ВСЁ МОЖЕТ БЫТЬ ПОЛЕЗНЫМ

№ 2006 / 14, 23.02.2015

Эдуард Успенский определил возраст своего основного читателя от 6 до 10. Но что исчезает, на взгляд писателя, с взрослением? Самое главное, что должен вынести из детства каждый и сохранить до конца своих дней?

– Мне кажется, что до определённого времени, лет, пожалуй, до девяти, мальчики остаются традиционными детьми, на которых не влияет среда. А старше они начинают думать о бизнесе, деньгах, об акциях, как разбогатеть. Мне кажется, больше думают не в ту сторону. Не о том, что надо освоить английский, так как без него шага не шагнёшь, или надо учиться работать на компьютере, чтобы потом на нём работать, а мечтают о том, чтобы завтра купить крышки от какого-то кефира, послать их и чтобы ему прислали сто тысяч рублей. И они сразу начнут хорошо жить. Это традиционное мечтание русского крестьянина о том, что завтра он поймает жар-птицу или прогонит нужду при помощи волшебства, к сожалению, сильно действует на сегодняшних молодых людей.
– Какая детская книжка или книги оказали на вас в детстве огромное влияние?
– Самые хорошие книги, которые я считаю лучшими и рекомендую всем ребятам, – это романтическо-приключенческие книги Фенимора Купера, Джека Лондона, Виктора Гюго, Майна Рида и т.д., где всегда происходят интересные приключения, очень много познавательного материала (особенно у Майна Рида) и всегда побеждают правильно поставленные герои. Где присутствует уважение к дружбе, родителям, коллективу и т.д. Эти книги оказали большое влияние не только на меня, а на всё наше поколение. Эти книги мы читали запоем, и было стыдно не знать рассказы Джека Лондона, такие как «Белое безмолвие» или «Белый клык». Это очень полезно, это такой витамин здорового смысла, здоровой психики.
– Но у того же Майна Рида книги слишком иллюстративны, и поколению молодых читателей скучно читать книги, где отсутствует динамика с первой страницы.
– В своё время и мы быстро перелистывали описание природы. По-моему, у Тургенева есть рассказ «Свидание», где крепостной слуга приходит на свидание со своей женой, и идёт страниц десять описание красивой лиственной рощи. Конечно, сейчас такие описания школьники не читают, хотя их надо убеждать в обратном. Эта беда и нам была свойственна: мы пропускали описание прерий или как падал снег. Сейчас есть, например, специальные выжимки, где больше уделяется внимания сюжетам. Их читают ребята.
Появился новый вид литературы на магнитофонных кассетах, их с большим удовольствием слушают люди в машине или дома. Как оказалось, это очень популярный вид знакомства с произведениями. И какой-нибудь деловой человек может спокойно за месяц по дороге с работы домой или наоборот прослушать роман Достоевского или Булгакова. Очень хороший вид внедрения литературы.
– А как вы относитесь к сокращённым версиям классиков? Той же «Войны и мира»?
– Всё может быть полезным. Я, например, не помню, чтобы я взахлёб читал в школьные годы «Войну и мир». А знать надо, хотя бы для того, чтобы сдать экзамен. Поэтому это тоже не вредный вид литературы. Более того, мы когда-то с Элеонорой Филиной вместе делали программу на радио, которая называлась «Классиков в полчасика». Мы приглашали очень известных людей, таких как Гарри Каспаров, Валентин Берестов, Ольга Кучкина, и они в течение сорока минут рассказывали о своей любимой книге, приводили оттуда цитаты, пересказывали сюжет, объясняли, чем эта книга хороша.
После этих сорока минут очень многие имели представление о книге, а многие шли в библиотеку, брали книгу и читали. Так что все виды пропаганды литературы хороши.
А ещё надо вести очень большую борьбу с телевидением, которое на сегодняшний день омерзительное и жутко отбивает желание что-то читать. Жаль, что отменили какую-то моральную цензуру. Сохранили хотя бы общественную, не политическую, а этическую, гражданскую цензуру. И надо сражаться с компьютерами, потому что бестолковые игры засасывают детей. Высасывают мозги и не дают взамен никакой информации.
