Что может консолидировать общество

№ 2012 / 29, 23.02.2015

Фе­но­мен воз­ник­но­ве­ния свет­ской куль­ту­ры (а так­же го­су­дарств) мож­но рас­сма­т­ри­вать (ещё ни­кто не рас­сма­т­ри­вал) как ог­ра­ди­тель­ную ре­ак­цию об­ще­ст­ва от хри­с­ти­ан­ско­го но­ми­на­лиз­ма или аг­рес­сив­но­го дог­ма­тиз­ма.

Феномен возникновения светской культуры (а также государств) можно рассматривать (ещё никто не рассматривал) как оградительную реакцию общества от христианского номинализма или агрессивного догматизма. И первопричина лежит в разделении Церкви на «учащую» и «учимую», в отстранении народа Божия от участия не только в управлении церковном, но и в учительстве. Фамусовское «не сметь своё суждение иметь» в полной мере можно отнести к практике жизни всех христианских конфессий. В католичестве это выразилось в инквизиции, в протестантизме – в молоте ведьм, в Византии – в гонениях на религиозных диссидентов (отсечение носов, ушей, языков и так далее), приведшим к «Гибели Империи», в России – в расколе, завершившемся кровавой революцией.

Отторгнутый от учительства (и даже гонимый за попытки поднять голос), народ вынужден был искать внецерковных форм самовыражения, в результате чего постепенно и появилось такое явление, как светская культура. Своё право на существование на протяжении всей истории она завоёвывала кровью. Ни о каком примирении не могло быть и речи. Во всех христианских государствах учительная часть наконец была насильственно отделена от учимой. Церковь, на протяжении всей своей истории добивавшаяся автономии в сфере самоуправления и учительства, наконец её получила. Народ в свою очередь добился права на свободу совести и независимость самовыражения, что, само собой, выразилось в создании собственной культуры (нынешняя реакция на активизацию Церкви в сфере гражданской и культурной жизни – есть рецидив старой болезни из опасения потерять такими неимоверными усилиями завоёванную свободу). Достигнув к началу двадцатого века вершин совершенства и глубин отрицания, светская культура, как блудный сын, затосковала по «насытимой пище» отчего дома.

В литературоведении даже появилось такое понятие, как «высший реализм», основоположником которого в последнее время почему-то принято считать Ивана Шмелёва с его неоконченным романом «Пути небесные», хотя с не меньшим основанием можно утверждать, что первопроходцем в этой области был всё-таки Достоевский (Гоголь, например, по мнению В.В. Розанова, умер всего лишь для того, «чтобы всё воскресло в Достоевском»). Начавшиеся незадолго до революции разговоры о бескрылости, безжизненности и безвдохновенности христианства поставили насущный вопрос о создании новой религиозной культуры.

«Создать подлинно христианскую, церковную культуру и возбудить жизнь в церковной ограде, – утверждает профессор Парижского Православного Богословского института протоиерей Сергий Булгаков, – внутренне победить эту противоположность церковного и светского – такова историческая задача для духовного творчества современной церкви и современного человечества».

Но тут же оговаривается:

«Высказанная мысль, вероятно, оскорбит многих церковных людей старого закала. Церковь мыслится ими как совершенная полнота благодатных даров, которую нужно только хранить согласно преданию, и поэтому речь о новом творчестве, по мнению их, будет неуместна. Такому воззрению на церковь, согласно которому ей приписываются лишь функции охранительные, консерватизм предания, мы противопоставляем идеал церкви творящей, растущей, развивающейся. Как учреждение богочеловеческое она имеет неподвижную мистическую основу в лице своего Божественного Главы и содержит истинное догматическое учение о Нём, но другой стороной своего бытия она предполагает человеческую стихию, развивающуюся исторически в границах пространства и времени».

Было бы ошибкой, продолжает Булгаков, «ограничивать область влияния церкви, а следовательно, и церковной жизни, или, точнее, жизни в церкви какой-нибудь одной узкой сферой, например, богослужения или храмового благочестия. Благодаря этому неправомерному сужению понятия церкви в привычном словоупотреблении она обычно понимается лишь как церковь-храм, но не как церковь-человечество, церковь-культура, церковь-общественность, и это сужение сферы влияния и жизни церкви и является главной причиной, а вместе и симптомом её исторической слабости».

Если всё-таки понимать церковь как богочеловечество (Бог и всё человечество), то действительно «не должно быть ничего, принципиально «светского», не должно быть никакой нейтральной зоны, которая была бы религиозно индифферентна, не имела бы того или иного религиозного коэффициента. Духовная деятельность исторического человечества, т.е. культура, овеществляющаяся и во внешних материальных объектах, и в продуктах духовного творчества, должна вырастать также на духовной почве церкви, в церковной ограде, ею должны святиться, находясь в интимном общении с ней, все стороны жизни».

В общем-то, это понималось всегда, и даже были попытки осуществления этого в Средние века, но посредством духовного деспотизма. Но за это «отрицание прав свободного творчества средневековая церковь поплатилась, с одной стороны, гуманистическим отторжением от неё наиболее деятельной её части, а с другой – своим собственным духовным оскудением. Следствием угашания духа и враждебного противопоставления стихий светской и церковной явилось вырождение, извращение церковной жизни и деятельности за пределами храма. Церковная организация стала не творческой, но консервативной и даже реакционной силой истории, оказавшись в естественном и прискорбном союзе с тёмными историческими силами, при этом унижаясь до роли, совершенно уже не соответствующей её достоинству».

