А СУДЬИ – КТО?

№ 2006 / 10, 23.02.2015

Елена Дмитриева – ведущая программы «Час суда. Дела семейные» на канале REN-TV. Она воплощает на экране образ идеального судьи и давно заслужила доверие зрителей. Но к своей работе на телевидении относится вполне критически, потому что действительно хорошо её знает.
Елена Дмитриева – ведущая программы «Час суда. Дела семейные» на канале REN-TV. Она воплощает на экране образ идеального судьи и давно заслужила доверие зрителей.
Но к своей работе на телевидении относится вполне критически, потому что действительно хорошо её знает.

– Елена Викторовна, у вас редкая профессия – телевизионный судья. Как и когда вы её приобрели?
– На телевидение я попала в 1986 году после юридического факультета МГУ и защиты диссертации. Был выбор: остаться в МГУ на кафедре в должности ассистента или стать преподавателем в институте повышения квалификации работников Гостелерадио СССР. В тот момент в стране началась очередная кампания по правовому воспитанию, и многие институты, для отчётности, стали открывать кафедры по правовой тематике. Конечно, тогда телевидение было достаточно закрытым, потому что являлось идеологической структурой с чёткой иерархией внутри. Попасть туда было тяжело, а значит, и престижно. И тогда, отнесём это за счёт молодости, я выбрала телевидение.
– Сегодня об этом не жалеете?
– Никогда нельзя жалеть о любых своих поступках, кроме плохих. И считаю, что мне повезло: совсем молодым человеком я попала в институт, куда со всей страны приезжали учиться праву редакторы, режиссёры, технические работники – яркие, интересные люди. Наверно, мы учились друг у друга. Но, знаете, с тех пор меня не покидает странное ощущение. Давно нет Советского Союза. Давно, не успев начаться, закончилась кампания по правовому воспитанию. Годами выстраивается судебная реформа, а мне и сейчас, спустя 20 лет, кажется, что у нас люди ничего не знают о законе! И как тогда, так и сегодня им не дают возможности что-нибудь узнать.
– Вот так признание! Значит, вы пришли на телевидение в разгар перестройки и перестраивались вместе с ним?
– Ещё в самом начале ректор нашего института Владилен Васильевич Егоров понял, что надо заканчивать с научным коммунизмом и пора переходить на другие рельсы. И что юриспруденция весьма выигрышно смотрится на фоне других прикладных наук. Так была создана кафедра экономики и права, которую я возглавила в 1987 году. Конечно, телевидение работало на идеологическом фронте, и все сотрудники дружно выполняли генеральную линию. Но когда на 19-й партконференции Горбачёв вдруг «разрешил» выход из партии, многие воспользовалась этим, в том числе и я. В те дни в программу «Взгляд», точнее в молодёжную редакцию Гостелерадио, пришёл писатель, возглавлявший до этого журнал «Сельская молодёжь», который был «на слуху» благодаря своему литературному приложению «Подвиг». Помните первую дефицитную серию зарубежных детективов? Итак, пришёл Олег Максимович Попцов – человек передовых демократических взглядов. Уже многое было можно, и всё же руководство молодёжной редакции рисковало, давая ему эфир. Но когда к власти пришёл Ельцин, появился Указ, состоявший всего из двух пунктов: 1 – создать ВГТРК, 2 – назначить её президентом Попцова. И больше ничего не было вообще!
– Так начиналось новое телевидение?
