Всё разъяснится впоследствии…

№ 2012 / 33, 17.08.2012, автор: Анатолий СУЗДАЛЬЦЕВ (г. Магадан)

1

Я очень дорожу воспоминаниями о встречах с несколькими крупными поэтами, в число которых входит и Василий Казанцев. Хотя, сказать откровенно, в юности мне трудно было представить себе, с каким большим мастером поэзии мне посчастливилось общаться. Во-первых, я не слишком хорошо тогда понимал, что такое настоящие стихи. А во-вторых, несмотря на некоторую разницу в возрасте, я воспринимал его как «своего парня», поскольку учился с ним на одном факультете. Столь близкое знакомство иногда не только не помогает, но даже мешает почувствовать масштаб творческой личности, с которой имеешь дело. И только через какое-то время я окончательно понял, что Василий Казанцев – один из лучших поэтов нашего времени.

 

…Школу он окончил с золотой медалью, и это открывало ему путь в любой университет страны. Кажется, совсем скоро сбудется его мечта и он станет студентом Московского государственного университета. Но слишком долго пришлось ждать вызова на собеседование и слишком трудным оказался путь до областного центра. Позже он расскажет об этом в поэме «Ночлег»:

 

…Взял чемодан. Прощай, село. Отправился! Не повезло. Три дня на пристани болтался (не пристаёт – хоть волком вой) И день примерно на… шестой До Томска кое-как добрался. Хотел продолжить дальше путь. Подумал. И решил – свернуть.

 

Вместо МГУ Василий Казанцев поступил в Томский государственный университет. Открытый ещё в конце XIX века, ТГУ был первым высшим учебным заведением к востоку от Урала. Благодаря университету Томск называли сибирскими Афинами. Он и сегодня продолжает считаться одним из крупнейших научных и культурных центров страны.

Без всякого преувеличения, Василий Казанцев был всеобщим любимцем, гордостью историко-филологического факультета. Его уважали и преподаватели, и студенты. Он хорошо учился, был скромным и отличался воспитанностью, я бы даже сказал, каким-то внутренним благородством.

Откуда в нём это взялось, если детство и юность его прошли в таёжной деревне на севере Томской области? А оттуда, видимо, и взялось.

В университете училось много земляков Василия. В большинстве своём до поступления в вуз они ни разу не бывали ни в большом, ни в малом городе. Один из них рассказывал, что, прибыв в Томск, здоровался с каждым, кто встретился ему по пути от речной пристани до университета. Довольно скоро он понял, что в городе это не обязательно.

О том, что Василий Казанцев поэт, на факультете знали, наверное, все. Но стихи писали тогда многие студенты: Геннадий Юров, Пётр Болдырев, более молодые Сергей Заплавный, Владилен Шустер, Леонид Горяев. В числе стихотворцев факультета значился и автор этих строк.

В университете действовало литературное объединение, часто проводились литературные вечера. Обычно это происходило в 11-й аудитории второго корпуса университета. Хорошо помню, как в ней читал стихи современных поэтов будущий народный артист России Рафаэль Клейнер. Народу набилось столько, что, когда сделали маленький перерыв, чтец не смог выйти в коридор и кружку с водой ему передавали через головы.

Молодые поэты ТГУ читали свои творения чаще всего в общежитиях университета, а также в Доме учёных. Однажды после выступления мы, Вася Казанцев, Гена Юров и я, сфотографировались возле областного краеведческого музея. На нас были широченные, по тогдашней моде, брюки. Как давно это было.

 

2

Как поэт Василий Казанцев заметно выделялся из тех, кто учился тогда в нашем университете. Он определил для себя серьёзную высоту: русские классики – вот на кого он равнялся. Я был на защите его дипломной работы, посвящённой творчеству Фёдора Тютчева. Защитился он блестяще.

Помню, как по факультету разнеслась весть о том, что стихи Казанцева одобрил известный в то время поэт Степан Щипачёв. Ему понравилось Васино стихотворение «Осень»:

 

Ходит осень что-то молчаливая, Загрустила про житьё-бытьё. Вся земля, как на руках у милого, Запрокинула лицо своё.

 

Любителям поэзии Казанцева, конечно, хорошо известно это великолепное стихотворение, написанное ещё в 1954 году.

