Страшновато и зябко на душе
№ 2012 / 21, 23.02.2015
При всей нереализованности творческих возможностей Ивана Катаева (он был репрессирован и погиб в 35 лет) можно со всей уверенностью сказать, что основные смыслы и принципы его прозы
При всей нереализованности творческих возможностей Ивана Катаева (он был репрессирован и погиб в 35 лет) можно со всей уверенностью сказать, что основные смыслы и принципы его прозы, особенности его художественного метода, индивидуальности проявились достаточно определённо и ярко. Мы вправе говорить о нём как о талантливом и самобытном русском писателе, в значительной мере состоявшемся, занявшем своё место в литературе в 1920–1930-х годах, сказавшем своё живое слово «о времени и о себе».
 |
| Иван КАТАЕВ |
О том времени хорошо написал сам Иван Катаев, заканчивая свою известную ныне повесть «Молоко». «Боже ты мой! Как ещё всё смутно, растёрто и слитно вокруг! Нигде не найдёшь резких границ и точных линий… Не поймаешь ни конца, ни начала, – всё течёт, переливается, плещет, и тонут в этом жадном потоке отдельные судьбы, заслуги и вины, и влачит их поток в незнаемую даль… Не в этом ли вечном течении победа жизни? Должно быть, так. А всё-таки страшновато и зябко на душе…»
Иван Катаев в немалой степени был подвергнут некоему «облучению», тому особому магнетизму революционной эпохи, в которой смерть и кровь, разрушение неотрывны от рождения, творчества новых форм жизни. Он не мог не предощущать – пусть бессознательно – некую трагическую и одновременно прекрасную обречённость поколения, отданного историей на алтарь будущего.
Писатель остался в воспоминаниях его знакомых и друзей как человек «чистой души», «большого сердца», который любил жизнь, поэзию Некрасова, Блока, Брюсова. Это был человек высокой культуры, «глубоко русский человек», интеллигент, знавший и любивший русскую и мировую литературу, музыку, живопись (Ник. Смирнов).
Литературную работу он начал в годы гражданской войны, войдя в ряды одной из групп пролетарской литературы («Октябрь»), но довольно скоро став одним из руководителей (наряду с известным критиком тех лет А.Воронским) группы «Перевал».
Уже первая его повесть «Сердце» (1927) содержала в себе важнейшие черты творческого метода писателя, его главного героя, стиля, интонации.
Центральный герой произведения – Журавлёв, коммунист-хозяйственник эпохи НЭПа, председатель торгового кооператива. Он умелый, талантливый руководитель большого коллектива, хорошо разбирающийся в экономике своего дела и в то же время думающий о людях, их интересах и проблемах.
В повести рассказывается о столкновениях Журавлёва с «бывшими». Показателен и в чём-то традиционен конфликт главного героя с бывшим «другом детства» Сергеем Толоконниковым, который пришёл просить помощи с устройством на работу, при этом не скрывая своего враждебного отношения к новой власти и к самому Журавлёву. Достаточно ясная и однозначная ситуация с ещё одним «бывшим» – «буржуем», домовладельцем Чистовым. Он всячески вредит жильцам, гадит у порога квартиры Журавлёва, но главный герой повести проявляет классовую «мягкотелость», отказывается выселить его из дома…
У Журавлёва больное сердце, он и умирает от сердечного приступа. В этом есть своя символика: романтики революции, участники гражданской войны уходят, новую жизнь предстоит создавать другим.
При появлении «Сердца» критика в целом одобрительно отмечала интерес писателя к современной теме, к попытке создать образ коммуниста-руководителя. Однако тут же высказывался упрёк, что при внимательном анализе обнаруживается «мнимая коммунистичность» героев Катаева, склонность автора к «гуманизму» мелкобуржуазного толка. «Любовь к людям стирает у него классовые грани, проявляется она большей частью через жалость, даже к классовым врагам»,– поясняли критики. Между тем изображение врага «несчастным и жалким в современных условиях обострённейшей классовой борьбы демобилизует и разоружает массового читателя». Гуманизм Катаева доминирует над классово-пролетарской моралью, делался вывод. Подобный упрёк будет высказываться в адрес писателя ещё не раз в будущем.
***
Практически одновременно с повестью «Сердце» Катаевым был написан рассказ «Жена» на не менее актуальную в то время «женскую» тему. Революция с первых же лет провозгласила равенство полов, продекларировала усиление социальной, нравственной роли женщин в обществе. Однако на практике это нередко оборачивалось упрощением реальной сложности проблемы, механической уравниловкой; выдвигались различные «теории», которые предлагали кардинально заменить старые, буржуазные нормы и принципы, утвердить новые, в том числе в сфере интимных отношений.
