Гостья из будущего

№ 2014 / 11, 23.02.2015

В 1961 году, задолго до высадки астронавтов на Луну и обнаружения там внеземных артефактов, в Конгресс США поступил отчёт института Брукингса.

«Идиот» Достоевского: взгляд футуролога

«Прежде чем уснуть в мягкой постели,

Приготовься защищать свою жизнь».

Из поучений фараону Аменемхату.

В 1961 году, задолго до высадки астронавтов на Луну и обнаружения там внеземных артефактов, в Конгресс США поступил отчёт института Брукингса. В нём говорится: «Антропологические данные содержат много примеров обществ, бывших уверенными в своём превосходстве, которые распались, когда им пришлось встретиться с прежде неизвестными им обществами, исповедовавшими другие идеи и образ жизни; те же из них, которые выжили после такого опыта, заплатили за это изменением ценностей, отношений и поведения».

Пример — самопрезрение туземцев сельвы Амазонки после знакомства с европейцами. Рыщущие по мелководью кайманы и анаконды, ветхие хижины на сваях и нечистоты, сливаемые в реку… Слишком грандиозен был контраст с достигшими заоблачных высот «белыми братьями», чтобы сохранить в порядке психику.

Однако, не только этнография кишит следами болезненного контакта с превосходящим. Работая над теорией относительности, А.Эйнштейн не расставался в мыслях с персонажами Достоевского и Лавкрафта. Не удивительно: никто так не стимулирует научное творчество. Это зияющие воронки, по мере приближения к которым вся евклидова геометрия, вся фрейдовская психоаналитика крошится в прах.

«Князь снял запор, отворил дверь и — отступил в изумлении, даже вздрогнул: перед ним стояла Настасья Филипповна… Глаза её сверкнули взрывом досады, когда она его увидала; она быстро прошла в прихожую, столкнув его с дороги плечом, и гневливо сказала, сбрасывая с себя шубу:

— Если лень колокольчик поправить, так по крайней мере в прихожей бы сидел, когда стучатся. Ну, вот теперь шубу уронил, олух!.. Прогнать тебя надо. Ступай. Доложи.

Князь хотел было что-то сказать, но до того потерялся, что ничего не выговорил и с шубой, которую поднял с полу, пошёл в гостиную…

— … Да что это за идиот! — в негодовании вскрикнула, топнув на него ногой, Настасья Филипповна. — …Ну, кого ты будешь докладывать?»

Если бы он догадывался, с зародышем Чего ему выпало столкнуться! На миллиметр бы не сдвинулся. Но поздно: подавив озноб, Мышкин ломает печать, откупоривая сосуд с джинном.

«В эту-то самую минуту князь шагнул в комнату и провозгласил:

— Настасья Филипповна!

Общее молчание воцарилось; все смотрели на князя, как бы не понимая его и — не желая понять».

Появление НФ — это раскалённая капля металла, упавшая на снег из космических глубин. Прямиком, в самую гущу расы людей. Предвестник грядущего коллапса привычных для них устоев.

«— Что?! Разве не знаешь? Он ещё не знает, представьте себе! Застрелился! Давеча утром дядя твой застрелился!» — с издёвкой бросает НФ в лицо ошарашенному племяннику.

Присутствующий при издевательстве друг-офицер не выдерживает:

«— Тут просто хлыст надо, иначе ничем не возьмёшь с этой тварью! — почти громко проговорил он…

Настасья Филипповна мигом обернулась к нему. Глаза её сверкнули; она бросилась к стоявшему в двух шагах от неё и совсем незнакомому её молодому человеку, державшему в руках тоненькую плетёную тросточку, вырвала её у него из рук и изо всей силы хлестнула своего обидчика наискось по лицу. Всё это произошло в одно мгновение… Офицер, не помня себя, бросился на неё…

— Она сумасшедшая! Помешанная! Уверяю вас! — отвечал князь дрожащим голосом, протянув к нему для чего-то свои дрожащие руки».

