ШТУЧНЫЙ ТОВАР

№ 2006 / 12, 23.02.2015

Михаил Светин стал открытием и для зрителей и для режиссёров с выходом на телеэкран новогодней сказки «Чародеи».
В отечественном кино родился новый типаж – невысокий, чудаковатый человек со смешной дикцией и наивным взглядом. Режиссёры заметили, что, если Михаил Светин появляется на экране даже на заднем плане, в зрительном зале обязательно раздаётся смех. Как его не использовать?
Сегодня Михаил Семёнович – ведущий актёр Санкт-Петербургского театра комедии имени Н.П. Акимова, звезда кино и гордость Северной столицы.

– Михаил Семёнович, кого из коллег вы можете назвать настоящими комедийными актёрами? Хотя бы в Петербурге?
– Трофимов Николай Николаевич. В нашем городе я больше никого и не назвал бы чистым комиком. Хотя все что-то играют, что-то делают комедийное, но природой данный комик – это Трофимов. Он был рождён комиком, изначально наделён этим редким качеством.
– Но тот же Трофимов, как и многие другие блистательные комедийные актёры, пытался отойти от этого жанра. В своё время и Ильинский, и Раневская мечтали о трагикомедии. Почему же комики не хотят быть комиками?
– Это неправда. Они так говорят, потому что у нас такая традиция. Комика всегда спрашивают, мечтает ли он о трагической роли. Когда-то Крамарова спросили, хочет ли он сыграть короля Лира. Он сказал, что хочет. Ну, не знаю, насколько это было нужно.
Я вот считаю себя комедийным артистом. Сыграл всё-таки около ста фильмов. В основном роли комические. А вот тот же Чаплин – он же грустный комик. Вот такого плана роли мне бы хотелось, но ни в коем случае не трагедийные. Я хочу смешить людей!
– Ну, а для примера, за какие образы вы бы взялись?
– Расплюев, Швейк. Они не чисто комедийные, в них есть трагедия маленького человечка. Смешано грустное и смешное. Я вообще люблю играть смешные истории грустно. Когда мне дают играть богатых людей, состоятельных – это не мои роли. То директора магазина подсунут, то «мужчину по вызову», то чиновника какого. Мне удаётся то, что называется маленьким человеком, который хочет стать Человеком, как все, но получает опять по голове. Помните фильм «Любимая женщина механика Гаврилова»? Вот это моя роль.
– В кино вы поработали с нашим лучшим комедийным режиссёром Леонидом Гайдаем, причём несколько раз. Он как-нибудь повлиял на вашу судьбу?
– Да, это был режиссёр, которого я понимал. Мне эксцентрика интересна не только как жанр, для меня важна и внутренняя актёрская эксцентрика. Леонид Иович очень любил, когда ему приносили собственные придумки, просил «поставить точку» в образе. В фильме «Не может быть!» я играл соседа, и мы долго не могли найти эту самую точку. И я придумал. Вячеслав Невинный должен был театрально произнести фразу: «Береги её!» И никак не мог сыграть этот эпизод – не выдерживал, начинал смеяться. Так вот этот финал придумал я, и мы так хохотали, что Слава Невинный никак не мог успокоиться. Вроде и зрителям понравилось, смеются. Гайдай потом объявил, что должен мне две бутылки коньяка. Правда, так и не поставил.
– Часто делали такие шаги, о которых потом жалели?
– Я очень много чего упустил по своей глупости. Помню, должен был играть у Георгия Данелия в «Афоне». Он принял меня хорошо, привёл в номер, познакомил с сыном, достал коньяк. Съёмки проходили нормально, но не успели доснять одну сцену – мой монолог на собрании в жэке. А меня ждали в Питере на телевидении, на какой-то эпизодик. Я тогда ещё не соображал, кто такой Данелия, и вообще мало смыслил в кино, вот и заявил, что задержаться никак не могу. Данелия вспылил, устроил скандал, и я уехал. Фильм благополучно вышел, я там появляюсь пару раз и говорю не своим голосом. И чего я добился?
Собирался дважды сниматься у Рязанова – в «Служебном романе» и «Гараже». В первом пробовался на роль мужа Ахеджаковой, должен был гонять на мотоцикле, меняться квартирой – роль большая была, но её вырезали вообще. В итоге Ахеджакова разговаривала с мужем только по телефону. Рязанов после этого пригласил попробоваться в «Гараж» на роль тромбониста. В итоге взяли Семёна Фараду. Может быть, решающим фактором оказалось то, что я – артист иногородний, а сниматься нужно было два месяца без выходных, не покидая помещения.