В 1957 году Василий окончил университет и два года преподавал в школе, а после этого стал ответственным секретарём многотиражной газеты университета. Молодые стихотворцы часто обращались к нему с просьбой напечатать их опусы или просто высказать замечания, и он терпеливо учил их. Знаю это и по своему опыту.

Склонившись над листочком, вырванным из студенческой тетради, мы читали вместе с ним строфу за строфой. Он отмечал удачные строки, если, конечно, таковые в стихотворении были, и обращал внимание на слабые места. Делал это он крайне деликатно, замечания его были тактичными, справедливыми и потому необидными.

Из разговоров с ним того, студенческого, времени отчётливо помню вот что. Однажды пришли мне в голову несколько, как мне показалось, броских, выигрышных строк, которые могли бы стать зародышем неплохого стихотворения.

– Хочешь послушать отрывок из стихотворения, которое я скоро напишу? – спросил я у него при встрече.

– Читать незаконченное стихотворение ни в коем случае нельзя, – довольно строго сказал он. – Вот когда напишешь, тогда и читай, да и то сначала надо дать ему хотя бы пару дней отлежаться. – И добавил: – Каждое стихотворение – это твоё открытие. Если оно ещё не закончено, то от чужого взгляда может как бы засохнуть, увянуть. Не исключено, что ты сам потеряешь к нему интерес.

 

3

 

В советское время почти у каждого многообещающего поэта был свой первооткрыватель. В начале 60-х годов Василия Казанцева «открыл» живший в то время в Новосибирске поэт Илья Фоняков. Он был уже хорошо известен не только в Сибири.

Илья Фоняков встретился со стихотворцами университета в редакции многотиражной газеты. Нас было несколько человек. Читали стихи «по кругу».

«И вдруг стало совершенно очевидно: один из читавших явно и резко выделяется среди остальных», – вспоминал об этом десять лет спустя Илья Фоняков. – Стихи Василия Казанцева привлекали уже тогда своей изящной законченностью, точностью мысли, профессиональной умелостью, находившейся уже на том уровне, когда, пожалуй, можно произнести, пусть и с необходимыми «подстраховочными» оговорками, обязывающее слово: мастерство».

Я привёл отрывок из предисловия Ильи Фонякова к книге избранной лирики Василия Казанцева, которая вышла в Западно-Сибирском книжном издательстве в 1971 году. «Я люблю поэзию Казанцева, – пишет он, – считаю его одним из лучших лириков нашего поколения, которое ещё недавно именовалось молодым, а ныне приходит к своим первым «Избранным».

Фоняков настойчиво пропагандировал творчество Казанцева, посвятил ему немало страниц в книгах о поэзии «Сказать несказанное» и «Похвала точности», писал о нём в статьях о современной поэзии, опубликованных в «Литературной газете».

Но вернёмся в те годы, когда Казанцев работал в университетской многотиражке и у него не было ещё ни одного сборника стихов. Серьёзные перемены в его творческой судьбе произошли после того, как в Томске в апреле 1962 года прошёл творческий семинар, которым руководил прекрасный поэт, «снегирь русской поэзии» Виктор Боков. Песни на его слова «На побывку едет молодой моряк», «Алёнушка», «Гляжу в поля просторные» и другие были широко известны и любимы.

Боков высоко оценил творчество Казанцева, можно даже сказать, был обрадован тем, что узнал такого поэта. И сделал всё для того, чтобы в Томске как можно скорее вышел первый сборник стихов Василия Казанцева «В глазах моих небо». Он добился, чтобы был изменён издательский план, и рукопись стала книгой в небывало короткий срок.

Конечно, рано или поздно Казанцев пробился бы к широкому читателю и без посторонней помощи, поскольку как поэт состоялся ещё в годы учёбы в университете. Этим он обязан самому себе, своей матери, своей малой родине. Но крайне важно было получить поддержку прекрасно понимающих поэзию людей, которые хорошо знали, что «талантам надо помогать, бездарности пробьются сами».

 

4

После Томского семинара книги стихов Василия Казанцева одна за другой стали издаваться в Новосибирске и Москве. В 1963 году он участвовал в IV Всесоюзном совещании молодых литераторов, его приняли в Союз писателей. На него обратил внимание классик советской литературы Александр Твардовский.