Со стороны НФ — вырожденка с зашкаливающим кокаиновым самомнением. Но это мало заботит её. Не тревожит же мчащуюся Галактику, что она растеряла по пути несколько тысяч звёзд. Странность в другом: НФ — существо на редкость враждебное всему привычно-земному. Но вызрело здесь, вдали от цивилизации, в расслабляющей деревенской глуши. В исполненной оптимизма второй половине XIX века. Эпохи упований на прогресс, науку и рационализм. На скорый предсказуемый рай без антропологических эксцессов.

Откуда же взялась столь лютая человеческая аномалия? Бог борется с дьяволом, а поле битвы — сердца людей? Это «инфраэлементарное» (Т.де Шарден) толкование, лишь уводящее от сути. Причина в другом. Спасшиеся от волн Потопа кельтские жрецы-друиды знали, когда отворять «окна обучения», планомерно посвящая ученика в тайну (за тысячи лет до педагогических теорий школы Пиаже). И когда проникновение в неведомое, наоборот, смертельно. Для той же голубоглазой девчонки-неофита, например.

Есть возраст, когда приоткрывается портал в более жгучую форму существования, которая может её ждать Там, за горизонтом. Они, когда перестают быть девочками, повышенно уязвимы. В узкий временной интервал перед последующей био-невозмутимостью. Мальчик чуть ли не с пелёнок репетирует смерть. Она ему не столь любопытна. Для призванной рождать и оберегать детёныша хранение жизни — фон, а смерть — ярчайший контраст. Подсматривание в самую дразнящую скважину.

По краю воронки она и блуждает, отшатываясь и вновь вытягивая шею. Глядясь, что там, за ним. Уже готовая родить жизнь, но не совсем женщина. Не взвалила на себя роль. Ещё свободна выбирать, быть ли, например, матерью или нет. Пока есть ощущение, что она больше, чем природа, производящая тела.

Вот какой призыв она слышит и вот какому голосу поддаётся. Эта зона открытости чему-то, что не есть физическая жизнь, где тебя гладят по остро выступающим плечикам, у девочек шире и чернота их бездн гуще. Так и для растлённой сластолюбцем Тоцким раньше срока:

«Покачнулась и поплыла птица ночи…» (А.Белов).

В местечке «Отрадное» и притаилась на время эта подпорченная, толком не жившая душа. Одна неодухотворённая ночь — и зияющее окно в раннюю взрослость распахнуто. Отныне ты — либо вяло гаснущий костерок, либо смертоносная «чёрная дыра».

«Она вдруг выказала необыкновенную решимость и обнаружила самый неожиданный характер. Долго не думая, она бросила свой деревенский домик и вдруг явилась в Петербург, прямо к Тоцкому…» Но предстал перед взором отнюдь не кроткий «нешлифованный алмаз», к которому он привык. «Эта новая женщина, оказалось, необыкновенно много знала и понимала, — так много, что надо было глубоко удивляться, откуда могла она приобрести такие сведения, выработать в себе такие точные понятия… о том по крайней мере, как некоторые дела текут на свете».

«Прежде это была только очень хорошенькая девочка, а теперь…» Не мудрено: после случившегося время сжалось для неё, и эволюция невиданной твари пошла ускоренным темпом. «…Тут хохотало пред ним и кололо его ядовитейшими сарказмами необыкновенное и неожиданное существо, прямо заявившее ему, что никогда оно не имело в своём сердце ничего, кроме глубочайшего презрения, презрения до тошноты, наступившего тотчас же после первого удивления».

Не млеющая от благодарности, а какой-то «плевок Хаоса посреди блестящего Версаля» (Сьоран). НФ — тот сорт женщин, вокруг которого, набирая обороты, будет втайне вращаться весь XX-й век. И который, яростно сметая всё на своём пути, окончательно выйдет на арену в веке XXI. В веке XIX — это не вовремя вспыхнувшая звезда. С нервным ужасом обнаружившая себя посреди тусклого космического мусора, не ведающего, кто она есть. Развратная, одержимая — вот их расхожие определения для НФ. Но неверная идентификация врага ведёт к катастрофе. Впереди дракон, но в нас не предусмотрен образ дракона. Видим его контуры, но не получаем сигнала об опасности. Он нас съедает.

