Назым Хикмет – это такой турецкий Пушкин

№ 2012 / 52, 23.02.2015

Я долгое время был увлечён поэзией Назыма Хикмета. Увлечён и сейчас. Его стихи для меня, как и для многих почитателей его таланта, – бас, стучащийся в грудь и ещё долго гудящий в голове.

Я долгое время был увлечён поэзией Назыма Хикмета. Увлечён и сейчас. Его стихи для меня, как и для многих почитателей его таланта, – бас, стучащийся в грудь и ещё долго гудящий в голове.

Я случайно нашёл его карандашный портрет на каком-то развале в центре Стамбула. Не оригинал, конечно, а ксерокопию, упрятанную под прозрачный пластик. Внизу – подпись по-русски «Этот рисунок сделан в день 50-летия Назыма Хикмета».

С тех пор портрет этот с ещё одной его чёрно-белой фотографической вырезкой висит над моим столом.

Сборники его стихов, пронизанные коммунистическим пафосом, давно не переиздаются, но кажется, всё ещё многие помнят его «Великана с голубыми глазами» или «Если я гореть не буду». Ведь талантливые слова, записанные твёрдой рукой, не могут не найти отклика в живом сердце.

Свою роль в моём увлечении поэтом сыграла и его биография, написанная Верой Туляковой-Хикмет. Хотя биографией её «Последний разговор с Назымом» вряд ли корректно называть – это именно что разговор, разговор с живым, мёртвым, вечным Назымом.

Его, популярнейшего в СССР человека, похоронили на Новодевичьем кладбище. Там же позднее была погребена и Вера, пронёсшая любовь к нему до конца своей жизни. Огромная чёрная глыба с профилем Назыма и маленький камень у его подножия с надписью «Vera» – вот что стало надгробием их общей могилы.

Я изучал всё, что мог найти о нём, – немногочисленные, в общем-то, книги, статьи в архивах «толстых» журналов, записи в Интернете, много раз стоял у могилы Назыма и Веры, прежде чем мне пришла идея взять интервью у дочки Веры Туляковой-Хикмет Анны Степановой, или «Аннушки», как её называл сам Назым.

Анна СТЕПАНОВА

– В Москве с завидной регулярностью проходят вечера памяти Назыма Хикмета, приуроченные к памятным датам жизни поэта. Интересно, посещаете ли вы эти мероприятия. Если да, то нравится ли вам то, что вы там видите?

– Вы знаете, меня не всегда зовут на эти мероприятия. Когда зовут, если могу, то, естественно, я их посещаю.

– То есть с турецкой диаспорой, которая чаще всего всем этим занимается, вы особых отношений не поддерживаете?!

– Видите ли, у меня никаких отношений вообще с турецкой диаспорой, которая живёт сама по себе, я сама по себе. Я вообще не очень вникала в мамины дела, применительно к Хикмету, мама сама всегда этим занималась.

У меня своя жизнь, и пока была жива мама, я от этого всего дистанцировалась, потому что у меня своя жизнь, у меня много всего. Сейчас те обязанности, которые я несу, я несу, но так, чтобы посвятить себя целиком и полностью хикметовскому наследию здесь, в Москве, – нет. К тому же есть замечательный человек – мой названный брат – человек, которого моя мама называла «турецким сынком» Мелик Гюнеш. Он – исследователь Хикмета, который издаёт его книги, организует выставки и которому я помогаю, которого я очень люблю и которому я доверяю.

– Как бы там ни было, несколько лет назад вы передали часть рукописей и личных вещей Назыма Хикмета выставке музея «Япы Креди» в Стамбуле и, как мне известно из прессы, даже сами там присутствовали. Понравилось?

– Выставку эту придумал и организовал всё тот же Мелик Гюнеш, и мне кажется, что выставка получилась замечательная. Интерес, который был в Турции, в Стамбуле, к этому мероприятию, действительно поражал воображение, потому что народ шёл толпой.

Мы три дня давали интервью, просто не выходя из комнаты, мы провели там три дня подряд, потом шутили насчёт этой «чёрной комнаты».

Все телеканалы это показали, во всех газетах была информация, и это стало очень большим событием в Турции.

Ну, как в Турции любят Назыма Хикмета, я и так прекрасно знаю, потому что каждый раз, когда я прихожу на его могилу, я там обязательно кого-нибудь встречаю, народу туда приходит очень много. Люди приезжают туда из Турции экскурсионными автобусами, поодиночке и семьями, кто как, поэтому я знаю, что его там любят, помнят, и я понимаю, что Назым Хикмет – это такой турецкий Пушкин.

