КАРФАГЕН ДОЛЖЕН БЫТЬ РАЗРУШЕН!

№ 2006 / 10, 23.02.2015

Читая очередной авантюрно-криминальный опус Татьяны Поляковой «Одна, но пагубная страсть», выпущенный издательством «ЭКСМО», лишний раз убеждаюсь в том, что хорошо бы в законодательном порядке на федеральном уровне запретить женщинам заниматься сочинительством детективов.Читая очередной авантюрно-криминальный опус Татьяны Поляковой «Одна, но пагубная страсть», выпущенный издательством «ЭКСМО», лишний раз убеждаюсь в том, что хорошо бы в законодательном порядке на федеральном уровне запретить женщинам заниматься сочинительством детективов. Для их же, между прочим, психического здоровья. Ну, и народ вздохнёт с облегчением, очнётся, наконец, от этой наркотической дрёмы. А то вон, одна только «пагубная» Полякова за пять, что ли, лет накатала почти пятьдесят романов (список приводится на форзаце). Если это не болезнь, называемая в просторечье «словоблудием», то что же? В медицине есть другой термин: логорея. Это когда после травмы головы человек начинает безудержно мучить всех своей писаниной или разговорами. (В телевизионных ящиках этих дамочек так же полно, как и в книжных коробах.) В больнице это приемлемо, но зачем же всю страну превращать в большой дурдом? Над которым летают эти литературные кукушки со своим однообразным «ку-ку».
Вопрос, между прочим, очень серьёзный. Я писал об этом и пять, и семь, и десять лет назад, когда из «роковых яиц» только-только стали вылупляться первые змеиные головки, близоруко прищуриваясь: кого бы укусить да сожрать? Маринина – Донцова – Дашкова; кабинетная милиционерша, незадачливая журналистка и нерадивая студентка литинститута. Потом их догнали на этой дистанции крутобокая Устинова, Яковлева, Платова, Данилина, Юденич, теперь вот – Полякова, «скромная воспитательница детского сада», как написано о ней на обложке. (И там же: «Имя её знает вся страна!.. Жизнь удалась!.. Мечта сбылась!») Ну, сбываются мечты только у идиотов, а удалась ли жизнь или нет – решать не нам, а тому, перед кем придётся держать последний ответ. Вопрос этот серьезён тем, что буквально на наших глазах происходит подмена и замена русской литературы женской беллетристикой, причём самого худшего и примитивного свойства. Можно было бы, конечно, спокойно пройти мимо и сказать словами Жоржа Милославского (которые потом повторил Путин на своей пресс-конференции в отношении английских разведчиков): «Тьфу на вас!». Но это было бы слишком просто. Поскольку теперь литература даже не пахнет шинелью Гоголя, она выряжена в сарафан с юбкой и носит глумливую маску. И это не случайный процесс. Так нужно самим властям, чтобы оморочить своих ещё что-то читающих подданных, обабить их этими женскими комиксами, пустыми и глупыми, с лжегероями и лжепроблемами, с бантиками, рюшечками и клюквой с сахаром. Читатель должен превратиться в женоподобное бесполое существо, в аморфное растение, которому не нужны никакие умственные усилия (а то ещё вдруг встряхнётся, задумается да спросит: «А чего это у нас тут в России-то творится?») И этому зомбированию более всего способствуют перечисленные авторши. Если беллетристику вдруг начнут писать ежи, то и читатели рано или поздно тоже превратятся в ежей. Из какого болотца пьёшь, в такого козла и превращаешься.
Разве можно всерьёз рассуждать о литературных каракулях этой «скромной воспитательницы детсада» с «удачливой жизнью»? Она и пишет-то, наверное, для своей старшей возрастной группы, кормя читателя попутно манной кашкой и вытирая ему платочком сопливый нос. Три её героини – Катька, Ленка и Наташка решили обокрасть Димку, залезли для этого в шкаф, ночью обнаружили, что сейф уже пуст, а охранники с дырками. Затем начинаются прятки и салочки, хороводики и другие игруньки, перемежаемые то смехом, то плачем, правда, порою они ещё и совокупляются и покупают машинки, а так – чистый детсад, действительно. Чтение для послеобеденного сна. Предел остроумия у Поляковой такой: «Физиономия выглядела так, точно её долго использовали вместо боксёрской груши» (с. 247). Вершина психологического проникновения в тему: «Крапива никогда не являлась моим любимым растением, а после близкого знакомства в тот день и вовсе перестала мне нравиться» (с. 156). Жаль, мало пообщалась с крапивой, а ещё бы лучше – с розгами… Глядишь, и избавилась бы от логореи.
В древнеиндийском трактате «Шукасаптати» умный попугай говорит брамину: «Нельзя доверять рекам, тварям с когтями и рогами, людям с оружием в руках, а также женщинам и особам царского рода». Всё сказанное можно соотнести с нынешней ситуацией в литературе: она, несомненно, продолжает быть царского рода, у неё нынче женское лицо-маска, в ней постоянно стреляют из всех видов оружия и мочат в сортирах, за страницами этой беллетристики видится отец лжи – с когтями и рогами, и конечно же – это мутная река, вышедшая из берегов и затопившая всю Россию макулатурой. Словом, природный катаклизм. Но ведь её же любят миллионы читателей – возразят мне (да ещё, как всегда, обвинят в «мужском шовинизме»). Отвечу словами того же попугая из «Шукасаптати», давшего чёткое определение десяти стадиям подобной «любви». Вот они дословно: «созерцание, задумчивость, бессонница, отощание, нечистоплотность, отупение, потеря стыда, сумасшествие, обмороки и смерть». Вы этого хотите?
Постскриптум. Несколько перефразирую знаменитое изречение Катона-младшего в Римском сенате: «Карфаген, то бишь женская беллетристика, должен быть разрушен! Пока эта зараза не разрушила последние мозги читателя».