Из критиков – в народные целители

№ 2012 / 13, 23.02.2015

Для одних Юрий Андреев – певец и теоретик литературы социалистического реализма. Для других – альпинист и пропагандист авторской песни. Для третьих – народный целитель.

Для одних Юрий Андреев – певец и теоретик литературы социалистического реализма. Для других – альпинист и пропагандист авторской песни. Для третьих – народный целитель.

Юрий АНДРЕЕВ

Юрий Андреевич Андреев родился 8 мая 1930 года в Днепропетровске в семье кадрового военного. Когда ему исполнилось восемь лет, отца перевели в Смоленск. Потом началась война, и только в 1944 году Андреевы оказались в Ленинграде.

В юности Андреев не раз побеждал на олимпиадах по математике, физике, химии и биологии. Не случайно он окончил школу с золотой медалью. Все думали, что парень пойдёт по линии точных или естественных наук. А он в 1949 году сделал совсем иной выбор, поступив на филфак Ленинградского университета.

Любовь к литературе у Андреева всегда совмещалась с борьбой за здоровый образ жизни и занятиями спортом. Уже на втором курсе кафедра физического воспитания предложила ему параллельно с учёбой вести тренировки со студентами по самбо.

После университета Андреев в 1953 году поступил в аспирантуру Пушкинского Дома (ИРЛИ). Свою кандидатскую диссертацию он посвятил советскому историческому роману 1920–30-х годов. После чего в институте ему предложили взяться сначала за тему «Человек и время», а потом за монографию «Концепция жизни у современного писателя». Но литературоведческая площадка молодому филологу была уже тесна. Андреев хотел заниматься также философией, юриспруденцией, социологией, спортом и многим другим. В декабре 1961 года он в письме покровительствовавшему ему критику Александру Дымшицу сообщил: «Видите ли, Александр Львович, мне кажется, что я «позднезрелый» фрукт – в том смысле, что только сейчас, по миновании 30-летия, начинается отдача мною накопленного, и я думаю, что эта отдача будет всё более интенсивной. Я спокойно думаю о том, что раньше или позже проложу свой путь в жизни, независимо от того, будет ли мне кто-нибудь помогать или никто не будет: здоровья всех видов хватит. Но лучше, конечно, обойтись без напрасной, глупой траты сил. Разумеется, мне хотелось бы, чтобы какой-то орган или какие-то люди оказали дружескую поддержку и понимание именно мне как таковому, а не только критику и литературоведу Ю.Андрееву. Дело в том, что критико-литературная площадка отнюдь не исчерпывает того, что мне интересно. Мне чрезвычайно интересна, например, социология – в разных аспектах. И вот сейчас, например, вполне может состояться публицистическая статья на тему «В дружине и на суде». Дело в том, что, будучи дружинником и народным заседателем, я имею возможность поразмыслить над изнанкой жизни и над причинами отрицательных явлений в нашей жизни. Взятые в широком плане – с философскими экскурсами, со статистикой – эти раздумья, по-моему, могли бы составить немалый интерес, отнюдь не условного, а социологического характера. Ещё тема; как-то весной я сообщил Вам по секрету, что написал романтическую философскую приключенческую повесть о молодых ребятах, которые, в отличие от аксёновских, хорошо знают, где лево, где право, «Республика Самбо» (поболее года тому назад, кстати, её читал Вс. Анисимович [Кочетов. – В.О.] и прислал мне хорошее письмо – с замечаниями и с высокими эпитетами). Эту повесть я посылаю в «Москву», они её чудно встретили, одобрили, раззвонили в разных изданиях, что будут её печатать, а потом сообщили, что вынуждены перенести на 63-й год».

Чтобы не тормозить выход повести отдельной книгой, Андреев рукопись из журнала «Москва» забрал. Потом этой вещью заинтересовались киношники. Учёный рассчитывал, что с экранизацией повести ему поможет Дымшиц. Но покровитель оказался не так уж и всесилен.