В дальнейшем творческому росту Казанцева и упрочению его положения в поэзии способствовали большие российские поэты Александр Межиров и Константин Ваншенкин, известные критики Иосиф Гринберг, Вадим Кожинов, Александр Макаров, Станислав Лесневский, Инна Ростовцева. Можно было бы назвать добрый десяток других имён.

В конце мая – начале июня 1966 года, когда в Кемерове проводилось совещание молодых писателей Западной Сибири и Урала, Василий Казанцев был уже руководителем одного из поэтических семинаров.

Я несколько раз виделся с ним в дни совещания. Держался он с достоинством, прекрасно выглядел в строгом элегантном костюме да и вообще чем-то неуловимым отличался от остальных писателей. Мне почему-то кажется, что подобным образом вёл бы себя Иван Алексеевич Бунин, окажись он в другом, нашем, времени и в другом месте – на этом ярком и шумном литературном празднике.

Больше мы с Василием не встречались. В конце того же 1966 года мы с женой и маленькой дочерью перебрались на Колыму, а он через какое-то время стал жителем Подмосковья.

 

5

Когда я учился в университете, наши студенты-лингвисты и преподаватели кафедры русского языка каждое лето отправлялись за народной речью как раз в те места, откуда прибыл в Томск Василий Казанцев. Так что у него не было необходимости специально ездить в такие экспедиции.

Жители Нарымского края, как называют север Томской области, в чистоте сохранили свежий, образный язык. Выразительностью их речи восторгался известный прозаик Виль Липатов. «Язык нарымчан, – писал он, – плавен, нетороплив, широк и ёмок, как их походка бывалых охотников, рыбаков, ягодников».

Василий Казанцев, можно сказать, с молоком матери впитал любовь к русскому слову. Когда читаешь его стихи, радуешься многоцветию слов, их точности и многозначности.

Дополнительные краски придают его стихам диалектизмы и просторечные слова: «дундит» – «комар дундит», «урево» – «мошек урево». Или вот такая неожиданная форма слова – «невзгода», «укора». Я почему-то думал, что в единственном числе они не употребляются. Заглянул в словарь Даля. Оказалось, что там эти слова в таком варианте есть. Нашёл у Даля и слово «верезг», встретившееся в одном из стихотворений Казанцева. Означает оно резкий шум, гул, свист, визг.

А вот ещё одно необычное слово – «водоцвель». У Казанцева сказано так:

 

Темнее стали, потускнели Косицы тины-водоцвели. Позеленели, подлиннели, Заволокли собою мели.

 

К сожалению, не нашёл я его ни в одном из имеющихся у меня словарей. Но и так понятно, что означает это выразительное слово.

В том, насколько велика роль всего лишь одного слова, можно убедиться, читая следующий отрывок из стихотворения Казанцева:

 

Только всё ещё сердце болело – От внезапной тоски ледяной. …И беда тяжкокрыло летела Где-то рядом, вблизи – стороной.

 

Тут и комментировать вроде бы нет надобности. У этого удачно найденного или, скорее всего, самим автором изобретённого слова «тяжкокрыло» такая грузоподъёмность, что оно одно так много говорит о постигшем человека несчастье.

Казанцев нередко обращается к теме бренности нашего существования. Казалось бы, она требует каких-то особенных, строгих слов. Но в одном из стихотворений поэт говорит об этом как-то очень просто, по-крестьянски: «знаешь, что помрёшь». Однако от этого только сильней сжимается сердце.

Следует отметить, что Казанцев использует просторечные и диалектные слова нечасто, с большим художественным тактом.

В определённом смысле поэту повезло в том, что детство и юность его прошли в сибирской глубинке, где язык сохранил чистоту и выразительность. Он развил в себе чувство слова, а впоследствии в ходе творческой деятельности воспитал в себе высокую языковую культуру. Надо ли говорить о том, насколько это важно для поэта, да и вообще для каждого любящего Родину культурного человека.

«…Как новорождённые младенцы, возлюбите чистое словесное молоко, дабы от него возрасти вам во спасение», – наставлял Апостол Пётр.

Нынешнее состояние русского языка вызывает большую тревогу не только у литераторов. За редким исключением, язык некоторых «авторов текстов», язык газет и телепередач до безобразия засорён разного рода заимствованиями, крайне беден, если не сказать убог.

Казанцеву хорошо известен язык жителей и села, и города. Было бы полезно исследовать его словарный запас, многозначность некоторых слов.

