Мы не учим антисоветизму

№ 2012 / 29, 23.02.2015

Бывших ректоров Литинститута, кажется, не бывает. Во всяком случае о Сергее ЕСИНЕ иного и не скажешь – сдав пост преемнику, он продолжает вести семинар прозы и деятельно руководит кафедрой литературного мастерства.

Бывших ректоров Литинститута, кажется, не бывает. Во всяком случае о Сергее ЕСИНЕ иного и не скажешь – сдав пост преемнику, он продолжает вести семинар прозы и деятельно руководит кафедрой литературного мастерства. Проза автора «Имитатора» и «Марбурга» – тема интересная, но сугубо литературоведческая, поэтому мы поговорили с писателем о более, так сказать, газетном – проблемах Литературного института в виду нового призыва абитуриентов, о недавней истории этого вуза и его давних традициях.

Максим ЛАВРЕНТЬЕВ

---

– Сергей Николаевич, Литературный институт у многих его нынешних выпускников оставляет чувство неудовлетворённости. С каждым годом прибавляется число тех, кто не нашёл своего пути в литературу, хотя бы и став обладателем диплома по специальности «литературное творчество». Часто общаясь с выпускниками давних, ещё советских лет, я вижу большую разницу между ними и теперешними дипломниками, как в завершённости, проявленности творческой судьбы, так и в уровне наличествующих знаний – общеэстетических, общеобразовательных. Неужели прав Дмитрий Быков и Литинститут не нужен и даже вреден писателю? Что он сейчас может предложить и что даёт ему, кроме документа о некоем высшем образовании?

– Чувство неудовлетворённости в первую очередь оставляет жизнь. И наша общественная, и экономическая, и писательская. Если на Болотную площадь ходит так называемый «средний класс», банковские служащие и небольшие чиновники, то это не означает, что даже тагильские танкостроители, получив оборонный заказ, то есть работу, безмерно счастливы от того, что им всегда полагалось по праву рабочего класса, без излияний патриотических чувств. Мой еврейский друг в Америке, наш бывший соотечественник, писал мне в разгаре всех несогласных маршей, что в подобных условиях Путин – лучшая кандидатура в президенты. Конечно, лучшая, но только отчаянно поддерживающая олигархов и крупный капитал. Всё остальное – производное. Нашему народу, если исключить мелких лавочников и крупных христопродавцев, полвека жившему при социализме, столь близкому его общинному духу, никогда уже не полюбить, даже загримированные, мерзости капитализма. А вы, Максим, мне о писателях!

Сергей ЕСИН

Писателям в нашей стране стало так же неуютно, как и тем, кто пахал ныне зарастающее поле, кто каждый день ходил в цеха Второго шарикоподшипникового завода, сегодня превращённые в гигантскую студию для съёмок телевизионных программ и сериалов. Для того чтобы найти свой путь в литературе, надо литературу иметь. Вы могли бы привести хотя бы одно крупное литературное явление, на уровне того, что поставляла русская литература в социалистическом изводе, за последние двадцать лет? Только не говорите мне об Акунине и Донцовой! Пусть перед ними заискивают и остерегаются их в Кремле. Я назову вам, Максим, два имени, которые руководят нашей литературой из двух привычных цитаделей литературной власти – с Комсомольского проспекта и из дома на Поварской: В.Ганичев и И.Переверзин. На этих местах когда-то бывали Горький, Федин, Фадеев, Тихонов, Марков, Бондарев… Когда мы на одном из пленумов перебирали, кого бы мы хотели видеть своим писательским начальником, я высказал предположение, что это должен быть писатель с таким именем, чтобы из уличного таксофона он мог бы дозваниваться в Кремль до первых лиц государства. Фадеева Сталин принимал по его просьбе, а встречался ли Ваня Переверзин хотя бы с Сурковым? И что они обсуждали, новый роман Лукьяненко или выселение журнала «Дружба народов» из Дома Ростовых? Кому нужно литературное творчество на фоне одинаковых, как орехи, телевизионных сериалов и однообразных, как зубная боль, детективов и экономических достижений Вексельберга? Серьёзная литература не позволяет писателю экономически жить. Вот вам цитата из нормального, западного капитализма, это из огромной двухтомной монографии Брайана Бойда о Набокове: «А в стеклянной башне на Авеню-Америка Эд Бухер вырабатывал условия договора между Набоковым и «Макгроу-Хиллом»: аванс в 250 000 за одиннадцать книг, гонорар 17,5 процентов с первого тиража и, вместо принятых 50 процентов с продажи изданий в мягкой обложке, от 65 до 80 процентов автору». Обратите внимание на слова «вместо принятых». Французы говорят: чтобы сделать рагу из зайца, надо иметь хотя бы кошку. Литература, конечно, это – плод больших усилий автора, но, повторяю, не говорите мне, что она делалась в мансардах. Русская литература делалась и по имениям; советская – в домах творчества, ныне отнятых и проданных, в дачных посёлках писателей, в государственных издательствах, в почти каждом из которых был отдел по работе с творческой молодёжью. В издательствах советской поры, между прочим, не крали ради «собственника» принадлежащее интеллекту писателя. На выпущенную книжку писатель мог прожить три года до следующей, а вы мне, Максим, всё о «проявленности творческой судьбы»!..