– Именно. У меня на кафедре училось много ребят из молодёжной редакции, те же «взглядовцы» например. И случай свёл меня с Анатолием Григорьевичем Лысенко, который уже принял решение из Гос-телерадио уйти. Они с Попцовым договорились о сотрудничестве и создании нового телевидения. Тогда Лысенко предложил нескольким людям, в том числе и мне, пойти вместе с ним. И мы рискнули. Ельцин был уже у власти, Полторанин министром информации, а демократы в полном объёме стали занимать все структуры. Но как создать новое телевидение при этом, никто не знал! Может, молодость, или вера в новую Россию помогли нам удержаться. Хорошо помню борьбу за эфир, в начале 90-х это было сверхощутимо. И мы считали своим главным достижением первый выход «Вестей», о которых, надеюсь, люди вспоминают не самыми плохими словами. Это была заслуга Олега Добродеева, возглавившего информацию на ВГТРК тоже после ухода с очень престижной должности в Гостелерадио. Так с Попцовым и Лысенко я попала на ТВ. А потом случился путч 91-го года, после которого старое ТВ прекратило существование. ВГТРК получило второй канал и четвёртый, тогда ещё учебный, «Российские университеты». А потом мы переживали то же, что и вся страна.
– Вы имеете в виду олигархо-бюрократический переворот. Вас это тоже коснулось?
– Я не хочу сказать, что не верю в демократические убеждения Ельцина и его команды. Но в большей степени ставлю под сомнение их понимание демократии как таковой. И их личные убеждения, которые, как по Марксу, свелись к экономическому базису и делению собственности. Это сказалось и на телевидении. Когда в 1996 году Ельцину нужно было избираться на второй срок, тот же Попцов, выходец из комсомольско-партийного аппарата, оказался более демократичным, чем другие. Он не согласился с общей тогда позицией: не давать коммунистам эфирного времени. И настаивал на том, что выборы должны быть честными, а все претенденты должны иметь равные права. Этого ему, конечно, не простили. Окружение Ельцина добилось, чтобы его сняли. С ним вместе ушло тогда много людей. И я тоже. Пришлось начинать на пустом месте. Я собрала юристов, с которыми работала, и появилась юридическая фирма с прекрасным коллективом, который уже начал работать. Но когда было принято решение назначить Попцова руководителем канала ТВЦ, он вновь собрал нас, и мы пришли работать вместе с ним. Так что, если вычленить из моей биографии время преподавания, то свою профессиональную принадлежность я определяю скорее как корпоративный юрист.
– И всё же оказались в роли телеведущей…
– Эту роль я для себя не планировала. Более того, к тому времени у меня сложилось своё собственное отношение к телевидению. Я, наверно, люблю людей, работающих там, но само телевидение не люблю, может потому, что при мне оно прошло путь от творчества к бизнесу. А к телебизнесу я отношусь плохо. Поэтому даже не могла себе представить, что когда-нибудь буду вести телепрограмму.
– Что же вас подвигло рискнуть ещё раз?
– Проект канала REN-TV уже активно развивался. Ирэна и Дмитрий Лесневские тоже рисковали, пытаясь поставить в стык две программы «Час суда» и «Дела семейные», где на протяжении двух часов идёт судебное заседание. Было решено, что одну часть программы будет вести мужчина, другую женщина. Волею судеб продюсер программы «Час суда с Павлом Астаховым» оказался давним приятелем моего мужа, который много лет работает на телевидении. В 90-х годах он был продюсером «Масок» и «Джентльмен-шоу». Я до сих пор не знаю содержания их разговора по поводу моей роли в этом проекте, но подозреваю, что меня решили попробовать от безысходности, так как подходящей кандидатуры не находилось. Кстати, меня ещё нужно было уговорить! Но это заслуга моего мужа и моих домашних. Без их поддержки и понимания у меня бы ничего не получилось. Потом были отсняты пилотные сюжеты, показаны руководству канала, и, к моему удивлению, там дали добро…
– И теперь каждый день вы занимаетесь правовым воспитанием огромной телеаудитории. При том, что большинство населения юридически безграмотно, а сами законы весьма несовершенны.
– Да, это наша общая беда. Российское законодательство утяжелено безмерным количеством дополнений и отсылок, подчас противоречащих друг другу. Простому человеку в этом разобраться невозможно. Но учить этому нужно. Освоили же журналисты Закон о СМИ? Несмотря на всем известные минусы, он всё-таки работает.
– А вот писатели который год ждут рассмотрения Закона о творческих союзах и никак не дождутся.
– И что же хотят наши писатели?