 

6

Несколько лет назад прочитал я статью в «Литературной газете», в которой о Василии Казанцеве сказано всего лишь несколько слов, но зато какие эпитеты: «скромнейший и интеллигентнейший»! И это глубоко верно.

Он творит в уединении, в тишине, прислушивается к себе, живёт внутренней жизнью. Никакого скандала, как у тех, кому позарез необходимо, чтобы их имена звучали постоянно, неважно по какому поводу.

«Совесть – орудие производства писателя, – считал Юрий Домбровский. – Нет у него этого орудия – и ничего у него нет. Вся художественная ткань крошится и сыплется при первом прикосновении».

Разговор о совести в наши дни особенно актуален, поэтому позволю себе привести ещё одно высказывание.

«В основе творчества лежит поведение писателя. Он должен соблюдать в поступках величайшую осторожность», – учил Михаил Пришвин.

Обращается к этой теме и Василий Казанцев.

 

Господь сказал: – В трудах, в заботах, Не забывая страх и стыд, Ты так иди, как будто кто-то Всё время на тебя глядит.   Господь сказал: – В трудах, в заботах В краю лесном, в степном краю Ты так живи, как будто кто-то Всё время слышит мысль твою.

 

Такой груз ответственности для простого смертного скорей всего неподъёмен, но к чистоте поступков и помыслов следует стремиться каждый час, каждый миг, ибо так сказал Господь.

«Для того чтобы написать стихи, исполненные истинной силы жизнеутверждения, надо иметь эту силу в душе», – пишет Казанцев. Чувствуется, что этому принципу поэт следует с юных лет. Если бы не было в нём веры в человека, оптимизма, а кроме того, душевной чуткости, деликатности, скромности, он скорей всего не смог бы достичь поэтических вершин.

На высокую нравственность стихов Василия Казанцева в своё время обратил внимание критик Александр Макаров. По его мнению, они утверждают добрые, чистые отношения между людьми. В его поэзии такой запас светлых чувств, что чтение их может укрепить человека.

 

7

Первый сборник стихов Казанцева «В глазах моих небо» вышел в 1962 году. В декабре того же года Василий прислал мне его в Новосибирск, где я тогда работал. «Здравствуй, Толя, дорогой! – написал он. – Шлю тебе свою книжку. И ещё одну – вдруг кто-нибудь захочет почитать. Если нужно, пошлю хоть воз. Присылай новые стихи!»

Сборник произвёл на меня ошеломляющее впечатление. Я с удовольствием давал почитать его каждому, у кого возникал к нему интерес.

Первые сборники Казанцева густо населены людьми, такими как герои стихотворений «Девушка перед зеркалом», «Сидели два детины»… «Старик», «Вокзал бессонный дышит глухо»…

Поэт всматривается в них с пристальным вниманием. Вот, например, девушка, которой нравятся бумажные цветы. Когда начинаешь читать это стихотворение, кажется, что разговор пойдёт о мещанстве. Но Казанцев разрушает стереотипы. Он увидел в её увлечении другое:

 

Как первый проблеск, первый зов искусства, – Ей нравились бумажные цветы.

 

Или другое произведение – о простейшей работе, в которой, казалось бы, нет ничего привлекательного. Но как красиво, как вдохновенно трудится мойщик автомобилей. Стихотворение о нём заканчивается такими запоминающимися строками:

 

Вода блестела на капоте, Как на поверхности листа. И пела в маленькой работе Большой Работы красота.

 

У Казанцева совершенно неожиданные повороты темы. Поражаешься его изобретательности, силе его воображения, но дело не только и не столько в них, сколько в том, что он глубоко проникает в суть того, о чём пишет.

Необыкновенной свежестью восприятия мира, почти детским простодушием отмечено стихотворение «Среди сосен, звонких, рыжих»:

 

А кругом легки и робки На снегу следы и тропки, Куропачьи, заячьи, А ещё не знаю чьи.

 

Кажется, что эти строки были всегда, что они витали в природе. Не об этом ли говорится в одном из произведений Казанцева, которое датировано 2006 годом:

 

Слов чистейших существо Не из чистого колодца Или там ещё чего, А из воздуха берётся.

 

Вот и эти стихи о следах и тропках на снегу взялись как бы из воздуха.