Следует отметить, что, обращаясь к «женской» теме, Катаев сосредотачивает своё внимание не на модной в те годы «половой» стороне вопроса, а на социально-бытовых условиях, на проблеме реального неравенства полов, при котором женщина неизбежно «отстаёт» от мужчины, погружаясь в быт, воспитание детей. Такова главная героиня рассказа Вера; в её образе сочетаются все сложности и противоречия того времени.
Не менее ярок и образ мужа героини – Стригунова, который написан в иной, сатирической, палитре. Автор показывает его «комчванство», перерождение из комиссара гражданской войны в чинушу и бюрократа, карьериста. У него много важной, ответственной работы – «академической, партийной, лекторской». Когда-то Вера его пригрела, подобрала, буквально вытащила «из грязи в князи», а теперь он не знает, как от неё избавиться. Перед нами – некий вариант чеховского человека в футляре нового образца, советского карьериста и бездушного бюрократа.
К числу произведений, вошедших в первую книгу Ивана Катаева, относится и рассказ «Поэт» (1928). В нём явственно звучит близкий Катаеву мотив жертвенности первого поколения революционеров-романтиков, участников гражданской войны. Образ Гулевича, талантливого поэта, предстаёт противоречивым, как само время, с его верой в идеалы, порывами молодости и в то же время с трагическим ощущением разрыва между мечтами и реальностью. Герой пытается соединить несоединимое; здесь жертвенность человечна. Гулевич сочиняет стихи «на злобу дня», о подвигах своих товарищей по борьбе; одновременно он пишет поэму «Голгофа», которая выражает философию неизбежной «платы» за светлое будущее…
Спор Гулевича со своим соратником по революционной борьбе – наиболее важное смысловое и художественно выразительное место в рассказе. «Что же они (люди), по-вашему, не имеют права на счастливую жизнь, на весёлый труд, на искусство?»… Не имеют, отвечает Гулевич, потому что борьба ещё будет продолжаться долго, и они не должны надеяться на «хорошую жизнь» для себя. Герой готов отказаться от права на личное счастье, на любовь и впредь постарается изгнать из своих стихов этот «мотив»… «Поэт» – «одна из самых лучших повестей о гражданской войне, подлинная классика советской литературы», считал Ник. Чуковский.
***
В 1927 году была разгромлена троцкистская оппозиция. В ЦК состоялось обсуждение журнала «Красная новь», редакцию которого обвиняли в отрыве от современности, недостаточной работе с литературной молодёжью, недооценке пролетарской литературы и т.п. Несмотря на поддержку А.М. Горького, А.Воронский был снят с должности редактора журнала. Это было сложное, драматическое время, годы, когда происходило становление нового общества; литература находилась в самой гуще событий, столкновений, острых конфликтов. Это хорошо ощущал и осознавал Иван Катаев.
В 1928 году ему поручают заняться организацией издания обновлённой «Литературной газеты», ответственным секретарём которой он был избран. В одном из писем (6 декабря 1928) он пишет: «Дело это для меня очень интересное, но крайне сложное и хлопотливое, – поглощает сейчас все мои дни и вечера, так что пока совсем пришлось отложить собственную литературную работу…» В следующем письме, от 26 февраля 1929 года, опять о том же – хлопоты по выпуску газеты продолжаются: «Издательство теперь нашлось, но зато мало бумаги». Он добивается увеличения количества бумаги – «хотя бы до 100-тысячного тиража» (сначала давали 30 тысяч экземпляров). «…В первый раз в жизни, пожалуй, попал я на такую каторгу – целые дни с утра до вечера съедает она у меня, и часто я возвращаюсь из типографии под утро на извозчике… – пишет он 3 июня 1929 г. – Всё дело на мне лежит, и за всех я отдуваюсь… денег нет, бумаги нет, помещения у редакции нет, телефона нет…»
Несмотря на организационные хлопоты, газетную «каторгу», Катаев продолжает напряжённо работать над прозой, пишет и публикует рассказы «Автобус», «Великий Глетчер», трудится над повестью, которая станет заметным творческим достижением писателя.