– Совсем немного: определения профессионального статуса, пенсионного обеспечения, собственного имущества, защиты авторских прав, централизованного книгоиздания… Думаете, не дождёмся?
– Ну, если так, боюсь, я вас разочарую. Книгоиздание в нашей стране давно стало одним из самых прибыльных дел, где всё диктуют деньги. И если вспомнить принцип «лучше не дать, чем отобрать», то всё встанет на свои места. Книги прибыльны, и когда стало понятно, какие книги приносят хорошие деньги, то многие писатели стали для бизнеса помехой. Поэтому ни государство, ни бизнес делиться с писателями не будут. А то, что не принимают закон, говорит лишь о слабом писательском влиянии в Думе и правительстве. Вот сейчас создана Общественная палата. Там же наверняка есть писатели?
– Ну да, есть Бородин, Машбаш, Ганичев, Липскеров, Козырев… Есть ещё Юрий Поляков – член двух президентских советов.
– Вот вам и лобби! И наверняка среди них есть тот, кто может стать лидером, объединить остальных и представлять их интересы во власти. Так же, как Никита Михалков делал это в кино. Соглашался на любые коммерческие проекты, на рутинное администрирование, на конъюнктуру, только чтобы помочь отечественному кинематографу. И многого добился, что бы о нём ни говорили. Конечно, нужен авторитет, связи. Но почему бы, например, Общественной палате не объявить «Год духовного возрождения» и заставить государство задуматься о своей культуре? Ведь пока власть не займётся культурой, она ничего не добьётся ни в политике, ни в экономике. Конечно, трудно найти национальную идею в многонациональном государстве, но государственная идея должна родиться именно в недрах культуры. И писатели обязаны взять эту инициативу на себя, обязаны научить власть и общество понимать и говорить на языке культуры.
– Слушая это, трудно поверить, что вы работник телевидения. Писатели, кстати, обижены на то, что телевидение не предоставляет им свою трибуну. Как вы думаете, почему?
– Знаете, меня папа и мама, слава Богу, с детства приучили к книге. Ещё в школе перечитала всю многотомную «Классику всемирной литературы». Конечно, в голове была каша, но зато я знала, что к какому веку относится и кто что написал. Там был частично Серебряный век, избранный Джек Лондон, усечённый Теккерей – но всё было. А потом перестройка сняла с нас оковы: что нам смотреть, что читать. И образовалась та степень отрицания, что присуща всем революциям. Мы стали отрицать и советский кинематограф, и книги – нашу советскую классику. И фактически в 21-й век перенесли с собой что? Солженицына и Булгакова. Да, помню, как читала «Мастера и Маргариту», перепечатанную в слепом виде на машинке. Но на этом наша литература не заканчивается. И главная беда в том, что по дороге своего отрицания мы забыли русский язык! Я, например, не могу читать книги нынешнего поколения. Не читаю фантастику, «фэнтези» в русскоязычном исполнении. Смысла не вижу. Не выношу наши детективы вообще. Время вытолкнуло на поверхность самоучек, которые никогда не учились писательскому мастерству. Единственный, от кого я получила удовольствие, это Акунин, потому что его романы написаны хорошим русским языком. А большинство пишущих им просто не владеют. Я не лицемер, не скажу, что при встрече с ненормативной лексикой падаю в обморок. Но считаю, что её употребляют те, кому не хватает словарного запаса. А когда у нас это начинают печатать, мне, честно говоря, становится страшно. Ну ладно, неграмотный автор, но должны быть вкус и совесть у редактора или издателя?
– Но ведь на телевидении то же самое?
– Абсолютно. Потому что, повернувшись к бизнесу, телевидение приобрело тонкий нюх к деньгам, но оглохло к культуре. Может, за исключением канала «Культура», который до сих пор удерживается от соблазна размещать рекламу. Думаю, тут была проявлена государственная воля к тому, чтобы оставить «Культуру» без «Кривого зеркала», например. Но, в общем, что касается ТВ, не надо искать творчества там, где его нет. Для меня, например, загадкой остаётся телеканал «Россия», в котором, с одной стороны, вкладываются деньги в экранизацию произведений Достоевского, Булгакова, Солженицына, а с другой – по праздникам стоит шесть часов «Аншлага». Это даже не эклектика. Как можно в одном эфирном пространстве сочетать несочетаемое? Неужели аудитория канала столь разнородна, что будет одинаково принимать и Достоевского и Дубовицкую?
