но почему с ним и не поспорить – страстно и пылко, как это любил делать Кожинов?

С Абрахамом, впрочем, спорить бессмысленно. Он давно, по книге, скончался – да и любовь к Цветаевой наверняка приписал израильтянам-почвенникам сам автор книги. Те-то были проще.

Между тем по поэтике, по крестьянскости духа книга про Абрахама всё-таки соотносима с «Соками земли» ярого консерватора Гамсуна, с шолоховским «Тихим Доном». Да и со «Старосветскими помещиками», хотя те были дворяне.

А Тютчев в поэтике сродни Бродскому. И он же дальше, чем мы думаем, от Пушкина.

Проверьте себя вот на каком образце. Великий японец Мацуо Басё сказал:

Вот исток, вот начало всего поэтического искусства! Песня посадки риса.

Всего искусства – или только некоторых? Искусства Есенина – или Бродского тоже? Невольно изучишь японский, чтобы сверить перевод Веры Марковой с подлинником.

Прошли десятилетия. Вы смогли выучить японский только за то, что им объясняемо и русское. Так вот и нет: нету у Басё слов про якобы всё, про любое и всякое поэтическое искусство. Басё говорит просто про начало искусства. Мол, если есть искусство, то оно почвенное, корневое и плодоносное. А если нету почвы – хотя бы была культурность? Ну, тогда и взятки гладки.

Сюжетную линию связи с корнями можно искать и выстраивать только для случаев почвенников. Эта связь сложная очень и очень; сложна и линия. Такова и историческая поэтика.

Сергей НЕБОЛЬСИН