Повесть «Молоко» (1930) сразу привлекла к себе внимание читателей и критиков свежестью взгляда, оригинальностью авторской концепции, «лёгким», разговорным языком. Произведение написано в жанре сказа, повествование ведётся от первого лица – инструктора по организации молочных кооперативов, у которого «нежная» кличка, прозвище – Тёлочка. Мягкому, спокойному характеру соответствует и его «наружность» – «розовый цвет лица»… Автор с самого начала устанавливает доверительные отношения с главным героем и с воображаемым читателем. Перед нами по сути спокойная, неторопливая беседа, дружеский разговор.
Тёлочка мечтает об «утеплённых» дворах, о «молочном заводике» в Дулепове и т.п. Подобные «юные мечты» приводят к тому, что он столь же радужно воспринимает чуть ли не всё мироздание: «вся вселенная, как новый цинк, – сверкает белыми искрами».
Едва ли не наиболее яркий образ в повести – Нилов, баптист, «сильно зажиточный» мужик. Его хозяйство добротно: «хлев – точно из Тимирязевки по воздуху перенесено», «прямо не хлев, а особняк на Арбате», – восхищается автор-рассказчик. Писатель наделяет своего героя рядом положительных качеств. Главное же – его «бескорыстная страсть к молочному делу», «полная приверженность к делу молочной кооперации».
Рассказчик составляет «тезисы» речи, которую произносит старик Нилов, и эта речь выглядит как подлинный гимн молоку – и не только в хозяйственном аспекте, но и в высоком поэтическом, философском. «Молоко – вижу я, – белое молоко прямыми, округлыми струями льётся с неба. Белый ливень недвижно бушует вокруг, белый ливень, связавший землю и небо и меня захвативший в участники свои…» «Влага жизни», развивает свой образ автор, «всеобщее молоко любви и родства… Не земля, но влага. Я, и ты, и он – суть жизнь, а жизнь есть струенье, кипенье, взлёт и никогда – покой… Мы же из влаги рождаемся», – продолжается этот гимн молоку, «влагой питают нас матери наши, влагой насыщена наша плоть, ею движимая, ею мыслящая, из неё созидающая новые жизни». В образе Нилова писатель показал реальный драматизм героя, оказавшегося на историческом перепутье, ставшего помехой на пути развития новой деревни, призванной стать жертвой ускоренной модернизации страны. И видно, что Катаев не мог полностью принять эту жертву; ему жаль своего героя, он не до конца уверен в его сущности как классового врага, он готов если не оправдать его, то пожалеть, посочувствовать ему. Вот почему мы ощущаем растерянность писателя, его раздвоенность.
Иван Катаев не мог не чувствовать, что обстановка в обществе и литературе накаляется, тон критики его творчества, особенно только что вышедшей повести «Молоко», становится всё более резким, нетерпимым. Не случайно в это же время активизировались рапповцы, обрушившись на сборники «Перевала» – антологию «Перевальцы» и альманах «Ровесники».
Так, М.Бочачер, выступая против «гальванизированной воронщины» Лежнева и других «перевальцев», писал, что «под маской «гуманизма», «человечности» у них скрывается «бегство от классовой борьбы», теория о «незаинтересованности художественного созерцания» и т.п. Обращаясь же к повести Ивана Катаева, Бочачер отмечал отсутствие у главного героя ненависти к классовым врагам. Победа над Ниловым, его поражение показаны как «случайность», как «мнимая победа», отмечал критик. «…Для обрисовки кулака у Катаева хватило красок. Бедняки у него штампованные, как статисты… Нилов же творец. Он весь – целеустремлённость. Он знает, что хочет и куда идёт», делался вывод.
Ещё один автор – М.Серебрянский – также подвергал критике «проповедь гуманизма» в повести Катаева «Молоко», главный герой которого «ослеплён собственной жалостью ко всем людям: к кулаку и беднякам, он не видит, не замечает и не понимает ни неизбежности классовой борьбы, ни хитростей врага, ни изворотливости агентов кулака, ни необходимости суровых и жёстких методов по отношению к противникам». Такому герою отказывается в праве быть «героем нашего времени», «строителем социализма» – «а ещё где? – в деревне, охваченной классовой борьбой с кулачеством…»
***
В 1930 году часть писателей покидает группу «Перевал», она становится небольшой. Было ясно, что вскоре она, как и другие литературные группировки, будет закрыта. Организуются дискуссии (в Комакадемии, в Доме печати), в ходе которых на перевальцев обрушивается град обвинений в политической и эстетической нелояльности к официальной линии партии…
Работа, творчество – это было единственное, что спасало в напряжённой, нервной, полной трудностей и проблем обстановке.