– А как вы сами относитесь к телеэкранизациям?
– Считаю очень хорошей работой экранизацию «Идиота». Большая актёрская удача Миронова. А Чурикова настолько блестяще сыграла, что по сравнению с романом какие-то оси сопрягаемости были даже нарушены. Вышло не совсем по Достоевскому, но фильм от этого не проиграл. А вот телеверсия «Мастера и Маргариты» произвела удручающее впечатление. Может, во мне протестует то, что я очень хорошо знаю произведение. Да ещё насторожила слишком видимая экономия. Роман, столь любимый и не всегда правильно понимаемый, столь спорный и обсуждаемый, заслуживал более солидного финансирования по киношному, а не телевизионному пониманию. Я перестала смотреть «Мастера» с того момента, когда показали первый раз театр «Эрмитаж». Вроде похож, да? Но когда мне показывают нарисованную картонку, я не понимаю: что, театр «Эрмитаж» запросил миллион за аренду? В результате то, чего стилистически добился Бортко в «Собачьем сердце», в «Мастере» отсутствует. Поэтому фильм «Собачье сердце» сильнее оригинала. А в фильме «Мастер и Маргарита» мне лично хотелось не чёрно-серого цвета, а какого-то буйства красок – даже, если хотите, их переизбытка.

– Может, дело в актёрах?
– Не могу сказать, что Басилашвили – неудачный Воланд. Просто у каждого читавшего Воланд свой. Да и Булгаков даёт его как-то крупно и смазанно, не вдаваясь в детали. Другие, даже второстепенные герои, описаны подробнее. Мне кажется, сын профессора богословия никогда бы и не рискнул описать нечистую силу чётко с физической точки зрения. Это может быть и Басилашвили, но у него Воланд уставший. Из-за чего и вы за ним начинаете уставать. Кроме того, его Воланд мудрый. Но по определению соотношения Света и Тьмы он не может быть таким! Мудрость лежит не в сфере Тьмы, это не её качество. У Булгакова Воланд ироничен, саркастичен, но его ирония и сарказм более жёсткие. А Басилашвили слишком интеллигентен. Вообще-то, многие после знакомства с романом начинали влюбляться в героев далеко не светлых. Что, конечно, пугает. Хотя с другой стороны, сразу после его публикации у читателей пробудился интерес к христианству, к православию. Так бывает с талантливыми книгами.
– А какие ещё книги и авторы близки лично вам?
– Мой любимый автор Салтыков-Щедрин. Потому что в «Господах Головлёвых» и «Истории одного города» он описал не просто человеческие страсти, а как никто другой сумел объяснить мотивы человеческих поступков, что очень ценно. Понимаю, что Чехов большой писатель, но у него этого нет, поэтому мне не близок. Очень люблю Есенина – по наследству от отца. Он же в своё время привёл меня к Гумилёву, Цветаевой, Ахматовой. Радуюсь, читая Сашу Чёрного. И, конечно, любимые – «Тихий Дон» Шолохова, рассказы Паустовского, лирика Маяковского. Хотя самый первый для меня поэт – Мандельштам. Потому что его стихи, его поэтические находки до сих пор не перестают меня удивлять. Знаете, как музыку Моцарта сравнивают с бокалом шампанского, так и стихи Мандельштама при всей их трагичности порой напоминают музыку Моцарта. В его неожиданной рифме – всегда звучит праздник и радость открытия. По-моему, это и есть настоящая поэзия.
– Что ж, могу лишь сожалеть, что наша беседа заканчивается. И пожелать вам лично, чтобы праздник и радость открытия никогда вас не покидали.
– Спасибо.

Беседу вел
Константин ПАСКАЛЬ