Другой страстью Андреева с младых лет была авторская песня, которая раньше находилась под негласным запретом. В начале 1965 года критик при помощи Дымшица пробил в журнале «Октябрь» свою статью «Что поют». «Опираясь на постулаты этой статьи, – вспоминал Пётр Старцев, – опубликованной в московском журнале, отличавшемся особым советизмом в глазах партчиновников, деятели кафе «Восток» добились в Ленинградском обкоме КПСС «разрешения на открытие большого клуба «Восток». Андреев потом в этом клубе официально вёл дискуссионные вечера и абонементные концерты.

В это время у Андреева неплохо складывались дела и в институте. Он стал заместителем директора Пушкинского Дома по науке. Но его прогрессивные воззрения не устроили ортодоксов. Охранители только искали удобного случая, чтобы свести с ним счёты.

Такая возможность у недругов учёного представилась в 1970 году, когда Андреев, увеличив свою тридцатилистную монографию «Революция и литература» на восемь листов, решил выйти на защиту докторской диссертации. «Работа, – сообщил критик 31 декабря 1971 года Дымшицу, – была проведена стараниями Базанова, Ковалёва, Ершова и свиты их присных. Шум был большой, ведь всё это не вытекало ни из качества работы, ни из хода защиты, ни из отзывов, ни из предварительного допуска. В чём суть? Базанов не мог простить моей критики по поводу того, что им был разгромлен сектор фольклористики в угоду своей субретке. Она осталась, а 5 докторов были развеяны. За это он получил партвзыскание (а я был в партбюро). Ковалёв был в ярости за то, что я ушёл из его сектора, – а мне сильно, простите, вонять стало субъективизмом и национализмом. Ершов выступил с тезисом о революции, виноватой перед Мелеховым, а я в книге энергично против этого спорю. И т.д. …Акад. М.П. Алексеев и многие доктора написали протест в ВАК. Храпченко им ответил: «Конечно же, правда на стороне Андреева, но он ещё молод и зачем ссориться с Институтом…» Протест отклонили».

Потерпев неудачу в родном Пушкинском Доме, Андреев стал искать новое место, где бы мог защитить свою работу. «Ленинград отпадает, это точно, – писал он Дымшицу. – Саратов, видимо, тоже, так как завкафедрой сов. лит. Бугаенко соответственно настроен Ковалёвым. ИМЛИ? Но Сучков, при его отличном ко мне отношении, считает неэтичным, что один академический Институт поправляет другой Институт. Педагогические институты в Москве? Но там сидят ершовские дружки. В.В. Новиков предлагал А.С. Бушмину, чтобы я защищал в Академии общественных наук, но – с санкции Ленинградского обкома или отдела наук ЦК (поскольку я не выпускник этого учреждения), и я с удовольствием бы это сделал, но все эти разрешения – пока сомнительная вещь. В МГУ? Но я не знаю тамошней ситуации и, кроме того, думаю, что Ершов хорошо оклеветал меня перед Метченко, хотя объективно к этому нет никаких оснований, ибо работы Метченко я ценю тем больше, чем сам ходил по этим же полям и пришёл примерно к таким же, как он, научным итогам».

Дымшиц предложил Андрееву смирить гордыню и урегулировать все проблемы в родном Пушкинском Доме. Но Андреев встал на дыбы. Он уже успел в Пушкинском Доме почти со всеми разругаться. «Алексей Хватов, – негодовал критик, – зав. музеем, несчастный разложившийся алкаш, который держится на этом посту в качестве «удобного» человека – директорской марионетки».

Андреев решил попытаться взять штурмом Академию общественных наук. «Докладываю, – писал он в феврале 1972 года Дымшицу, – З.М. Круглова, наш секретарь обкома, договорилась с Иовчуком [из Академии. – В.О.] о моей защите и послала ему письмо, но он заболел, и всё пока стоит в неясном виде».

Настырность Андреева не понравилась директору Пушкинского Дома Базанову. После его звонков в Академию Новикову, который, по сути, и заправлял всей кафедрой теории литературы, «академики» начали тянуть резину: мол, нужны новые отзывы, пусть работу почитают В.В. Гура из Вологды, А.М. Абрамов из Воронежа и московский теоретик М.Н. Пархоменко.