«Самый, пожалуй, неоспоримый признак истинной поэзии, – пишет критик Вадим Кожинов, – её способность вызывать ощущение самородности, нерукотворности, безначальности стиха; мнится, что стихи эти никто не создавал, что поэт только извлёк их из вечной жизни родного слова, где они всегда – хотя и скрыто, тайно – пребывали».

 

8

Относительно недавно я написал ему: «С большим интересом читаю твои книги и подборки стихов в «Литературной газете». Это всегда освежает душу. Есть вещи изумительные. Если говорить о публикациях последних лет, то это прежде всего «Я в белый лес вхожу» и «Зеленеет, цветёт и поёт».

Нынешней весной я получил от Василия дорогой подарок – книгу его избранных стихов, которая вышла в 2011 году в г. Томске. Как же обрадовался я, когда, раскрыв её, увидел в самом начале стихотворение «Зеленеет, цветёт и поёт».

Значит, не зря обратил я на него внимание несколько лет назад. Это удивительное стихотворение.

 

Зеленеет, цветёт, и поёт, И прохладою веет, и плещет, И возносится ввысь, и растёт, И лучится, и рдеет, и блещет –   И трепещет. И жарко зовёт, И взаимного отзыва ищет, И приветливо, радостно ждёт, И счастливо, пронзительно свищет.   Это что? Это кто? Это где? Это в мире бескрайнем, прелестном, На земле, на траве, на воде, В светлых кущах, под блеском небесным.

 

В этих поистине солнечных стихах такой восторг, такое упоение жизнью, что невольно напрашивается сравнение с молодым Фетом: «Я пришёл к тебе с приветом, рассказать, что солнце встало»… Думаю, что нисколько не преувеличиваю достоинства этого стихотворения.

Высоко ценил поэзию Василия Казанцева критик Вадим Кожинов. В предисловии к сборнику «Выше радости, выше печали» он пишет о том, что лучшие стихи поэта «принадлежат к очень немногим наиболее значительным явлениям современной русской лирики».

По его мнению, в поэзии Казанцева слились, условно говоря, «крестьянская» и «дворянская» поэтические стихии. «Слияние это, – считает Кожинов, – могло произойти лишь в наше время, и с этой точки зрения творчество поэта исполнило одну из закономерных задач современности».

Само собой разумеется, критик хорошо знал стихи Казанцева. Как свидетельствует в одной из статей в «Литературной газете» Юрий Архипов (статья «Полководцем нужно родиться». – А.С.), Вадим Кожинов «читал вслух Жигулина или Казанцева, чьим стихам придавал значение чуть ли не логических доводов и доказательств».

 

9

Василий Казанцев никогда не позволяет себе соскальзывать на стихотворную публицистику, которая в шестидесятые–семидесятые годы была в большой моде у «эстрадных поэтов». Он доверяет читателю, ведёт с ним спокойный разговор без каких-либо нравоучений. У него нет ни излишней откровенности, ни надрыва.

Поэзия его многогранна. Некоторые стихотворения посвящены поворотным историческим событиям. Об этом говорят их названия – «На Поле Куликовом», «Ночь перед Бородинским сражением», «Идущий на огонь Матросов…». Глубоки и мудры его стихи-раздумья «Пророк», «На тяжкий твой венец терновый»…

Казанцев постоянно обращается к теме «светлоликой красоты». «Поэзия, – считает он, – имеет своей целью открыть человеку красоту, непостижимо прекрасную красоту жизни, и, если хотите, отыскать смысл жизни».

На протяжении всей сознательной жизни Казанцев постоянно возвращается к теме поэзии, пишет о мучительно-сладостном и гибельно-трудном пути поэта. В его стихах на эту тему – от ранних «Всем-то конь мой хорош и пригож» до поздних «Говорили, что ноша огромна» – в присущей Казанцеву сдержанной манере говорится о том же самом, о чём когда-то сказал Владислав Ходасевич: «Лети, кораблик мой, лети,/ Кренясь и не ища спасенья./ Его и нет на том пути,/ Куда уносит вдохновенье».

О назначении поэта у него такое же представление, как у русских классиков. Казанцев стремится к высоким целям. «Сверхзадача» – отыскание смысла жизни, смысла счастья», – пишет он в предисловии к избранному, которое вышло в московском издательстве «Молодая гвардия» в 1990 году.