В августе 1945 г. над Хиросимой завис одинокий, посверкивающий в лучах солнца самолёт. Вскоре от него отделился продолговатый цилиндр на парашютике. Взрослые безмятежно прогуливались по улицам, тыча детишкам пальцем в синеву: смотри, какая диковинная штучка к нам летит… Через минуту всё вокруг обратилось в серый мертвящий пепел. Когда же серебристый крылатый пришелец объявился над небом Нагасаки, его содержимому уже было дано устрашающее, но ВЕРНОЕ ИМЯ — «атомная бомба», — и жертв оказалось в разы меньше. Большинство успело попрятаться по близлежащим подвалам.

Сегодня, на старте XXI века, мы вновь беспомощны перед лицом невиданных доселе вызовов. В первую очередь — трансформации людей, которые есть наши дети. Их ошеломляющего отличия от тех, кто их родил. Психология и религии цепляются за исчезающие на глазах классические психотипы и модели поведения. Стремительная изменчивость человека загнана в русло бинарной логики, идущей от персидского зороастризма и Аристотеля: «Бог/дьявол», «ноль/единица». Последствия тяжёлейшие — для семьи, общества, государства… Посаженные на цепь жёстких двоичных кодов волчата рвут опостылевшие путы, раздувая социальный пожар.

Второй бич: после Второй Мировой войны науки «затачивались» не под изучение человека, а под создание его искусственного аналога. Стальной крысы-шпиона, ловко заползающей в щели секретных камер. Самообучающейся мини-стрекозы, прощупывающей пространство вражеских ангаров в заданном диапазоне частот. Открытия насчёт Sapiens — не более, чем побочный продукт военных экспериментов. Подобно Интернету, этому пасынку компьютерной сети Пентагона, оптимизировавшей запуск дешёвых баллистических ракет «Минитмен» (когда в 1970-е годы их счёт пошёл на тысячи). О том, чтобы облегчить общение людей разработчик и не помышлял.

По сути исследовалась узкая сфера, объединяющая нас с насекомыми и грызунами. «Мы не можем выйти за пределы той области, которая определена возможностями нашего тела и нашей нервной системы. Не существует никакого иного мира кроме того, о котором мы узнаём через эти процессы» (Ф. Варела). «Мы воспринимаем лишь совокупность дорог, по которым движется наше тело» (М. Мерло-Понти). Сознание — «прибор ближнего действия, помогающий вам быстро получать желаемое» (Г. Бейтсон).

Правополушарные, женские Инь-способности (интуиция, изменённые транс-состояния, извлечение данных из «ниоткуда») для нас до сих пор — патология, которую надо лечить. Мышкин и складывает из кусочков НФ незатейливый puzzl: умалишённая, несчастная, психопатка. Воинственный «нестандарт», опрокидывающий миропорядок, сводит к спасительному «или-или»: чёрное/белое, день/ночь… С обязательным преображением устрашающей Ночи в День.

«— А вам и не стыдно! Разве вы такая, какою теперь представляетесь? Да может ли это быть! — вскрикнул вдруг князь с глубоким сердечным укором».

Так и слышен голос твоего хозяина-автора: смирись, подчинись, гордый человек, потрудись на родной ниве… И заметьте: ничего эти слова стране не принесли, кроме красоты самих слов. Достаточно вспомнить два опустошительных переворота за последние сто лет!

