Последняя в мире печаль

№ 2013 / 24, 23.02.2015

Моё знакомство с этим неординарным человеком произошло почти случайно, хотя до того видела его не раз со стороны и знала, что это поэт Примеров.

НА КОНКУРС «Я БЫЛ БЕССМЕРТЕН В КАЖДОМ СЛОВЕ…»

Моё знакомство с этим неординарным человеком произошло почти случайно, хотя до того видела его не раз со стороны и знала, что это поэт Примеров.

Помню, во время учёбы в Литинституте захотелось как-то попасть на вечер в Центральный Дом литераторов. Приехала, хожу-брожу около, билета писательского ещё, конечно, нет, знакомых лиц – раз, два и обчёлся, и то просто не подойдёшь: или звезда, или писатель с дамой. Вдруг вижу – Борис идёт. Я к нему: мол, проведи, пожалуйста. Он глянул, не уверена, что вспомнил моё лицо, но, не замедляя хода, просто взял за руку и бросил в дверях дежурным: «Это со мной!» и тут же испарился. А я впервые в жизни очень близко в Дубовом зале ЦДЛ видела и слышала Василия Шукшина, Беллу Ахмадулину, Валерия Золотухина… Вечер запомнился на всю жизнь, и надо ли говорить, как за одно это я уже была благодарна Борису.

А потом были главные встречи с Примеровым: его книги. Такие же, как и он сам: немногословные, неожиданные, всегда истинные. По семейным обстоятельствам мне несколько раз пришлось менять место жительства, и я была вынуждена часть книг отдавать в библиотеки или просто раздаривать. Оставались только те, без которых никак нельзя. И среди них – стихи Бориса Примерова.

Беру в руки сборник «Вечерние луга», выпущенный издательством «Советская Россия» в 1983 году. Насколько я помню, в те годы в нём выходили книги отнюдь не рядовых поэтов.

Я Русь люблю! А кто не любит?! Но я по-своему и так, Что слышат всю Россию люди На песенных моих устах. Я к Дону вышел, И отныне В неподражаемом числе Необходим я, как святыня, Одной-единственной земле. И я не жажду поцелуя, Я сам, как поцелуй, горю. И не целованным умру я, А может, вовсе не умру.

Написано в 1965 году, когда в цене у многих издательств были произведения как минимум более мажорные, «правильные» для того времени. Но тем и зацеплял за сердце Борис Примеров, что говорил единственно верными словами с точки зрения своей души и тем самым входил и в наши души.

Стихи в книге набраны неудобным мелким шрифтом, страницы слегка пожелтели, а во мне снова проснулось то самое ощущение нежданной, почти тайной, встречи с поэтом, очень близким по настрою сердца, по отношению к самой жизни, которая никогда не была простой, особенно в России.

…Хоть и солнцем я за душу схвачен, Хоть себя мне ни капли не жаль, Всё же в новом избытке дурачеств Я последняя в мире печаль. Нежной родиной я себя выстрадал, И поэтому пыткой любви Незакатное, близкое, чистое От нечистого оторви. Я дышу, словно русское поле В мелкоперой траве, и во мне Столько радости, сколько боли И на той, и на этой земле.

Такие стихи, как правило, пишутся на закате немаленькой по годам жизни. Но большой талант развивается по особым правилам, предчувствуя повороты своего будущего. А «Незакатное, близкое, чистое…» – явно перекликается с есенинским «Несказанное, синее, нежное…» И понятно, что такой мастер не мог допустить этого случайно. Он просто отдавал дань памяти любимому поэту, не уступая тому в эмоциональной наполненности стихов, их щемящей духовной ноте.

Я не стесняюсь, я – мужик, Мужицкий у меня язык. Давно его колокола Гудят во все концы села, И падает, как капля с крыш, Его пророческая тишь…

Лично я никогда бы не назвала его совершенный поэтический язык мужицким. Но я хорошо понимаю, что хотел сказать Борис: он плоть от плоти своих казацких корней, народного взгляда на культуру и историю России.

Среди степей, под огромным – во все стороны – небом, в станице Мечетинской прошло его детство, определившее судьбу будущего художника и главную в ней дорогу. Заворожённо он слушал песни матери, и вспоминал об этом так: «До сих пор чувствую, как во время пения, правдивого и полыхающего свежестью голосовых красок, у меня перехватывало дыхание». А первым литературным потрясением для него стал «Тихий Дон», к которому он не раз возвращался, наслаждаясь поистине великой литературой, созданной на родной ему земле.

…Пролетают запахи полыни, Мне не страшно в этом утонуть. Как стрела калёная, отныне Вековая ширь пронзила грудь.

К какой бы теме не прикасался поэт, всё чудесным образом одухотворялось, становилось близким читателю.

…Рассветные росы По листьям стекли, Им в белом кипении тесно. Ах эти, ах эти, ах эти стихи Зелёной ещё поэтессы. Стихи, что встречали живую зарю Под каплями росного цвета, Я тоже сорву и тебе подарю Вот это поющее лето.