В 1932 году И.Катаев печатает новый рассказ «Ленинградское шоссе». В нём прослеживается история большой рабочей семьи Пантелеевых, живущих на окраинах Москвы. За историей этой семьи, каждого из его членов, и прежде всего её главы Саввы, стоит история народа, России. Писатель убедительно рассказывает о прошлом, о переменах, которые наступили после революции и гражданской войны. За внешне простым, даже незатейливым сюжетом – похороны старика – открывается картина сложных человеческих отношений, драматизм исторического времени. Критик Екатерина Старикова писала, что рассказ «Ленинградское шоссе» важен для катаевского миропонимания; основу же этого миропонимания она видит в отсутствии «разрыва между мечтой о всеобщем счастье и любовной заботой о каждом отдельном человеке»…
Похороны старика – главы семьи Пантелеевых – приходятся на день, в котором сталкиваются даты, символизирующие два времени, по сути две разные эпохи – Пасха и Первомай. Приём контраста позволяет выявить мотив движения жизни, противоборства прошлого и настоящего, заглянуть в будущее. Семья Пантелеева-старшего пустила свои корни в западных краях, здесь она пережила «и классовые великие перемены, и потрясения двух последних десятилетий». Но вот после гражданской «настал счастливый всероссийский миг возвращений, свиданий, отдыха, опамятованья», и они переезжают в «подножье Москвы». Однако вскоре члены этой большой семьи вновь расходятся – «уже не столько вёрстами, сколько расхождениями судеб». И даже смерть Саввы не может их объединить, они ссорятся. Мысль о разломе старой патриархальной семьи, о «расхождении судеб» – одна из важных в рассказе Катаева.
«Расхождение судеб» хорошо видно на следующем поколении Пантелеевых. Вот два брата, Сергей и Алексей, они во многом антиподы в своём отношении чуть ли не ко всему, с чем приходится сталкиваться в жизни. Сергей – молодой успешный инженер; он ездит в заграничные командировки; писатель отмечает, что он хорошо одет, у него «модные жёлтые ботинки». Он полностью вписался в новый порядок.
Иное дело – Алексей, он живёт с ощущением страха перед новым временем: «Боязно было ступить на этот стремительный конвейер жизни: ударит под ноги, качнёт, унесёт вдаль вместе с тяжёлым гробом, с полотенцами…», читаем мы в рассказе. Алексей высказывает «крамольные» мысли о партийных привилегиях, о «распределителе» благ, которым пользуются коммунисты-руководители. Разногласия едва не приводят к драке между братьями. Судя по всему, сам автор, пожалуй, больше всё же на стороне Сергея, но и отношение к Алексею у него сочувственное.
Для художественной концепции произведения, как и для творчества Катаева в целом, характерен образ дороги, шоссе – этот прямой путь вдаль, вперёд, к центру Москвы, России и дальше – на запад, в Европу. Этот мотив иногда звучит слишком пафосно – как в сцене на спортивном празднике на стадионе «Динамо». Правда, к концу рассказа этот пафос всё же снижается, автор возвращается в своё главное русло, завершая глубокий, серьёзный разговор о проблемах своего времени.
***
Может показаться странным, но, погружённый в самую «гущу движения», в кипение современной жизни, Иван Катаев иногда вдруг испытывал острое чувство «неправильной жизни». Его жена В.Смирнова-Ракитина вспоминала, что писатель говорил ей: «Не тем занимаемся! Не те проблемы нас волнуют! Не так живем, как надо!». Он завидовал Пришвину и Шолохову, которые жили вдали от столицы, от суеты, мешавшей сосредоточиться на творчестве. Он не раз говорил жене, что хочет бросить всё и уехать туда, где мог бы погрузиться в работу над своими художественными планами, замыслами…
Он задумывает и начинает писать большое историческое полотно – роман «Хамовники», чтобы погрузиться в прошлое, но его творческий темперамент, интерес к современной теме заставляет его отложить начатую работу, и он спешно берётся за новое произведение о деревне периода коллективизации; вскоре он пишет и публикует повесть «Встреча», которая была признана «одним из лучших произведений о деревне 1933 года».