Все бессмысленные бойни и революции — от насилия над зигзагообразной линией души. Выравнивания её до идеальной прямой. Ты волен поступать дурно, но мы обязательно увидим, что внутри ты светел, светлячок, но не умеешь разглядеть в себе искры Божьей. А мы со стороны, прозорливейшие из нас, взяли и разглядели. И выпалили тебе в лицо. Отказали в праве быть чем-то иным, неприятным для нас в данный момент. Отсюда и ненависть к тому, кто ставит поиск добра в человеке как высшую цель. Каждому из нас хочется иногда побыть тёмным, как Гераклит, не распознаваемым для остальных.

Неслучайно русский народ протестовал против чрезмерной лучезарности. Слишком уж тесно было ему внутри вечного сияния. Хотелось утвердиться как самосозидающее существо, а не предзаданное Богом, не призванное только на Свет служения. Дай русским больше духовного простора, не запри их история в идеологических клетках, приобрети они навык по-всякому самовыражаться — и кровавых бунтов как ни бывало бы!

НФ и выдаёт князю:

«– Так вы, стало быть, меня за совершенство почитаете, да?

— Да.

— Вы хоть и мастер угадывать, однако ж ошиблись. Я вам сегодня же об этом напомню…»

Нащупала слепое пятно в глазу у Мышкина. Теперь упивается собственной неразгадываемостью. И игра в пети-жё с выворачиванием наизнанку максимальной дурноты увлекает НФ до припадка. « — Да уж одно то заманчиво, как тут будет лгать человек». «Как» — ключевое слово. Ибо в нём человечество проявится сполна, а все его оборонительные редуты и прикрытия падут.

Она, явившись к Епанчиным, обращается к Аглае: вы для меня безупречность. Двадцатилетний глазастый идол, ради которого старшие сёстры согласны пожертвовать приданым. «Судьба Аглаи предназначалась между ними… быть не просто судьбой, а возможным идеалом земного рая». Эта злая негодница, творящая революции, самозабвенно хлопающая в ладоши при оправдании террористок и рвущаяся в эмансипацию…

Любопытно, но Аглая имеет почти точную копию своего порывисто-неуёмного характера — египетскую принцессу Анхесенпаамон, третью дочь Нефертити. Была замужем за Тутанхамоном до тех пор, пока того не устранили ударом топора в затылок. Отказываясь повторно выйти замуж за незнатного визиря, шлёт депешу хеттскому царю, прямиком во враждебную Сирию: «Я не могу стать женой ни одного своего подданного. У тебя много сыновей — дай сына мне в мужья».

Её послание проигнорировали. Тогда она шлёт вдогонку ещё одно: «Ты что — не понял, о чём я говорю? Твой сын станет фараоном! Чего тебе ещё желать? Мне нужен муж царского рода. Дай, дай мне сына!!!»

Так и слышишь младшую из сестёр Епанчиных. Второму письму, точнее, его вызывающе-хамской интонации, царь хеттов поверил и выслал в Фивы караван с принцем. Тот сгинул в пустыне: фараон-чужак Египет не устраивал. Вот и Аглая: « — Да, да, да, бежать из дому! — вскричала она вдруг, воспламеняясь необыкновенным гневом, — я не хочу, не хочу, чтобы там вечно заставляли меня краснеть…» Прямо как норовистая египтянка: изволь подарить мне мужа по чину, пусть даже из стана врага!

НФ признаётся Аглае: вы — мой эталон. И тут же, следом: «… во мне есть и грех пред вами: я вас люблю». Отчего любовь-то? НФ — это неведомый металл, выплавленный в алхимическом тигле. Аглая- — результат обычной химии. Не имеющий мук роста в себе, а просто впечатлительная. Если Аглаю и убьёт страсть, то исключительно внутри гармонии и симметрии. Аглая — прекрасная воительница, Беллатрикс, обороняющая закосневший мир от моего прихода. И я восторгаюсь ей за это!

А грех откуда? Опять грязь влечётся к ангельской чистоте? Да нет: это грех сложного, которое не удерживается на пике. Достигнув его, предательски тоскует по неуничтожимой элементарности. Я настолько “не отсюда”, что меня возбуждает сочная тьма земли — Аглая. Молния тянет изрезанное щупальце к чёрнеющей почве. Непомерный блеск взбудоражен мглой.