Но талант – талантом, а за поэзией Примерова стоит глубочайшая образованность, идущая от личного постижения вершин русской культуры, касалось ли это литературы, музыки или живописи. Он был знаком с Ильёй Глазуновым, и его знаменитый «Икар» многим напоминает Бориса Примерова. Он великолепно знал историю России, её философов. Вот что он сам говорит в своей автобиографии: «Вторую половину (жизни. – В.К.) я прожил среди книг. Среди замечательных старых энциклопедий, полузабытых и забытых исследований отечественной литературы, среди трудов по русской истории Карамзина, Татищева, Костомарова, Ключевского, Забелина. Я находил себя в кругу философов и авторов, изданных в «Литературных памятниках». Он прекрасно знал творчество русских композиторов и живописцев, его очерки о них печатались в наших изданиях, в частности, постоянно в «Литературной России», и было уже событием просто читать их, потому что творились они умом и душой истинного художника слова. Вот чем подпитывалось и его творчество, вот почему так органичны в нём музыкальность и образность.

Известно, что природа обделила Бориса Примерова физическим здоровьем. На улице прохожие принимали его порой за блаженного. Он и был блаженным, но по самому большому счёту. Жил и творил так, как чувствовал, как считал правильным с точки зрения души. Но и постоянно испытывал недоверие и высокомерие людей недалёких. Уже одного этого хватило бы иному, чтобы потерять веру и в себя, и в своё творчество. Испытание это длилось всю жизнь, отнимало немало душевных сил. А грянувший развал великой и любимой державы оказался для него новым, ещё большим испытанием. Расстрел в 1993-м Белого дома, в защите которого принял участие и Борис, – оказался роковым в судьбе Поэта, предвидевшего раньше многих, «что же будет с родиной и с нами». На его глазах рушилась Россия – её корни, её глубинная самобытная культура, её трудолюбивый и добрый характер.

…Стонет измученный грешный народ. Гибнет под гнётом стыда и невзгод.

Это строки тончайшего лирика, оборвавшего нежную струну своей лиры, чтобы сказать прямо и о главном. И слова «Я последняя в мире печаль…» отнюдь не случайны, как и всё в его стихах. Вспомним, что родился он в 1938 году, когда страну захлестнули репрессии. А из жизни ушёл на гребне других потрясений, связанных с развалом Союза. Относительно безоблачным было только детство, влюблённое в огромный и притягательный мир всего живого и прекрасного на малой родине. Уехав в Москву и поступив в Литинститут, он скоро начал чувствовать, что столица много даёт, но и немало отбирает, в первую очередь то, что прежде питало и делало счастливой душу. Заметим, что в те же годы эта тревожная и щемящая нота звучит в стихах Николая Рубцова (с которым Борис жил бок о бок в общежитии Литинститута), в «деревенской» прозе и в строках других поэтов. К слову сказать, Борис был не только дружен с Рубцовым, Вампиловым, Передреевым, но и отмечен добрым и уважительным отношением трёх Владимиров: Соколова, Солоухина, Цыбина. Неплохая компания, помогающая сохранять высокий уровень творчества.

В девяностые власть в России окончательно перешла в руки тех, для кого культура и духовное здоровье народа оказались на последнем месте. Торжество жёлтой прессы, писатели, разбежавшиеся по разным углам, издательства, взявшие курс на рыночные ценности, телевидение, опьянённое пошлостью и чернухой во всех её видах…

…Основы лжи не так уж зыбки: Для многих дур давно кумир – По чьей-то дьявольской ошибке – Не Русь, не родина, – весь мир! –

Нежное, любящее сердце поэта в конце концов не выдержало многолетней непреходящей боли за страну, за народ, за родину свою малую, ибо настоящее было для него мучительным, а надежда на лучшее была слишком далеко впереди, и совсем рядом – осознанный уход из жизни Юлии Друниной, поступок-вызов наглому и жадному времени. Похоронен поэт в Переделкине недалеко от другого писателя, уже ставшего классиком, – Бориса Пастернака, которого очень ценил Примеров.

Земляки поэта давно уже признали и полюбили его творчество. Одна из улиц станицы Мечетинской, любимой с детства поэтом, названа его именем.

Почему было особенно больно потерять Примерова? Почему одни не всегда могли понять его, а другие относились почти как к святому? Но и те, и другие знали, что, пока живы такие, как он, огонёк мятущейся русской души ещё теплится, ещё не даёт забыть о совести и Боге…

Он в этой жизни очень много значил, Как свет, что прорезает всё же тьму, И было стыдно хвастаться удачей, И было невозможно врать ему. О, вспоминай его, родное поле, Склоняйся полночь, чёрная как смоль! У нас давно всё истинное – с болью, Да и сама Россия – вечно Боль.

Валентина КОРОСТЕЛЁВА