В ней писатель показывает «встречу» двух потоков, двух сторон «движения»: с одной стороны – тех, кто осуществлял коллективизацию, был в авангарде событий, с другой – тех, кто являлся «объектом» болезненного исторического «эксперимента», проводившегося в стране. В ряду первых – Иосиф Абрамович Калманов, коммунист, «двадцатитысячник», сугубо городской человек. Сначала он многого не понимает в деревне, её людях. Своеобразным символом непонимания служит словечко «пня» (видимо, осколок какой-то вывески), которое попадается на глаза герою и запечатлевается в его сознании как некая нелепость. И он всеми средствами пытается проникнуть в сложный, непонятный смысл новой для него среды, понятий, представлений. «Бестолковщина, мрак. И как разобраться в этой истории с Чихачёвым, на самом деле кулацкие происки или просто застарелая соседская склока? Ну что я знаю про них? Пня?» Постепенно он во многом разбирается, многому учится, со временем даёт полезные советы, помогает другим понять сложные события, их внутренний смысл и направленность.
Определённой удачей писателя стал образ Кирилла Чекмасова. Перед нами сначала забитый, незадачливый русский мужик, бедняк, еле сводящий концы с концами. В повести есть несколько сцен, в которых хорошо показано, как Чекмасов постепенно разгибается, обретает веру в себя, встаёт на ноги. Порой автор несколько торопит процесс «перековки», перевоспитания своего героя. Однако в конечном счёте автору удаётся убедить читателя в психологической и исторической достоверности образа Чекмасова, каким он показан Катаевым…
Повесть была встречена критикой одобрительно, за исключением, как писал сам Катаев, группы «специально «колхозных» писателей» (В.Ставский, Ф.Панфёров и др.). Здесь, кстати, характерно, что себя к числу таких «специально «колхозных»» писателей он не относил. Довольно скоро и окончательно верх взяла политическая конъюнктура, доброжелательная критика повести «Встреча» и её автора уступила место обвинениям в отступлении писателя от «генеральной линии» на сплошную коллективизацию. И это было закономерно: судьба произведения неотрывна от судьбы его создателя…
***
Когда «Перевал» был ликвидирован, бывшие его члены организовали новое литературное объединение – кружок «30-е годы»; в него входили Н.Зарудин, И.Катаев, Б.Губер, Н.Тарусский, Н.Никитин, Н.Колоколов, Еф. Вихрев, П.Павленко, некоторые другие литераторы. В одном из доносов в НКВД сообщалось, что задачей организаторов кружка была «борьба с партией в советской литературе».
По сведениям «компетентных органов», первое заседание группы состоялось в ноябре 1933 года на квартире Ивана Катаева под руководством А.Воронского. Последнему ставилось в вину, что он считал ошибкой власти её попытку провести «коллективизацию литературы», которая принесёт писателям большой вред. В дальнейшем «сборища» группы «30-е годы» происходили регулярно один или два раза в месяц не только на квартире Катаева, но и у других участников группы. Уже в 1935 году был заведено дело, в ходе которого оказалась раскрытой «контрреволюционная группа», её главой был объявлен Иван Катаев. В 1937 году писатель был арестован, осужден и расстрелян 19 августа 1937 года. Его прах захоронен на Донском кладбище в «могиле невостребованных прахов» N 1. Реабилитирован в 1956 году.
Вот как описывает М.Терентьева-Катаева арест своего мужа: «В феврале I937 года родился второй сын, которому Иван очень радовался. А в марте I937-гo раздался поздний звонок. Вошли пятеро, предъявили ордер на обыск и арест. Застучали ящики столов, шкафов. На пол полетели книги, наши черновики, письма. Перед рассветом, заполнив кузов грузовика мешками с рукописями и книгами, они повели Ивана к машине. Я бросилась к нему, оттолкнув стрелка. Иван сказал негромко: «Приберётесь и живите тихонько, а со мной разберутся». Потом день за днём бесконечные очереди в приёмных, заявления и письма «наверх».
Я стала работать в школе, мне нравилось быть с детьми. Они были далеки от общего отчаяния и безвыходности. Заключённым разрешалось передавать по пятьдесят рублей в месяц. Я дробила эти деньги на части, чтобы знать, здесь ли ещё Иван. И когда деньги не приняли, я поняла, что его уже нет в Москве. Узнала приговор: «Десять лет без права переписки». Что крылось за этой иезуитской фразой, поняли много позднее». Такая же судьба постигла А.Воронского, Н.Зарудина, Б.Губера, других активных членов «Перевала», кружка «30-е годы».
Понадобилось не одно десятилетие, чтобы сквозь патину времени вновь отчётливо и ясно проступило из забвения имя талантливого русского писателя Ивана Катаева. В этом году исполняется 110 лет со дня его рождения.
Вячеслав САВАТЕЕВ
Добавить комментарий