«Если бы, любя женщину более всего на свете или предвкушая возможность такой любви, вдруг увидеть её на цепи, за железною решёткой…», — проносится в целомудреннейшем уме князя. Можно любить лишь устарело-бабье в ней. Корявую, ищущую для себя форму женскую новизну он лишь жалеет как несоответствующую свету Божьему. «– Да неужели же ни одного между вами не найдётся, чтобы эту бесстыжую отсюда вывести!» — кричит древняя простота в лице девушки Варвары.

Да, сложность — враг устоявшихся предыдущих структур. Поэтому и приравнена ко злу. Перед сложностью всегда разверзается раскидистый лабиринт ходов. Целый ворох критериев и не факт, что она предпочтёт желательный для остальных. Сложный человек — потенциальная “гнида” в поворотный момент истории: любви, семьи, государства… Не удивительно, что в России с её нескончаемой чередой переломов такое дремучее недоверие к интеллекту. И раболепие перед тупым мужланским автоматизмом.

Но простота есть неисполнение человеческой миссии. Раз уж ты избыточно умён по сравнению с животным, то будь добр пройти сквозь материю именно как сложность, а не как вечно мечтающий о возврате к растительно-звериной стихии. Ничего иного не может стоять перед человеком как сверхзадача. Всё остальное — измена.

А князь? «Может быть, вы уже до того несчастны, что и действительно виновною себя считаете. За вами нужно много ходить, Настасья Филипповна. Я буду ходить за вами», — лепечет он, запинаясь. Нет, для тебя и впрямь зоркость — «низкое предчувствие». Не смею по-настоящему глубоко видеть, а только в общем, к туманному свету звать… Но ведь сам терзаешься упрёком: «формулируй, осмелься выразить всю свою мысль, ясно, точно, без колебания! О, я бесчестен!».

Но вот получил Мышкин полтора миллиона наследства, позвал НФ замуж. Любую возьму — вероломную, всеми ненавидимую. И многие «утверждали потом, что с этого-то мгновения Настасья Филипповна и помешалась… Она продолжала сидеть и некоторое время оглядывала всех странным, удивлённым каким-то взглядом, как бы не понимая и силясь сообразить». Не как мир терпит такую мерзкую, нет! А неужели он, прилизанный и расчерченный по трафарету, сумеет меня вместить? Вот в чём её изумление.

«Потом она вдруг обратилась к князю и, грозно нахмурив брови, пристально его разглядывала…» Мол, довольно лгать себе. Не для вас я, не для твоей лучистости. В ином моё предназначение, вот я его и выполняю. А про замаранность и грех твержу, потому что для общения с вами годен лишь выхолощенный, ходульный язык. Прочих терминов вы не поймёте, да и я им тоже не обучена.

«– Значит, в самом деле княгиня! — прошептала она про себя как бы насмешливо…»

Сарказм и одновременно стыдливый шёпот на губах. Голос выражает атавистическую мысль (что мне, такой «замаранной», среди вас делать). А мимика — противоположную: эволюция не на вашей стороне, господа. Не поднять вам меня «на зубок», не привести на аркане в ласково-уютное стойло. Попробуйте подойти ко мне с обычными мерками — живо прожжёте ум, как отвергнутая Хари из «Соляриса» сожгла себе лёгкие, выпив жидкий кислород. Придётся сшибиться со мной вслепую. Насмерть!

Сегодня на гигантских просторах Евразии идёт реванш женского начала Инь. Всё чаще слышишь про возвращающийся матриархат. Мол, безапелляционное, фаустовско-технократическое Ян сменяется мягким, терпимым Инь. Магическо-древним, бережным отношениям с природой и людьми…

Нет заблуждения страшнее! Не традиционная тёплая женщина возвращает позиции, избавляясь от гнетуще-стального патриархата. И не эмансипированная феминистка, мало чем отличающаяся от мужчин и ненавидящая в себе осколки женских черт. Это новое Инь, полностью сохранившее женские психо-преимущества и органично впитавшее в себя мужские Ян-свойства. Обоюдоострый меч: шахматный расчёт в сочетании с обезоруживающим кокетством и ловкой имитацией слабости. Умение, не теряя подсознательных озарений, искусно, как арахна, вплетать их в ткань искусно спланированных действий.