В своих стихах Казанцев постоянно возвращается к утренней заре жизни – детству:

 

Здесь, на склонах зелёных, покатых, Трав лесных постигая письмо, Детство – счастье искало когда-то, …Счастьем, счастьем вдруг стало само.

 

В детстве поэта, выпавшем на годы войны, было немало трудностей, о чём особенно много говорится в его первых сборниках. Но в воспоминаниях оно осталось как светлая, счастливая пора.

Значительное место в творчестве Василия Казанцева занимают воспоминания. Когда-то о них хорошо сказал А.Ремизов: «Какое это счастье унести в жизнь сияющие воспоминания: событие неповторяемое, но живое, живее, чем было в жизни, потому что, как воспоминание, продумано и выражено, и ещё потому, что в глубине ещё горит напоённое светом чувство».

Воспоминания его, как правило, радостны и в то же время печальны.

 

С лесной рекой наедине Стоял в лесистой стороне – И тень лучей на ярком дне, Светясь, цвела навстречу мне.   В другой, далёкой стороне, Как в юном, радующем сне, Былые годы снятся мне, Как тени на песчаном дне.

 

Этот же мотив весьма выразительно звучит в стихотворении Василия Казанцева «В детстве дальнем, в сверкании ярком». Жизнь, освещённая солнцем поэзии, едва ли не красивей, богаче, чем сама жизнь, утверждает поэт:

 

Я подумал впервые, быть может: Неужель в этой жизни земной Жизнь земная, прекрасная может Быть прекраснее жизни самой?

10

В советское время «наших» так называемых чистых лириков нередко упрекали в том, что у них нет классового подхода к изображению природы. О российских берёзках, говорил один из критиков, пишут и советские поэты, и поэты-белоэмигранты. Что правда, то правда – писали и те и другие. Но в Советском Союзе и берёзы кому-то казались не такими, какими они были на самом деле. Когда-то читал я очерк одного из писателей о колхозе, который носил название «Красные берёзы». Вот так, а не иначе. У Казанцева берёза всегда была белая и никакая другая.

Так что, как мне представляется, Василий Казанцев примирил не только поэтические стихии дворянских и крестьянских поэтов, о чём пишет В.В. Кожинов, но в чём-то и подход к изображению природы «красных» и «белых».

В детстве и юности поэт постоянно находился среди природы. Он превосходно знает жизнь травы, деревьев, рек, озёр, птиц, зверей и хочет передать свою любовь к ним читателю. Своё постоянное внимание к природе он объясняет тем, что человек тоже её часть. «Именно природа, – пишет он в предисловии к избранному 2011 года, – так ясно говорит нам о неувядаемой красоте жизни».

Чувствуется, он больше других знает о природе, о её глубинной связи с человеком. Может быть, никто из современных поэтов не пишет о ней так много и разнообразно, как Василий Казанцев. В этом смысле поэзия его уникальна.

Его любимые темы – леса, поля, просторы родины. В его стихах о них немало радостного, лучезарного, умиротворяющего и в то же время грустного.

Откроешь наугад книгу, и душу наполнит величественная красота:

 

Земное дерево восходит к небу стройно. И лёгкая листва возвышенно поёт. И ярок, светел сад. И красота спокойна. И мощен бой в груди! И вечен звёзд полёт!

 

Но мир природы отнюдь не безмятежен. «Природа! Мы ею окружены и объяты – бессильные выйти из неё, бессильные глубже в неё приникнуть. Непрошеная, без предупреждения, она нас вовлекает в свой хоровод и кружит, покуда мы, уставшие, не выскользнем из её рук», – писал Гёте в этюде «Природа».

Внимание Казанцева, как магнитом, притягивается к тому, от чего веет холодом вечности. Иногда он подходит к чему-то такому, чего, казалось бы, лучше не знать человеку.

 

…Безмерный, вечный мир разверстый, Глядит, приблизившись, в меня, –

 

сказано об этом в стихотворении «Размытый, тёмный мох древесный».

Слух и зоркость у Василия Казанцева просто удивительны. Его земляк поэт Михаил Андреев называет это сверхчувствительностью. Ею отмечены не только произведения зрелого мастера, но и самые ранние, как, например, вот это, написанное ещё в 1953 году:

 

Шелестит волна по гальке белой И песок наносит золотой. Здесь сегодня рано утром пела Девушка, спускаясь за водой. Я нагнулся зачерпнуть в ладони. Не волна по гальке шелестит – Голос тот над чуткою водою Дальним эхом всё ещё звенит.

