Духовные скребы

№ 2014 / 5, 23.02.2015

У прозаиков, в отличие от поэтов, не так сильно развито стремление к выстраиванию иерархий и раздаче титулов. Если российские стихослагатели уже неоднократно пытались

У прозаиков, в отличие от поэтов, не так сильно развито стремление к выстраиванию иерархий и раздаче титулов. Если российские стихослагатели уже неоднократно пытались выбрать себе короля, то создатели романов, повестей и рассказов пробавлялись, как правило, вялой раздачей премий, демонстрируя вполне умеренный буржуазный дух. Однако ничто не мешает нам наделить отечественных писателей аристократическими званиями, которые будут более или менее соответствовать их литературным заслугам.

Владимир Георгиевич Сорокин, например, вполне достоин предъявить права на княжеский титул. Во всяком случае на обложке его последней книги, романа «Теллурия», в качестве автора, безусловно, должен значиться «московский князь Владимир Большое Скребло». На вопрос, откуда такие почести, ответить очень легко: вся «Теллурия» – это не что иное, как многостраничный колобок, возникший в результате сверхтщательного скребления автора по сусекам своей творческой лаборатории.

Где-то завалялся не до конца растаявший кусочек «Метели», где-то попался на глаза листок отрывного календаря с «Днём опричника», где-то мыши не успели до конца изгрызть «Сахарный кремль», где-то была обнаружена берцовая кость «Моноклона».

И совсем не муза, а какая-то старуха-ключница, подчиняясь воле княжьей, испекла из этих ошмётков полусырое мучное изделие, которое, конечно, можно есть, но только с очень большой осторожностью, поскольку велика вероятность подавиться плохо измельчёнными ингредиентами. А их в сорокинском колобке немало.

Там и сям постоянно попадаются «живороды разные: и клей, и войлок, и резина, и пластик, и прокладки разных калиберов, и даже игрушки живородныя». Большие, маленькие и средние люди разъезжают на «поездах, запряжённых трёхэтажными битюгами», и на самокатах, приводимых в действие малыми лошадками всевозможных размеров. Все представители класса млекопитающих гордо демонстрируют миру акустические возможности своего пищеварительного тракта: «Конь Дунай, стоявший неподвижно, вдруг выпустил газы. Это было равносильно пробному запуску дряхлого, но некогда мощного реактивного двигателя»; большой по прозвищу Вяхирь после трёх вёдер самогона «рыгнул так, что по поверхности самогона в бочке прошла рябь»; «Я в этот мир пришёл, чтоб видеть солнце, – потно произнёс Аптекарь и звучно выпустил газы»; «Напился, наелся мельник, рыгнул, перднул и говорит…» и т.п.

Жители тех государственных образований, что проросли на руинах Российской Федерации, щедро пересыпают свою речь китайскими словами. Граждане всего мира продолжают усердно «пробировать» различные «вещества, помогающие человеку выживать»: «шары, кубы, пирамиды, цилиндры, конусы, усечённые конусы, торы, спирали». Эволюция заключается лишь в том, что к этим геометрическим удовольствиям добавились гвозди из теллура, гарантирующие пользователю, рискнувшему вбить их в голову, «полгода непрерывного полёта».

Впрочем, эволюция эта весьма сомнительна, поскольку связана не с качественным скачком, а с довольно заурядным количественным приращением: несмотря на то, что за один теллуровый гвоздь можно получить восемь пирамид, двадцать шаров и тридцать кубов, в «Теллурии» хватает персонажей, которые не собираются изменять прежним способам расширения сознания («Куб – прекрасный продукт, – возразил Ли Гуарен. – И я его не на какой клин не променяю»).

В качестве дрожжей, позволяющих опаре подняться и сделать колобок более пышным, у Сорокина по-прежнему используется такой приём, как реализация метафоры. Говоря иначе, в мире «Теллурии» не слова отображают действительность, а действительность порождается словами. Например, из фразы «поехала крыша» вырастает эпизод, в котором телеведущий Рихард, алчущий приобщения к теллуровым гвоздям, наносит удары по стеклянному домику владеющей ими Сильке – «маленькой симпатичной блондинки со стройной фигурой», чей «рост не превышает трехсотмиллилитровую пивную бутылку» («Ты сотрясаешь мою крышу. Она может поехать», – восклицает миниатюрная, но суровая гвоздехранительница). Акыну, прозванному в народе «золотым горлом», вливают в горло расплавленное золото. Устойчивый оборот «чувствовать себя раздавленным» трансформируется в историю про Агафью Викторовну, жену «околоточного надзирателя при нанорынке «Новослободской», превратившуюся во сне в осу и попавшую в итоге под чей-то смертоносный каблук. Да и сам теллуровый гвоздь является материализацией словосочетаний «вбить себе в голову», «забить на всё», «в мозгу гвоздём засела мысль», «в сознании застряла фраза» и т. п.

Таким образом, художественный метод Сорокина мало чем отличается от описанной в «Теллурии» машины по превращению слов в гастрономические блюда. Если произнести в её «словозаборник» название романа, то она, «слегка поурчав», выдавит из себя нечто круглое, малоаппетитное, дурно пахнущее и утыканное гвоздями, как ёж – иголками. Что с ним делать дальше? Тут выбор небогат: хочешь жри, а хочешь куй – всё равно получишь кишечные колики вместо удовольствия.

Алексей КОРОВАШКО,
г. НИЖНИЙ НОВГОРОД