– Так что же всё-таки Литинститут?

– По Дмитрию Быкову, наш институт сманивает мальчиков и девочек в литературу. Я долго размышлял над его статьёй во всегда таком сервильном «Огоньке», и в ней было много полезного. Но сманивает русских мальчиков и девочек русская доля – простите мне почти запрещённое в наше время определение «русские» – русская литература, до сих пор в нашей стране ценящаяся наряду с божественным откровением. Может быть, в институте и следовало бы учить, как писать поваренную книгу или набивать из интернетовских быстрых цитат биографии знаменитых писателей и общественных деятелей. Работа эта неплохо оплачиваемая, востребованная культурными массами, но, правда, требует определённой сетевой и издательской шустрости… Но вот чему не учат в Литературном институте, так это дикому антисоветизму, тоже неплохо оплачиваемому и востребованному. Мы не глумимся ни над собственной историей, ни над собственным прошлым, мы тщательно его рассматриваем. Мы говорим о культуре, о римской и греческой демократии, о крепостном праве, о либерализме царей и жёсткости поборников свободы, мы говорим о неизбежном и помним, что русская литература началась со «Слова о законе и благодати». Как бы ни был нужен власти закон о митингах и штрафах, но над ним нужна ещё благодать, формулируемая обществом.

– Вы долгие годы возглавляли институт – в самую, пожалуй, сложную для него пору, если не считать начала сороковых годов прошлого века. Как вообще удалось доказать, в том числе и властям придержащим, необходимость существования столь специфического творческого вуза – по всей своей, скажем так, природе рассадника какого-никакого, а инако– и свободомыслия?

– Есть вещи, от которых государство, мнящее себя культурным и цивилизованным, отказаться не может. Я отчётливо представляю, что такой деятель нашей страны, как Греф, ненавидящий Достоевского, в чём есть его публичные признания, закрыл бы не только музеи этого писателя, но, может быть, и спалил бы и все его книжки. Допускаю, что какой-нибудь иной инородец в правительстве смог бы доказать, что Большой театр слишком дорог для страны с огромными запасами нефти и газа и следовало бы его перепрофилировать в торговый центр. Все тут же начали бы представлять, какой получится прекрасный магазин. В каждой ложе по торговой палатке, в партере – дельфинарий, а в ложе царской можно бы устроить автосалон! Но – призрак международного осуждения тут же забродил бы среди светлых умов. В Лондоне – Ковент-Гарден, в Нью-Йорке – Метрополитен-опера, а в Париже – и Гранд-опера и Опера-Бастиль… Отставить автосалон!

Наверное, что-то подобное могло пронестись в экономных умах и нашей власти по поводу Литинститута в начале перестройки. Тем более, что уже скандал вызвало и моё избрание на должность ректора. Тогда в моде были «демократы», так быстро и удачно посдававшие свои партбилеты в обмен на новые блага. Людей, неприязненно относящихся ко мне, было всегда предостаточно. Закрыть тогда институт никакой трудности не представляло. Вуз был ведомственный и довольно быстро его «владелец», Союз писателей СССР, прекратил всякое финансирование. Я пропускаю моё письмо к Егору Гайдару, который что-то в этом вопросе соображал и проявил волю и мудрость. Но хочу отметить лояльность по отношению к институту бывшего его ректора, а тогда – министра культуры, Е.Ю. Сидорова и удивительную быстроту реакции и государственную хватку тогдашнего министра образования Кинелёва. Это была ещё инерция советского мировоззрения – интеллигенция и писатели нужны. Уже потом прозвучали призывы воспитывать роботов, менеджеров, а не специалистов с кругозором и культурой. С содроганием представляю, что бы мог сделать с институтом нынешний советник президента – Фурсенко. Литинститут стал государственным и единственным институтом искусства в сфере Министерства образования.