 

Впрочем, в этом стихотворении, во второй его строфе, есть и нечто иное, то, что может услышать далеко не каждый. Много позже другой поэт, Юрий Кузнецов, назовёт эту способность внутренним слухом или зрением.

То, что содержится в этом стихотворении, невозможно до конца, до донышка растолковать прозой. Мне слышится в нём вечный мотив: ничто не проходит бесследно, всё остаётся, во всяком случае, в душе человека…

Стихи Казанцева, как правило, продиктованы глубокой затаённой мыслью. В них большая концентрация чувств и громадный жизненный опыт. У него не бывает чего-то статичного, застывшего. Его мысль идёт в глубину и сопровождается причудливыми переливами, перетеканиями из одного состояния в другое. Нередко в самом начале короткого стихотворения говорится одно, а в конце утверждается прямо противоположное. И впечатление при этом такое, что эти стихи рождаются прямо сейчас, в твоём присутствии.

Иногда короткое стихотворение, как, например, «За туманными, давними днями», при светлой в общем-то тональности окрашено лёгкой печалью.

 

И приснился вдруг сердцу знакомый Свист в пшенице. И шум в камыше. И приснился вдруг отсвет соломы. …А сильней, а сильнее в душе   Всколыхнулась вдруг тайная радость, Что звала в непонятную даль. …А сильней всколыхнулась, чем радость, Где-то в глубях бездонных – печаль.

 

Спутник поэта – постоянная не тревога, но печаль. Сверхпечаль – это один из мотивов его лирики.

 

Даже в самой немыслимой дали Отдалённее в мире есть даль. Даже самой бездонной печали Есть бездоннее в мире печаль.

 

11

Как когда-то Гоголю, в какой-то момент нашему поэту вдруг «стало видно во все концы». И он ощутил огромность земли, почувствовал бездонную глубину жизни. Он уже не пишет о бескрайнем людском море, о характерах отдельных людей. Ему надо сказать самые главные слова о смысле недолгого пребывания человека на земле, о его предназначении, о возможности счастья, о творчестве. В его стихах – раздумьях о пройденном пути, о бесценном опыте человеческой жизни.

Время как бы уплотнилось, и уплотнилась его поэтическая строка. В ней сгусток поэтической энергии и в то же время точность и изумительная, изысканная простота и лёгкость. Сам поэт называет это полётом строки. Кажется, что всё в его власти, что он может выразить словом самые тонкие переживания.

Зачастую в стихотворении восемь-двенадцать строк, а сила воздействия его на читателя очень велика. Казанцев считает, что у стихотворения особая роль. «Для того и существует, например, жанр лирического стихотворения, чтобы выразить в нём те тончайшие чувства, которые не доступны никакому другому жанру», – пишет он. И ещё одна его фраза: «Лирическое стихотворение – сама сердцевина всей литературы».

Иногда, читая стихотворение какого-либо искушённого в поэтическом творчестве автора, видишь, что оно подобно инженерной конструкции высочайшего класса. Но, основанное на тонком расчёте, оно не согрето сердцем и потому производит впечатление искусственности. Лучшие стихи Казанцева глубоки по содержанию и пронизаны, напоены чувствами. Кажется, он извлекает божественную влагу поэзии из каких-то артезианских глубин.

У него строгая классическая форма. Но в её пределах безграничные возможности для обновления поэтики.

Я неплохо, как мне кажется, знаю первые поэтические сборники Василия Казанцева, поэтому, читая избранное 2011 года, с некоторой ревностью мысленно спрашивал его, почему не включил он в него некоторые прекрасные ранние стихотворения. По крайней мере, можно назвать несколько десятков великолепных стихотворений. Дело, видимо, в том, что трудно вместить в избранное всё, что хотелось бы поэту. Конечно, давно бы пора издать хотя бы его двухтомник.

Василий Казанцев – один из сильнейших поэтов нашего времени, лауреат Государственной и ряда других престижных премий, в том числе премии «Поэзия» и имени Николая Заболоцкого.

«Вашей поэзии присуще редкостное свойство – органическое слияние глубоко личного пафоса с масштабным, поистине космическим взглядом на мир», – сказано о Василии Казанцеве в приветствии секретариата правления Союза писателей СССР в честь его давнишнего 50-летнего юбилея. Опубликовано оно в «Литературной газете» в 1985 году.