– А случалось ли, что вас обманывали, чтобы вокруг вас интриговали? А то вы всё говорите о собственных промахах.
– Конечно, случалось. Вот не такой уж давний пример. Своему приятелю, сценаристу Владимиру Ерёмину, я предложил идею фильма о русском мужичке, который собрался отдохнуть в европейской тюрьме. Причём, конечно же, сыграть этого героя хотелось самому. Сценарий был написан, и даже был снят фильм «Хочу в тюрьму» с Владимиром Ильиным в главной роли. Но я об этом узнал, когда уже состоялась премьера. Потом выяснил, что спонсоры давали деньги только при одном условии, если в фильме будет сниматься именно Ильин. Ну, бог с ними, но вы мне авторский гонорар заплатите! Или хотя бы поставьте в известность! Нет, обман сплошь и рядом.
– А согласны ли вы, что Фома Брыль из телефильма «Чародеи» – ваша бенефисная роль, самая известная и популярная в народе?
– Совершенно верно. Это незатейливая сказка, невыигрышная, нерепризная. И всё-таки я прожил там свою маленькую жизнь. У меня было «своё» дело, и я был тем самым маленьким человечком, образ которого мне так дорог. Мой Фома помогал герою Виторгана, я с удовольствием на нём ездил и на репетициях предлагал: «Давай поездим ещё». Он рычал на меня всё время: «Захребетник». Это действительно моя роль! Поэтому до сих пор её все вспоминают. Я – как клоун.
– Насколько я знаю, вы так и не получили театрального образования…
– Дело в том, что в Москве я поступал сразу в два института, и ни в один меня не приняли. Несколько месяцев я был личным учеником Аркадия Исааковича Райкина. Он пробил такую должность специально для меня, вытребовал ставку на одну единицу. Я должен был сидеть на репетициях, наблюдать за игрой актёров. Для меня приглашались преподаватели по мастерству и по гриму. Но я так себя повёл, что меня выгнали через несколько месяцев.
– Что же вы делали?
– После каждого спектакля я шёл за кулисы и делал замечания актёрам. Причём я настолько обнаглел, что стал делать замечания самому Райкину! Но я хотел играть, а не сидеть. И если бы я остался в этом театре, то всю жизнь подыгрывал бы Аркадию Исааковичу. Он же ведь такой один! Все остальные – лишь окружение. И это правильно.
– Вы объездили множество городов, работали в самых разных театрах. Что дали вам многолетние скитания по провинции?
– Мне часто задают вопрос: «Как же вы так – без института, без школы?» А школу я прошёл! Двенадцать лет на периферии! Я объездил Камышин, Петропавловск, Иркутск, Кемерово, Пензу, Петрозаводск – шесть городов. Причём из них четыре года в Пензе, четыре – в Кемерове. В остальных – по году.
Летние гастроли по три месяца были самыми тяжёлыми испытаниями. Мы ездили по областям: степь, суслики, ночлеги в колхозах, в клубах. Захватывали места – кто где спит: кто на стуле, кто на полу, кто на диване у директора. Утром – опять в грузовую машину, рассаживаемся на скамейках и едем дальше, в новый колхоз. И так шпарили двенадцать лет! Очень тяжело.
Но я встречал прекрасных артистов, каких сейчас даже близко нет! В Камышине – Николай Павлович Гуро – какой был блестящий комик! Он так сочно работал, с таким юмором! О, у него я многому научился.
А в Иркутске какие были актёры! Их выслал из столицы Сталин, и они застряли там навсегда. Мхатовцы! Человек десять настоящих, маститых индивидуальностей уровня Грибова, Массальского. Меня ввели в «Обрыв», я играл Петеньку и постоянно торчал за сценой, следил за игрой этих великолепнейших актёров и не мог оторваться.
В Пензе – Кирсанов, народный артист СССР. А какие там старики! Ну, что вы, ребята! Это Актёры!
– А сейчас таких нет?
– Нет. Вот накануне нашей беседы вы меня спросили, интересно ли мне ходить в театр в качестве зрителя. Неинтересно! Потому что я не вижу индивидуальностей, хороших актёров, на которых просто было бы интересно смотреть. Нет «породы»!
– В Москву вас не приглашали?
– Приглашали, и довольно часто. Когда я снимался у Марка Захарова в «Двенадцати стульях», он меня несколько дней уговаривал, гарантировал квартиру в течение года и даже жену брал не глядя. А я только получил квартиру здесь, в Ленинграде. Шесть лет промучился в подвалах, чёрт знает где! И тут – начинать всё сначала?