Сергей ЕСИН

– Что было труднее всего сохранить из традиций Лита?

– Традиция всегда опирается на разум и логику жизни, традиция – не в застывших формах, а в понимании запросов жизни. В Лите, например, никогда не преподавался курс научного атеизма, но было очевидным, что без вовлечённости в общественную жизнь, в социологию и политику, писатель существовать не может. Мы перестали преподавать обязательную историю партии, но сохранили кафедру общественных наук. В девяностые у нас побывали, встречаясь со студентами, Путин, Зюганов, Лукашенко, Жириновский, Явлинский, Степашин. На общий развал образования в стране мы ответили введением латыни на первом курсе и усилением комплекса русского языка: диалектология, старославянский, историческая грамматика, стилистика. Когда в стране решили, что переводчики с украинского, эстонского, литовского, таджикского, узбекского языков нам не нужны, потому что эту «переводную» литературу в соответствии с новыми веяниями печатать не хотели, у нас появились семинары переводов с английского, французского, итальянского и немецкого. Между прочим теперь и Италия, и Германия проявляют заинтересованность в существовании этих специальностей у нас, в России.

– Теперь вы наблюдаете за тем, что происходит в Лите, не из ректората, а с кафедры литературного мастерства, расположенной этажом выше. Что нового и как далеко видно оттуда? Насколько хорошо, по мнению бывшего руководителя, справляется со своими обязанностями новый ректор? Чувствуете ли вы себя всё ещё внутренне связанным со всем до мелочей, что происходит внутри и вокруг института?

– Начну, дорогой Максим, с той части вашего коварного вопроса, который касается нового ректора. Рад бы рассказать вам что-нибудь «поотвратительнее», чего и требует современная пресса, но не могу. В своё время, спрашивая в конце моего третьего срока ректорства, на пороге собственных 70 лет, – это предельный срок руководства высшим учебным заведением, один из никчёмных наших законов, – некоторых наших преподавателей, а также других деятелей литературы и жизни, о том, не хотят ли они баллотироваться на эту должность, я предложил подумать об этом и заведующему кафедрой зарубежной литературы профессору Б.Н. Тарасову. Кстати, не захотели стать ректором ни главный редактор «Нового мира» Андрей Василевский, ни главный редактор «Литературной газеты» Юрий Поляков. И вот, через две недели, просчитав свои возможности, Б.Н. ответил, что готов баллотироваться. В известной мере новый ректор – моя кандидатура, и поэтому – ничего «жареного». В суде запрещено свидетельствовать против себя. Но одно очевидно: смена высшего начальства в любых областях жизни необходима. Каждый новый человек приносит в управление что-то новое и, как бы высоко ни ценил я качество своего управления, много очень любопытного внёс в жизнь института и Тарасов. Кое в чём та традиция, о которой вы, Максим, говорили в начале нашей беседы, сохранилась – по крайней мере, в административной части управления. Будучи прежде членом коллегии Министерства культуры, как только зашёл на коллегии разговор о том, что после оркестров президент выделяет гранты для театральных вузов, я тут же написал записку министру А.Соколову о включении в этот список и Литинститута. Тогда этого добиться не удалось, но позже, в следующие три года, на которые грант даётся, это у нового ректора получилось. Предыдущие ректоры только мечтали о реставрации исторического здания института и строительстве во дворе нового учебного корпуса, который примыкал бы к соседствующему театру имени Пушкина. Во время моего руководства были подготовлены первые эскизные проекты этой реконструкции. Тарасову же удалось добиться выделения денег сначала на очень дороге проектирование, а потом и на строительство. Но ведь тот первый, отправной эскиз до сих пор висит в ректорате на видном месте. Я уже не говорю о некоторых других вещах. Чего нам считаться, если в моё время было бюджетных денег значительно меньше, но законы по использованию внебюджетных средств были повольнее.