Видимо, именно за этот «космический взгляд на мир» ценил Василия Казанцева считавший себя гениальным поэтом – и в этом он, кажется, не ошибался – Юрий Кузнецов. Особенно дорого было для него то, что увидено внутренним зрением. Таких стихотворений у Казанцева немало.

Юрий Кузнецов на несколько лет моложе Василия Казанцева, начинал он тогда, когда Казанцев был уже хорошо известен. Их влияние друг на друга не столь, может быть, заметно, но оно, несомненно, есть.

Критики, анализирующие поэзию конца прошлого – начала нового века, ещё не сказали решительного слова о том месте, которое должен занимать Василий Казанцев в отечественной литературе.

…Читая некоторые стихотворения того или иного автора, понимаешь, что это, несомненно, золото. Но у золота есть разные пробы. Есть, к примеру, 353-я. А есть высочайшая проба слитка, как на Колымском аффинажном заводе, – 999,9. Так вот, если бы можно было определить настоящую пробу стихов того или иного автора, то, вполне вероятно, это дало бы неожиданный результат.

Василий Казанцев хорошо известен истинным любителям поэзии, о нём сказано вроде бы немало и в то же время он остаётся как бы в тени, а на виду, в центре внимания, нередко находятся те, чьи стихи напоминают газетную передовицу. Грустно, но это так.

 

12

Золотой век, серебряный век русской поэзии… Мне кажется, те, кто давал такие определения, были слишком уж пессимистически настроены по отношению к поэтам будущих столетий. Неужели действительно всё идёт по нисходящей? Как в этом случае будет назван век нынешний? Медным? Думается, что существует единый поток русской поэзии и совсем скоро рядом с шедеврами великих поэтов прошлого по праву будут стоять произведения больших поэтов двадцатого и двадцать первого столетий.

Я не говорю о том, что Василий Казанцев, если брать его поэзию в целом, может соперничать с Тютчевым, Фетом, Буниным, Блоком – об этом и помыслить как-то страшновато. Но в одном я уверен твёрдо: его стихи пробьются в антологии следующих столетий.

Какие конкретно стихотворения, предугадать непросто. Возможно, это будут «Высоки вы, лесные палаты», «Пила напевает, сверкая», «За туманными давними днями», «Ворон». Может быть, «У края поля сжатого стою», «Крепок, сладостен сон на рассвете», «Вдали прозрачный дождик сеет», «Он в руки ей давал тетрадку…». Или «Зеленеет, цветёт и поёт», «Я в белый лес вхожу», «Упало дерево в траву»…

Сам поэт, возможно, посчитал бы нужным внести в этот список свои поправки: что-то убрал бы, что-то добавил, потому что в данный момент считает своими лучшими произведениями другие. Более искушённые, чем я, знатоки поэзии Казанцева наверняка предложили бы иные варианты. Но это частности.

Разумеется, это лишь моё читательское мнение, но, по моему убеждению, в один ряд с произведениями российских классиков можно поставить и лучшие стихотворения Глеба Горбовского, Юрия Кузнецова, Юнны Мориц, Николая Рубцова, Владимира Соколова, Виктора Сосноры, Валентина Устинова, Олега Чухонцева (пишу в порядке алфавита. – А.С.), не говоря уже о больших поэтах двадцатого века от Асеева до Яшина. Прекрасных поэтов у нас немало.

Но вернёмся к Василию Казанцеву. В самом конце изданной в 2011 году в Томске книги его избранных стихов помещено стихотворение

 

И свет уклончивый и краткий, И переменчивая мгла Вдруг брызнут молнией догадки, Что жизнь уже, уже прошла.   Что кончилось, умчалось время, Что кончилась, промчалась жизнь, Жизнь унеслась – и в то же время Ещё не начиналась жизнь.

 

Прочёл я его совсем недавно. И подумал: как же это я раньше не догадался прочитать, чем кончается его избранное, иными словами, чем сердце успокоится.

 

Жизнь унеслась – и в то же время Ещё не начиналась жизнь…

 

Последние публикации стихов Василия Казанцева говорят о том, что он ещё продолжает набирать высоту. И значит, будут новые встречи с поэтом.

 

Анатолий СУЗДАЛЬЦЕВ,

г. МАГАДАН