– В одном из интервью вы сказали, что для страны достаточно четырёх детских писателей, так как с талантом детского писателя рождается очень мало людей. Как вы считаете, без каких основ, закладываемых в детстве, невозможен детский писатель?
– Если я такое сказал, что достаточно столько писателей, то я, конечно, погорячился. Это мало. Я имел в виду экстра-класса писателей. А основы те же самые: уважение к родителям, к младшим – основы психики нормальных человеческих отношений. Уважение к дающему знание, к родине. Не в смысле государства, а к друзьям, к месту, где ты живёшь. Если эти вещи есть, то у человека нормально работает голова. А если он не уважает родителей, не любит отца и мать, то у него неизбежно будут дефекты психики, и он не может быть полноценным нравственным человеком. Хотя… трудно сказать. Я говорю ерунду, потому что знал прекрасных детских писателей, которые не любили детей…
– Если в семье нет культуры чтения, школа не поможет, сказали вы. Как эту культуру прививали вам в вашей семье? Какое отношение к книге вы вынесли из своего детства?
– Опять я погорячился. Школа тоже может повлиять. Если в классе есть парочка читающих ребят, они постепенно весь класс затянут. Школа тоже может помочь. А насчёт культуры чтения в семье? Да никак она не прививалась. Мои родители ходили на работу с десяти до десяти. Может быть, отсутствие телевидения или большое количество свободного времени приучили меня к книгам…
Помню, что было много книг, которые мы запоем читали. В классе друг друга спрашивали: «А ты читал это? А ты читал это?» Никто специально не занимался нашей культурой чтения.
Когда мне было восемь лет, отец мне и братьям читал «Тараса Бульбу». Очевидно, это и заложило тот мой интерес к книге. Если взрослые тебе читают книгу, и смотришь, как тебе доверяют, ты понимаешь, что есть мир, который тебе надо открывать. Всё это как-то неоднозначно: надо долго думать, чтобы дать точный ответ.
– В вашей жизни было множество животных: хомяки, коты, собаки, рыбки, петухи. С кем из животных вы находите лучше всего общий язык?
– Я люблю птиц. У меня их полный дом. И ворон живёт ручной, и сорока ручная, попугаев четыре штуки. Собаки и птицы – мои любимые звери. Кошек я не очень жалую. С кошкой хорошо, но лучше с собакой.
– Помните ли вы, кто из животных был в вашей жизни первооткрывателем?
– Мой отец был охотником. У нас была сибирская лайка в доме. И вообще с самых детских лет я привык спать на шкурах и общаться с собаками. Потом отец завёл щеглов, и мы все чистили клетки, кормили, давали им коноплю, семечки, воду меняли. Теперь и мои дети не мыслят себя без собак, без какой-то живности в доме. Хотя условия жилья были чудовищные, мы всегда стремились купить цыплят в магазине и выращивать их дома. То кролика какого-нибудь заводили.
Родители мои были более-менее демократичными. Они не говорили: «Что это у нас так воняет кроликом?» Тогда все были как-то ближе к природе, потому что было более голодное время. Мы больше времени проводили на улице, так как коммунальная квартира не давала возможности развернуться. Все дворы были заполнены большим количеством играющих детей.
Даже когда появился телевизор, всё равно все дворы кишели детворой. Я знаю, что у нас с этим покончил Хрущёв в течение одного месяца. Сломали все заборы в Москве. Раньше все дома после войны были огорожены заборами. По-моему, в маленьких городах было то же самое.
К заборам прилагались такие понятия, как «моя улица», «мой двор» – мы здесь играли. Играли с соседним двором. А когда убрали забор, дом стал стоять голый на площадке. Интим двора исчез. Все стали большую часть времени проводить в домах.
– Как вы считаете, что в корне отличает детского писателя от писателя для взрослой аудитории?
– Детские писатели – весёлые и смеющиеся, им не надо говорить мудрые вещи. А взрослые писатели – проповедники. Они вечно думают, как воспитать человечество. Они умные, серьёзные и очень занятые люди.
– Но детским писателем, говорят, быть сложнее. Он чутко реагирует на каждое слово.
– Скорее, взрослый – индикатор на любое слово. Он может за слово зацепиться и поспорить с автором. Дети более доверчивые, и если их увлекает сюжет, есть чистый язык, то с ними легко говорить. А писать? Кто-то пишет с трудом, подбирает каждое слово, пишет книжку в течение нескольких лет. Кто-то пишет легко и играючи.