Для меня Литинститут – место не только, как говорят, намоленное, но и родное. За свою жизнь я работал практически, за исключением школы да небольшого первичного стажа в «Московском комсомольце» и «Комсомольской правде», только ещё в двух местах: на Гостелерадио, где я вырос с корреспондента до главного редактора звукового журнала с пластинками «Кругозор», а потом стал и главным редактором Литературно-драматического вещания, и в Литературном институте. Картина везде повторялась. В институт я пришёл старшим преподавателем и стал ректором после определённых уговоров и демократических выборов. Каждое из этих мест работы я люблю, потому что в них сосредоточилась вся моя жизнь и все мои интересы.

Теперь о виде со второго этажа. Раньше, когда я был ректором, часто в самом начале занятий в сенях возле входных дверей в институт увещевал опоздавших студентов. Теперь я смотрю более свободно на опоздания и несданный зачёт по исторической грамматике. Грамматику, конечно, надо сдавать, но основное всё-таки у нас – творчество, ручка-вставочка, строчки на бумаге. Я не могу сказать, что на кафедрах у нас собрались теперь самые лучшие силы страны, ведь когда-то бывали здесь и Реформатский, и Ржига, и Шамбинаго, и легендарный Рациг, и Тахо-Годи, и Виноградов, но и сейчас кафедры очень сильные. Высшую планку держат М. Чудакова, Л. Скворцов, знаменитый словарник и ученик Ожегова, ученик Лотмана Юрий Минералов, ученик Петра Николаева Владимир Гусев. И всё же соль Лита в кафедре литературного мастерства. В конце концов, в консерватории играть на скрипке учит не теоретик, а практик, и оперное пение преподают не по учебнику, а перенимают у старого мастера, который какими-то, ведомыми только ему и ученику, приёмами объясняет, как держать диафрагму и «посылать звук в маску». Кафедра очень немолода, как отметила в своём интервью «Литературной России» наша выпускница и ответственный секретарь приёмной комиссии Оксана Лисковая. Это традиционно – молодёжь хочет новых мест и движения, но иногда апломб молодёжи превосходит её возможности. Особенность мастера на семинаре не в том, чтобы поблистать единственный раз перед аудиторией, не в том, чтобы дотянуть семестр, а нужно всегда быть новым, интересным, начитанным, вдохновлённым, еженедельно встречаясь со студентами на три часа по вторникам. В этом смысле я уверен в Евгении Рейне, Олесе Николаевой, Руслане Кирееве, Александре Рекемчуке и многих других наших преподавателях. За их спинами огромная житейская и литературная практика. Это не вполне верно, о чём пишет Лисковая, что кафедра творчества не обновляется. За последнее время к нам пришли такие писатели, как Павел Басинский, лауреат многих литературных премий, кандидат наук, наш выпускник. Пришёл Алексей Варламов – и лауреат Букера, и премии Солженицына. Сейчас я веду переговоры о том, чтобы на кафедру пришёл наш выпускник, которому я подписывал диплом в первый год своего ректорства, Олег Павлов. Блистательное имя в нашей литературе. Но я хорошо помню, как очень интересный и ещё молодой писатель, послужив у нас на кафедре несколько лет, сказал: это не моё. Чтобы преподавать на кафедре мастерства в Лите, надо иметь не только желание, но и талант педагога, практику и внутреннюю доброту, дабы уметь отбить очередного писателя-студента от целого семинара его товарищей.

Что ещё видно со второго этажа? В институте маловато – скажем уклончиво – гласности, ректор у нас человек молчаливый, любит слушать, не реагируя на говорящего, – царская привычка. А проректоры, видимо, получили распоряжение молчать. До указаний президента и Думы ещё далеко – кто видел какие-нибудь штатные, коммерческие или другие документы, выставленные на сайте Литинститута? Не отрицаю, может быть, и не надо знать, сколько получает хозяйственник и не доплачивают ли ему, чтобы не было обидно, до уровня гранта, цель которого в первую очередь – преподаватель. Но знать хочется – писатель вообще человек любопытствующий и всё отдаст за изучение тайн человеческой природы.

Беседовал Максим ЛАВРЕНТЬЕВ