Ситуацию усугубило вмешательство Андреева в «чужие епархии». Учёный, ещё рождавший решения по поводу своей диссертации, развёл бурную деятельность по поводу других работ. Его, в частности, возмутила докторская диссертация некоего П.Глинкина, защищённая в одном из столичных пединститутов. Не понравившаяся ему работа была посвящена советской литературе о Великой Отечественной войне, но Андреев дал ей другое название: «Образ Сталина в советской литературе». Критик писал Дымшицу: «Неужели она пройдёт через ВАК? Это будет крупное поражение в современной идеологической борьбе: ведь Ковалёву, Прийме по 60 лет, а этому – 40! Свежая сила! Я не знаю, для того ли Вы воевали с фашистами, чтобы они возникли в тылу?.. О, если только придёт час или намёк на час для таких Глинкиных, – кровь потечёт, длинные ножи заработают!»

Естественно, этот донос Андреева на своего коллегу мало кому понравился. Не прибавила ему авторитета и поддержка подлой публикации руководителя Агитпропа А.Яковлева в «Литгазете». Андреев встретил яковлевскую статью «Против антиисторизма» на ура. Он писал Дымшицу: «Статья А.Яковлева в «ЛГ» от 15/XI вызвала злость и переполох в нашей чёрной сотне: впервые сверху так отчётливо было сказано, что писания Л.Ершова и А.Хватова представляют собой ревизию марксизма».

Ко всему прочему на Андреева свалились ещё семейные и бытовые проблемы. 21 марта 1973 года он писал Дымшицу: «На душе препаскудно: завтра разъезд. Отвезу жену и дочку на другую квартиру, останемся с сыном вдвоём, а что дальше будет – не знаю. Неразумно жёстка она к нему, а я этого терпеть не могу. И так плохо, и так худо. Очень худо. А я ведь по натуре инертен в своих привязанностях, рождён, чтобы быть семьянином, и вот – такая канава через всё сердце. Весьма интересную пьесу наблюдаю, жаль только, что у меня в ней – центральная роль».

Правда, в этот момент Базанов уже устал от всех интриг и, наконец, дал возможность Андрееву защититься всё-таки в Пушкинском Доме. Вожделенное звание доктора наук учёный получил в 1973 году.

Намучившись с диссертацией, Андреев решил, что будет теперь заниматься одним позитивом и перестанет в своих статьях кого-либо ругать. Делясь своими планами, он сообщил Дымшицу: «В 69-м году я написал большую статью против его [М.Лифшица] заскоков, она была даже набрана в «ЛГ», а потом я попросил её снять: не ради него, ради себя – уж очень своеобразное амплуа у меня возникло, то А.Белинкова раздолбал (а он возьми да удери), то вот на матёрого литературоведа накидывался, – несолидно это было. Лучше утверждать себя всё же позитивными работами. Правда, в 70-м году по Вс. Анисимовичу [Кочетову] пришлось ударить».

В 1981 году Андреев принял участие в создании творческой организации «Клуб-81». Создание этого клуба, объединившего чуть ли не всех представителей ленинградского андеграунда, стало возможным, как считали некоторые исследователи, благодаря договорённостям между ленинградским управлением КГБ и ленинградской писательской организацией. Официально Андреев представлял в «Клубе-81» точку зрения руководства ленинградской писательской организации. Одним из итогов деятельности этого клуба явился выход в 1985 году альманаха «Круг». Видимо, за работу в «Клубе-81» писатель в 1984 году был удостоен ордена «Знак Почёта».

В 1983 году Андреев из Пушкинского Дома перешёл в Ленинградское отделение издательства «Советский писатель» и в течение семи лет был главным редактором «Библиотеки поэта». Впоследствии ему понравилась роль народного целителя. Он написал ряд книг о здоровье. К слову, одна из них – «Три кита здоровья» выдержала в 1990-е годы четырнадцать изданий. Больше того, он потом в посёлке Репино создал четырёхэтажный Храм здоровья. Как утверждал Пётр Старцев, «незыблемой основой его мировоззрения стала формула: человек не сводится лишь к какой-либо единой производственной функции; полнота человеческого бытия – основа его полноценной жизни».

Умер Андреев 17 июля 2009 года в Санкт-Петербурге.

Вячеслав ОГРЫЗКО