Сейчас наконец, вроде бы, стали понимать, что церковная организация не может оставаться только крепостью обскурантизма и реакции, быть лишь «приютом для усталых и отсталых», что наступило наконец благоприятное время для религиозного творчества. Теперь для созидания культуры уже не надо удаляться за пределы соборной жизни церкви. Нынче церковная ограда вмещает в себе и учёный кабинет, и мастерскую художника, и издательство, и студию теле- или радиовещания, и редакции газет и журналов, правда, пока весьма убогие… Об этом свидетельствует не только учреждённая в прошлом году Патриаршая литературная премия (не понятно только, для чего в Палату попечителей включены «свадебные генералы», к литературе никакого отношения не имеющие и голосующие «от потолка») и некоторые (к сожалению, пока единичные) передачи на церковных телеканалах «Союз» и «Спас», посвящённые культуре светской, но и появление таких культурных форумов, как «Золотой витязь», целого ряда светских литературно-художественных журналов, издаваемых за пределами стольного града и снискавших уважение читателей, появление такого капитального труда, как «Православие и русская литература», осуществлённого преподавателем МГУ М.М. Дунаевым, уникальной книги «Образ в искусстве» Н.Н. Третьякова, не говорим уж о множестве мыслящих в этом направлении преподавателях творческих и других вузов…

Подавляющее большинство понимает, что консолидация общества через религиозную культуру – действительно есть одна из насущных и первостепенных задач всех и каждого.

В последние два десятилетия новые средства общения дали возможность кому угодно напрямую, помимо всяких контролирующих организаций, общаться с людьми иных национальностей и культур. И в этом плане религиозная культура (религиозная – значит не променявшая своё первородство на чечевичную похлёбку; религиозная – значит напрямую связывающая сердце художника с Творцом; религиозная – значит жаждущая и алчущая правды во всех проявлениях внутренней духовной и внешней государственной жизни; религиозная – значит вдохновенно, без оглядки на пересуды ретроградов «скачущая перед сенным Ковчегом» подобно царю Давиду; религиозная – значит всеобъемлющая) такая, и только такая культура могла бы стать мостиком к взаимопониманию и примирению.

Но каким образом это осуществить?

По этому поводу один Иван (Ильин) другому Ивану (Шмелёву) пишет:

«Пожалуйста, не думайте, что трагические вопросы мироздания решены в какой-нибудь философии. Гениальные умы трогательно гадают над загадками Божиими, не более. Самое важное в том, чтобы постоянно осязать свой собственный священный огонь как подлинное пламя Божие. Так – в молитве, в акте совести, в создании и восприятии прекрасного искусства и в излучении активной любви. Там, только там – в по-смертии откроются глаза, а в сей надо: живой опыт единения с Ним и живое доверие к Нему».

Слова «осязать свой собственный священный огонь как подлинное пламя Божие» следует понимать как совестливое доверие вдохновению (таланту), которое, как известно, не терпит над собой даже малейшего насилия и, по верному замечанию Пушкина, подобно «младой Дездемоне», само выбирает предмет для самовыражения. Любой творческий человек это прекрасно понимает. Но далеко не каждый способен преодолеть фарисейски заколобевшие формы благочестия (или вообще никаких не признаёт), чтобы явить нечто по-настоящему «живое» и «художественное». Очевидно, «высший реализм» до того трудный жанр, что далеко не всякий талант освоить его в одиночку и без материальной (что немаловажно) поддержки способен. «Высший реализм» – дело продолжительного времени, а стало быть, будущего, а в наши прекрасные дни всякий вступающий на этот путь оказывается в качестве первопроходца, не застрахованного от непонимания, разочарований и ошибок. Понятно, что никто ничего за просто так делать не будет, да и физически не сможет, поэтому расходы на подобную деятельность необходимо заложить в бюджет (не на один же спорт деньги тратить!). Понятно также, что прошедшему вместе с натуралистической школой все круги ада иному светскому читателю новая, скажем, литература может показаться слишком «пресной», воцерковлённому или просто воспитанному на классике – слишком вольной, но, увы, другого пути нет. И вступающему на эту тропу автору не надо опасаться впасть в ересь, или неблаговидностью изображаемого поранить душу благочестивого читателя, или наступить на больную мозоль какого-нибудь высокопоставленного ретрограда, а как было сказано выше, постоянно «осязать свой собственный священный огонь как подлинное пламя Божие», которое само «выжжет» ненужное и «вдохнёт жизнь» в необходимое.

Такое творчество на первых порах может быть непривычным не только для читателей, но и для критики, и для экспертов литературных премий, и для собратьев по перу, зато это будет творчество по-настоящему религиозное, или, как любит выражаться Игорь Волгин, «надконфессиональное», а точнее, кафолическое (вселенское), к чему мы, собственно, все и стремимся. Оценки же расставит время.

Владимир ЧУГУНОВ,
г. НИЖНИЙ НОВГОРОД