Булыт

№ 2012 / 4, 23.02.2015

Бу­лыт буд­дист. И этим поч­ти всё ска­за­но. Ос­та­ёт­ся лишь уточ­нить, что та­кое буд­дист по-бу­лы­тов­ски.
Буд­ди­с­ту луч­ше не есть мя­са, и в ал­ко­го­ле он не осо­бо нуж­да­ет­ся. Буд­дист мо­жет хо­дить на йо­гу, пла­тя за это при­лич­ную сум­му ин­ст­рук­то­ру

Из цикла «Технический паспорт писателя»

Булыт буддист. И этим почти всё сказано. Остаётся лишь уточнить, что такое буддист по-булытовски.

Буддисту лучше не есть мяса, и в алкоголе он не особо нуждается. Буддист может ходить на йогу, платя за это приличную сумму инструктору – по совместительству физруку саньку коновалову. Буддист может обрить голову и бегать в сверкающей простыне вокруг песочного круга с воплями «ом» и что-то ещё там про «харю». Также он может, отгородясь от мира скромным Бискайским заливом, сочинять широко раскупаемые детективы (к примеру). Возможно, Булыт чем-то и занят из вышеназванного, но по преимуществу всё ж навряд ли. В случае Булыта буддизм понятие не только духовное, но и культурно-географическое (на «географическом» смысловой акцент). Тесная комнатушка, в которой мы существуем, хотим мы того или нет – полицентрична. Центры политические, финансовые, общепризнанные, личные. Кому и куда адресуешь ты свою жизнь, планы, работу? Бедная студентка, ненароком попавшая в Гарвард (простите мне эту сказку), держит в уме мать-старушку из разуваевки. Пожилой бизнесмен, контролируя рост отеля где-нибудь в благословенном турецком Шире, вместо кранов и облицовки видит жаркие смуглые ляжки молодой неверной жены, скучающей за три тысячи километров. Она его духовная родина. Породистый литератор на конференции в Шанхае сквозь зевок представляет, как московская журнальная шобла отнесётся к его свеженькому эссе. Какой у тебя центр проверяется в большинстве случаев на общедоступном широко употребляемом детекторе-полиграфе: на коньяке. Что ты видишь, заглатывая стопарик и закатывая глаза от удовольствия?

Булыт видит Тибет. Кажется, даже не весь Тибет или не Тибет вообще, а какую-то одну, известную только ему конкретную точку, где хранится, бережётся, скрывается от нескромных глаз тонкая, трепетная душа Булыта. Спроси его, что такое Москва, он не скажет, хотя он учился в четырёх вузах и у него два с половиной высших образования. Зная, что вы, скажем, из Красноярска, он наивно попробует догадаться: «Это где-то под Красноярском?» Булыта как-то публиковал журнал «Октябрёнок». Я знаю человека, который после публикации в «Октябрёнке» на радостях получил срок, сменил пол и стал депутатом. Всё в течение одного месяца. Для Булыта же никаких «октябрят», «флажков», «нудных миров» не существует. Он что-то о них слышал, читал, наверняка уважает, не прочь там при случае и ещё напечататься, но… Какое имеют значение все эти громкие «миры» и «флажки» на Тибете?

В чреве вышеописанных установок рождается максимально культурный, терпеливый, всё принимающий, крадущийся стиль Булыта. Стиль ясных картин, обычных людей, человеческих ситуаций; простых, не затёртых слов; стиль негромкого свободного пения, где место находится и горам, и степям, и поломкам на ЛЭП, и заговаривающимся бурятским бабушкам. Всякая тварь (в библейском смысле) в текстах Булыта встречена с уважением и вниманием, часто обласкана, не отпущена без подарка. Булыт будто гладит ладошкой людей и камни, животных и облака.

Антон НЕЧАЕВ,
г. КРАСНОЯРСК