Поэты ночью видят лучше

№ 2011 / 39, 23.02.2015

Взял сбор­ник сти­хов и ста­тей Сер­гея Со­кол­ки­на «Со­ко­ли­ная кни­га» и по­ра­зил­ся, что это за по­эт: на об­лож­ке – ли­цо бок­сё­ра: нос, че­люсть, по­ка­тые пле­чи. Аг­рес­сия так и прёт. А вто­рое впе­чат­ле­ние – гла­за! До­б­рые, рус­ские, бо­ля­щие.

Сергей СОКОЛКИН

Взял сборник стихов и статей Сергея Соколкина «Соколиная книга» и поразился, что это за поэт: на обложке – лицо боксёра: нос, челюсть, покатые плечи. Агрессия так и прёт. А второе впечатление – глаза! Добрые, русские, болящие. И сразу вспомнилось: хорошего человека должно быть много. Вот как Соколкин пишет о себе:

Я ведь добрым рос, нежным, с мягкой душою… Но каждый – варвар в неурожайный год. Рот поганого набив землёю, буду держать – пока хлебом не прорастёт.

Последние десятилетия показали амплитуду творчества оппозиционных литераторов: протест против перестройки, затишье после поражения, негодование против реформ, шок после расстрела Дома Советов, обращение к религии, истории, осознание своей маргинальности, выпадение в осадок. Далее ручейки либо пересыхают, либо подпитываются невесть откуда бьющими родничками. А что делать? Плетью обуха не перешибёшь.

Соколкин – из той же среды, и разделяет основные её аксиомы. «Я поэт. Этим и Не интересен. Не интересен ни нашему времени, ни горячо любимой Родине, ни потерявшим инстинкт самосохранения соплеменникам и согражданам». А что, Тютчев был им интересен, с болью писавший: «Теперь тебе не до стихов,/ О слово русское, родное…». Или Константин Аксаков, не раз читавший статьи только нескольким друзьям, не имея возможности печататься? А вспомним французского поэта Ф.Вийона: «О Господи, / открой нам двери рая./ Мы жили на земле, в аду сгорая». И сколько таких…

История всегда сурова, особенно к творцам. Правда, порой наступают спокойные времена. Но это иллюзия. Посмотрите назад. Что там? – трагедия. И впереди нечто подобное. А посредине – тихий омут, или застой. Бывает, правда, и застой трагедии, когда не видно света в конце тоннеля.

Что остаётся поэту? – рвануть рубаху на груди:

…Потому что я русский, я знаю безбожные годы: как простой мужичок, что коряв, хитроват и бескрыл, глядя Богу в глаза, создавая Империи своды, по колено в кровище величие духа творил.

Это программное стихотворение Соколкина. Он принимает эстафету у «простого мужичка» и, перешагнув грань веков, продолжает его дело уже в наши дни:

И свои семена сею я уже в наших потёмках. По ночам умирая, с утра возвожу русский Храм. И по крови моей, заливающей землю потомков, корабли уплывают к неведомым материкам.

Соколкин разговаривает с читателем, как со своим давним знакомым. Его стихи искренни, свежи и, несмотря на новаторство, органичны:

Я знаю, это будет ночью, – поэты ночью видят лучше,– когда сгущается до точки вся жизнь под ногтем авторучки.

Поэт то погружает нас в глубину мифа, то в философские размышления, а то поражает натурализмом, в стиле Рабле: «…дурною кровью зачарован/ и плотской близью свежака…», «Я ж свои поцелуи глотал запоем, чтоб, не дай бог, тебе не досталось…».

С другой стороны: «И твои поцелуи, как бабочки лет, обреченно застыли на талых губах», «…на губах, овдовев, отцвели поцелуи…», «И вновь я сердце опускаю мурлыкать на руки тебе». Или:

Берегиня моя, золочёное яблочко – с наливной, расписной, разудалой косой. Покатилась по ветке, по ёлочке-палочке, по груди проскользнула калёной стрелой. Прикоснулась к губам, опалила дыханием, в ретивом замерла, как малиновый звон, среди ночи взошла над моим мирозданием, отражаясь лицом от пречистых икон.

Есть и ещё один взгляд на ту же тему – юмористический:

Мужик – охотник по природе, то баба, видимо, ружьё.

Это всё потому, что он русский, натура широкая, с закидонами, заносами на поворотах. А сузит душу – и станет немцем. Многие, даже талантливые поэты, суживают. И стихи выходят трафаретными.