– Кино любите?
– Обожаю! Сниматься мечтал всю жизнь. Мечта эта осуществилась в Киеве. Мой родственник договорился с осветителем, работавшим на студии Довженко, и по большому блату меня туда повели и загримировали, чтобы попробовать на роль приятеля главного героя. Режиссёр посмотрел на меня, расхохотался и сказал: «Уберите его!»
А на этой студии работал очень хороший комедиограф Иванов. Он натолкнулся на меня в коридоре и предложил одну из главных ролей в картине «Ни пуха ни пера». Потом Элем Климов пригласил в «Агонию». Лёша Петренко играл Распутина, а я – филёра Терехова, который за ним всё время следил. Но при монтаже «зарубили» голых баб, за которыми я подглядывал, лёжа под кроватью, и вырезали эпизод в бане – и роль моя стала эпизодической. Но зато после этих двух первых фильмов всё пошло-поехало.
– Уверен, что и петь вы любите. Недаром вас постоянно снимал Ян Фрид в своих чудесных фильмах-опереттах.
– Обожаю оперетты! Обожаю, где мне дают попеть! У меня на этой почве конфликт с женой. Она считает, что я не должен петь, а дочка говорит: «Нет, папа, ты пой. У тебя хорошо получается». А жена гнёт своё: «Ты раздражаешь». Я говорю: «Хорошо, я буду петь в ванной, в туалете. Но буду петь всё равно!» Кто мне может запретить петь в туалете? Нет такой силы.
Жена у меня человек непростой, играет у Льва Додина в Малом драматическом. Очень гордится своей работой и считает, что я занимаюсь чепухой, а она – серьёзным искусством. Когда поздно вечером, после спектаклей, мы встречаемся дома, я прихожу в весёлом расположении духа: только что сыграл, например, в «Тени» Шварца или в моём любимом спектакле по пьесе Арро «Синее небо, а в нём – облака». Она же ещё не вышла из образа положительной русской женщины из «Братьев и сестёр» Абрамова, большой трагедии нашего народа. «Хватит, – прошу, – скинь маску-то свою». В ответ получаю: «Прекрати свои дешёвые хохмы». Так и живём. Дочку вырастили, но по нашим стопам она не пошла. Закончила институт, стала специалистом по прикладной математике.
– И заключительный вопрос, связанный с темой этой книги. Некоторые молодые ребята, которые идут в артисты, заявляют, что будут комиками, клоунами, что это их призвание. А на ваш взгляд, какие качества необходимы для того, чтобы стать комиком?
– Объяснить это я совершенно бессилен. Для того чтобы играть комедийные роли, нужен талант от Бога, нужна редкая искра. Научиться этому нельзя. Можно научиться играть лучше, хуже, быстрее, медленнее, убедительнее, но научиться быть смешным нельзя. Очень часто актёры красятся, мажутся, надевают парики, создают маску клоуна, но они не смешные. Это качество даётся от рождения. Недаром же говорят: этот смешной, а этот несмешной. И всё.
Когда я показывался Райкину (после того, как методично «добивал» его шесть дней, и он вынужден был меня прослушать), то читал чеховского «Оратора». Было это в Москве, на сцене Театра имени Маяковского, где он гастролировал. Райкин сидел в зале с Зиновием Гердтом. Я начал: «В одно прекрасное утро хоронили коллежского асессора Кирилла Ивановича Вавилонова, умершего от двух болезней, столь распространённых в нашем отечестве, – от злой жены и алкоголизма». Тут Райкин прыснул. Я остановился и спрашиваю: «Ну что?» Он говорит: «Продолжайте, продолжайте». Я, значит, был смешной. Сам по себе. Этому не научиться, не объяснить и не определить.
Человек смешной. Он обязательно должен иметь обаяние, и в нём обязательно должна быть заложена искра юмора. Её нельзя сделать, придумать. Многие крупные актёры прекрасно играют комедию, но они всё равно не комики. Они хорошие артисты, поэтому хорошо играют юмористическую роль. Но комик – сам по себе, «штучный товар». Его выход, его глаза, его улыбка – всё должно навевать смех. Как это объяснить – я не знаю, не знаю…

Вас интересуют и другие судьбы наших комиков? Читайте книгу Сергея Капкова «Любимые комики», вышедшую в издательствах «Алгоритм» и «ЭКСМО».Беседу вёл Сергей КАПКОВ