– Читая воспоминания вашей мамы Веры Туляковой о Назыме Хикмете, я натолкнулся на информацию о сыне поэта от первого брака – Мемеде, и, кроме того, там приводится такая фраза, что Хикмет говорил, что «Мемед вырастет и обязательно влюбится в Аннушку, и Аннушка, я думаю, тоже полюбит его». Как сложились ваши отношения с Мемедом?

– Дело в том, что Мемед был очень обижен на отца, и, видимо, обида его матери по поводу того, что их отношения не сложились, как бы передалась ему. Поэтому у бедного Мемеда очень сложные отношения с собственным отцом, даже с мёртвым. Он человек очень закрытый. Он, насколько я знаю, ни с кем не общается, жил какое-то время в Париже, сейчас снова живёт в Турции. Живёт, повторюсь, очень закрыто. Последнее, что я о нём слышала (я питаюсь только слухами), это только то, что он завещал права на хикметовское интеллектуальное наследие турецкому университету. Он не принимает никакого участия в посмертной жизни своего отца, кроме того, что он, по-моему, продал права на издание каких-то произведений тому же самому банку Япы Креди, который занимается изданием хикметовских книг и ведёт очень большую работу по популяризации его книг. Выставку вот провели…

Естественно, если его мать ненавидела мою мать, у него были плохие отношения с отцом, то что про это говорить… Мы не встречались никогда, только на краю могилы Хикмета я его помню, он стоял такой – мальчик.

– Хотелось бы задать в этой связи, быть может, не очень приятный для вас вопрос – Чингиз Гусейнов писал…

– (прерывая) Хикмету всё время приписывали какие-то романы, даже когда он был с мамой. Это были романы до мамы – это было, и она об этом написала и мне ещё говорила, что когда они стали жить вместе, он рассказал ей про всех своих женщин. Но когда Чингиз Гусейнов «вспоминает» какую-то азербайджанскую аспирантку… Ему обязательно ещё нужно азербайджанку какую-нибудь подпихнуть, вместо русской блондинки. Если не турчанку, ну хоть азербайджанку.

У меня только одно – вот это тест безошибочный – где стихи?! Ну, пусть она покажет стихотворение, пусть она покажет записки…

– Ну, Гусейнов в своих мемуарах как раз приводит какие-то стихи, которые впоследствии якобы были изменены…

– Ну, правильно – стихи, которые якобы мама моя изменила. Чтобы моя мама влезла в хикметовские рукописи, это, знаете ли, про кого-то другого история. Поэтому нет – вы же знаете, что когда Хикмет писал стихи маме, он не только её имя, но он её фамилию туда писал.

Вот где имя вот этой барышни неведомой, последней музы?! Дальше у меня нет вопросов. Вот как Галина – предыдущая, его врачиха, вот где стихи к Галине, где эта любовь? Вот она – Вера, вот стихи – всё понятно. Все его женщины в его стихах.

– Вы сейчас живёте на 2-й Песчаной улице, в той самой квартире, где жил Хикмет с вашей мамой. На открытии той выставки, о которой мы говорили чуть выше, вы сказали, что ещё до развала Советского союза предпринимали какие-то попытки, чтобы открыть в этой квартире музей, но «были некоторые обстоятельства, которые не позволили это сделать». Расскажите, пожалуйста, об этих обстоятельствах, если это возможно.

– Мама пыталась сделать дом-музей ещё в советские времена, но на это нужны были деньги, согласие соседей, органов пожарной безопасности, какие-то усилия, а поскольку Хикмета, в общем, после его смерти, после того, как он перестал быть нужным Советской власти, которая прикрывалась его коммунизмом и которая в конечном счёте его и угробила, потому что, конечно, его смерть была следствием его страшного разочарования в коммунистической идее, в стране мечты.

Хикмет после того, как он умер, стал здесь никому не нужен, музей его здесь был никому не нужен, турков здесь не было… В общем, у мамы ничего не получилось, а потом, когда стали приезжать турки и Советский Союз уже развалился, уже было ни до чего и поэтому ничего из этой затеи не вышло.

– На творчество Хикмета воистину огромное влияние оказывали его политические взгляды. Как вы думаете, как бы он воспринял сегодняшние политические реалии в России?

– Я не знаю. Я думаю, он был бы счастлив, что открылись границы и что рухнула эта тюрьма, потому что всё равно, хотя он ездил по миру и был на особом положении, эту несвободу он ощущал. Вы знаете, я думаю, он по-прежнему думал бы о том, что в мире должна быть справедливость. Я думаю, что его поэтический идеал коммунизма – он бы никуда не делся, но даже демократические ценности любого (то, что раньше у нас называлось «проклятым буржуазным обществом») – они таковы. Всё равно люди должны достойно жить, они должны уважать друг друга, они должны соблюдать права друг друга. Это то, чего он хотел.

Беседовал Арслан ХАСАВОВ