Чуковский, например, своего Бибигона писал всю войну, после войны, да так и не дописал. И каждый раз писал в дневнике: «Что-то у меня Бибигон не получается. Ой, кажется, главы из Бибигона будут напечатаны». Пять лет писал, да так и не закончил. А кто-то пишет весёлое стихотворение за ночь. Всё по-разному. Как господь Бог распорядится. Тут нет определённых законов.
– Проверяете ли вы свои новые книжки на детской аудитории?
– Нет, это было раньше. Когда я был молодым, всё проверял на детях. Сейчас этого не делаю, потому что уже знаю, как, на что будут реагировать ребята. Мне нет сейчас необходимости читать свои вещи. Иногда я читаю что-то, но это просто случайно. Большей частью в библиотеке. У меня опыт колоссальный, потому что работал в пионерском лагере и выступал по школам, библиотекам, так как это ко всему прочему был и вид заработка. И попутно проверял свои вещи. Всегда ходил в соседнюю школу, мне выделяли время, и я читал с начала до конца всю книгу. Читал каждую страницу, каждую главу, проверяя её на детях.
– Были ли случаи, когда после этих чтений книга претерпевала глобальные изменения?
– Насчёт глобальных – нет, потому что задумывались серьёзные вещи, а не фигли-мигли. Где-то менялась стилистика, убирались какие-то главы, которые не «задевали». Обычно в процессе чтения я отслеживал, как реагируют на прочитанное: если страница прошла плохо, то быстренько, незаметно чиркал в рукописи, что эта ситуация «не прошла». А потом начал это чувствовать сам.
– Дядя Фёдор появился в ходе рассказов в пионерском лагере. «Святая троица» была предложена вами сразу или рождалась в ходе лагерных импровизаций?
– История такая. Мне очень хотелось продолжить традицию говорящих и понимающих язык зверей. Поэтому я придумал лесника, у которого жил пёс, кот. Написал кучу всяких историй, произошедших с ними. Как к ним пришли жулики и хотели их ограбить. А после окончания лагерного сезона стал постепенно набрасывать по наброскам сюжет.
Борис Заходер, замечательный писатель, ознакомившись с ним, сказал мне: «Вам лучше сделать этого дядю Фёдора мальчиком». Подумал и в конце концов сделал так, как он мне посоветовал.
Это была длительная работа. Не так просто: взял и написал сказку. Нет. Я создавал её долго, года четыре над ней работал.
В лагере я набрал 10 – 15 сюжетных историй, потом стал связывать их вместе. Написал первый вариант, второй, третий… По-моему, было четыре варианта этой книжки. Её ещё не хотели печатать, так как требовали много переделок. Требовали убрать некоторые фразы, которые считались тогда крамольными. Насчёт костей в магазине, что у собаки должно быть всё прекрасно: и еда, и вес, и кисточка и т.д.
– Большую роль в вашей жизни сыграла мультипликация. Как состоялась ваша первая встреча с ней? Кто вас привёл на киностудию? И кто предложил вам экранизировать ваши книги?
– Роман Кочанов, режиссёр, который в то время был достаточно знаменитым (это он снял «Варежку»), когда прочитал мою книжку, позвонил мне и сказал, что хочет снимать фильм по ней, чтобы я написал для него сценарий. Я сказал, что писать сценарии не умею и мы должны писать его вместе. Он сказал: «Напишите как угодно. Я потом всё равно всё перепишу». – «Тем более, мне интереснее написать вместе, чтобы научиться у вас основам записи мультипликационного сценария». И мы с ним вместе написали сценарий.
В итоге я научился писать сценарии, так что многие в будущем писал уже один.
– Витамин жизни – это ваше изобретение или вы его уже получили «по наследству»?
– Что-то я сам придумал, что-то взял от других. Есть такая замечательная книжка – «Витамин роста» у Олега Григорьева. Был такой искристый человек, здорово писал. Я употребляю те слова, которые лучше характеризуют моё состояние или идею. А кто это сказал впервые – это второе.Беседу вёл Евгений ГАВРИЛОВ