Настроенный столкнуться с классическим Инь, мужчина обескуражен утончённой логичностью комбинации, проводимой против него. В отличие от женщины, вобравшей в себя преимущества противоположного пола, мужчина так и не развил в себя медитативно-нерассудочного способа познания. Он не эволюционирует. Остался прямолинейно-туповатым зверьком, прущим напролом. Слепо верящим словам и обещаниям, не умеющим угадывать, читать по глазам, губам… Отсюда учащающиеся поражения мужчин в незримой схватке со своими подругами. И разрыв будет только расти. Девичья интуитивно-логическая Инь-Ян преступность — один из главных бичей молодой России.

Не должна была Аглая ехать объясняться к НФ. Не с падшей ты столкнёшься, а с эмбрионом, который зачат, но не может толком родиться. Купается в вас, как аскарида в желудке. На свете ещё мало женщин, подобных НФ. Они не в силах подзаряжаться друг другом, а вынуждены кормиться своим “малокалорийным” окружением.

«Стало быть, вы всё-таки пришли сражаться? Представьте, я, однако же, думала, что вы… остроумнее…» — замечает НФ. Аглая, что-то смутно осознав, но запинаясь: «Я… я пришла к вам… с человеческой речью». Вот и горе тебе, что с человеческой! С потоком набивших оскомину обвинений: сумасбродство, тщеславие, страсть к позору…

Не справиться настоящему с тем, что грядёт, обветшало-заскорузлыми словами. Сколько ещё ударов мы пропустим — свежеиспечённые вирусы, искусственно выведенные подрасы квази-людей — пока не научимся грамотно подбирать имена. Ибо не факт, что из мрачного царства угроз не вылетит та, которой нет названия. И не подойти к ней ни с социальными, ни с клиническими, ни с религиозными мерками. Стоять будем и хлопать глазами. Если получится вообще удержаться на ногах.

Аглая: «– …Когда я увидела опять князя, мне стало ужасно за него больно и обидно. Не смейтесь; если вы будете смеяться, то вы не достойны это понять…

— Вы видите, что я не смеюсь, — грустно и строго проговорила Настасья Филипповна». Грустно топтать такую красоту, как ты, милая, но придётся. Знай, Земля, с кем тебе вскоре предстоит иметь дело!

Аглая: «А письма-то ваши?.. Зачем вы к нам напрашиваетесь?» Да смотрит она, что вы собой представляете, люди! Неужели непонятно? «…вы не пошли работать, а ушли с богачом Рогожиным, чтобы падшего ангела из себя представить. Не удивляюсь, что Тоцкий от падшего ангела застрелиться хотел!

— Оставьте! — с отвращением и как бы чрез боль проговорила Настасья Филипповна, — вы так же меня поняли, как… горничная Дарьи Алексеевны…»

Разочарование сменяется гневом: насколько же вы далеки от меня! И среди таких придётся жить?

«— Вот он, смотри!.. если он сейчас не подойдёт ко мне, не возьмёт меня и не бросит тебя, то бери же его себе, уступаю, мне его не надо!..» — кричит она Аглае, вперив в Мышкина плазменно сгустившийся взгляд. Если уж выбрал оголтелую новизну, то принимай с потрохами. Или участвуй во всеобщей травле. Я, в принципе, давно готова освободить планету.