Чаще других у автора встречается понятие креста. Каждый человек несёт свой крест, даже если он этого не осознаёт. Какой же крест несёт Соколкин? Он борется за Родину, за русское слово. Но чтобы иметь для этого силы, надо идти от Слова, от Христа. Пусть даже «ещё Христа не принимает разум, а дух уже свершает путь его». В наши дни борьба за русское слово, – как в доисторические времена борьба за огонь, описанная Ж.Рони-старшим. Потеряем слово, не станет народа, уйдёт в небытие Россия.

Борцу нужна защита. Уже в аннотации к книге мы видим нарисованный вокруг автора круг фамилий ярких поэтов: Юрий Кузнецов, Николай Тряпкин, Борис Примеров. О встречах с ними Соколкин пишет в своей книге. Друг другу посвящали стихи. Так автор оказался «в круге первом». И что перед ним, что видит он своим поэтическим взглядом?

Гряди ж, Исусе Господи, скорее… утробу выжги матери земли, покуда мы из рода в род зверея, тьму душ своих на трон не возвели.

А процесс идёт. И вот оно, известное место встречи со злом:

Засветились старые иконы, опалившись адовым огнём… Бесы прут… Но держит оборону Ангел в битве меж добром и злом.

Речь не о Гоголе – о Пушкине, который тоже борется у автора за слово. Но какая разница, если «что-то здесь запахло падалью». В окна церкви лезут чудища-гномы, и в этот момент одного «круга первого» мало. Автор призывает на помощь богатыря Святогора, меч Святогора и самого Христа. Силы земные и небесные смогут защитить от всесильного Вия – начальника гномов. Страшный момент, автору трудно понять:

То ли жизнь мертвецам продлеваю, то ли смерть приручаю свою.

Сон ли это, явь? – предчувствие тревожит:

Слышу зовы и рая, и ада. но во мгле не пойму, где какой, – в небеса с лёгким шелестом падаю, в небо смерти и жизни самой.

Незримая борьба с Вием вряд ли осознаётся автором, но гоголевское мироощущение чувствуется в его стихах, даже в любовных:

Люблю! – и за небо цепляюсь душой. И в бездне тону, И тяну за собой.

Современная фронтовая поэзия, где поле битвы – сердце человека. Но есть и другие поля сражений, со своими жертвами: «Встаёт слепой солдат, погибший в Гудермесе, и, руки вытянув, идёт по нашу жизнь».

Война глобальная, горячая и холодная, с путчами и мятежами, расстрелами парламента и терактами. Автор проводит нас сквозь адовы круги и чувствует, как сквозь него «прорастают чужие цветы». Но потому что он русский, он и борется и любит, и выпивает, и восторгается красотой божественного мира. Это его мир, его стихия, так и хочется сказать: «буйство глаз и половодье чувств». И хотя ум и чувства в целом уравновешены, но Христос порой – не более чем поэтический приём, да и противопоставлять веру свободе не стоит.

«Нет Родины вокруг, одна земля». Что-то не так? Впрочем, автор поправляет себя: «Люди прячут Родину по избам, по лесам, а чаще – по сердцам».

В «Соколиной книге» помещены стихотворения, написанные поэтом почти за четверть века. И что удивительно: если не глядеть на даты, трудно понять, где стихи ранние, а где поздние. Не иначе автор родился с геном поэзии, со своим стилем, стихией слова. О Соколкине трудно сказать, что он нашёл себя в литературе. Поиска, видимо, не было. Такое случается, но редко. Вот стихи о трагедии на Чернобыльской АЭС, датированные июнем 1986 года: «Мне почта принесла пожар Чернобыля…»:

Читал – глаза съедала катаракта. А там, как с дерева – с рукой воздетой апрель, задев за май, упал в реактор, от мира отгороженный газетой. Прорвало апокалипсис. Час пробил. Полынь чернела, и крепчал поток. И люди шли, и каждый как святой был – шёл и светился с головы до ног.

Четверть века в литературе, а послушаешь его, и трудно в это поверить. Он целеустремлен, горяч в спорах, авторитарен, энергичен и юмористичен одновременно. На ринг бы его – не боксёрский – поэтический, если бы такой существовал на ТВ. Среди многих современных поэтов Соколкин выделяется неординарной образностью, органичностью, уживающейся с экспериментированием. У него свой стиль.

Вячеслав ЕРОХИН