«Я пойду за тебя, Парфён Семёнович, и не потому, что боюсь тебя, а всё равно погибать-то… Садись, тебе сейчас обед подадут». Важен перескок мысли на «обед». В нём обречённость механически нести чуждую ношу. Ведь знаешь, что вышеперечисленное — не твоё: обеды, ребятишки… «А коли выйду за тебя, — прибавила, — то я тебе верною буду женой, в этом не сомневайся…»

И будешь же, до мозга костей! Миссия-то окажется проваленной. Хлещущий с высот ливень станет лужей, исторгающей душноватый дурман. Вместо вспышки — скандалы и развешанные по диагонали кухни пелёнки. Сложность, раз упав с головокружительной высоты, изменит себе. И не остановится на полпути, а рухнет в быт. Самозабвенно рухнет, со смаком. Как валятся туда все творческие единицы, наступив на свою сущность.

Всё дремуче-хтоническое в женщине вызывает у НФ то восхищение, то брезгливую тоску. Это скрытое предвидение, что я, женщина, скоро буду меняться. Но пока нахожусь в стадии брожения. И не выдерживаю чудовищности пертурбаций. И, как итог, мечтаю о гарантированном истреблении себя, преждевременно явившейся. Рогожин, где ты? Нож заточен?.. Какая-то нездешняя фантасмагория, как в изнуряющих снах.

«В этой комнате я заметил одно ужасное животное… Оно было вроде скорпиона, но не скорпион, а гораздо ужаснее, и, кажется, именно тем, что таких животных в природе нет… Животное бегало по комнате очень быстро, упираясь лапами и хвостом, и когда бежало, то и туловище и лапы извивались как змейки, с необыкновенною быстротой, несмотря на скорлупу, и на это было очень гадко смотреть. Я ужасно боялся, что оно меня ужалит; мне сказали, что оно ядовитое, но я больше всего мучился тем, кто его послал в мою комнату, что хотят мне сделать и в чём тут тайна?..»

Не между двумя соперницами колеблется Мышкин. Он — свидетель эволюции. Явившийся на Землю князь-Христос сходит с ума от невыносимой оригинальности Творения.

«В комнату пришли моя мать и какой-то её знакомый. Они стали ловить гадину, но были спокойнее, чем я, и даже не боялись».

Это глупое настоящее уверено, что отталкивается от знакомого прошлого, по инерции продолжает его. Не слышит властный гул будущего, готового схватить за горло отжившие людские типажи. Потому и не боится.

«Вдруг гад выполз опять; он полз в этот раз очень тихо и как будто с каким-то особым намерением, медленно извиваясь… Тут моя мать отворила дверь и кликнула Норму, нашу собаку… Она бросилась в комнату и стала над гадиной как вкопанная… Животные не могут чувствовать мистического испуга, но в эту минуту мне показалось, что в испуге Нормы было что-то как будто очень необыкновенное, как будто тоже почти мистическое, и что она, стало быть, тоже предчувствует, как и я, что в звере заключается что-то роковое и какая-то тайна…»

Такая, как НФ, должна была появиться, побыть среди нас. Скоро их станет больше и они распрямятся в полный рост. Но пока ей не пора царить здесь. Мир не намерен терпеть столь жуткий перпендикуляр к себе. Следовательно — её смерть.

И оба — князь и Рогожин — принимают высшую законность такого исхода. Демон заперт обратно в кристалл. Неистовствующая антиматерия укрощена. Вот только бесследно ли? Останется ли Земля прежней, избавившись от досадного нароста?

«Не должно думать, что человек есть либо старейший, либо последний властелин на Земле и что жизнь есть только то, что ему ведомо». Когда опадут все другие листья, завянут все другие цветы…Когда надломятся все мужские и женские стебли на огромном поле под названием Земля, останется лишь Она — непоправимо чудесная, дерзновенная и бестрепетная. Не ведающая, что ей делать с самой собой. И с любовью к ней у миллионов растерянных будет так: «Сначала селится у тебя в голове, потом берёт всего, сжигает тебя… Ты знаешь… ты всё время знаешь, что будет худо, но поделать ничего нельзя… Оно не только светится… оно высасывает жизнь…»

Виталий ПЕТУШКОВ