Держу в руках видение

№ 2014 / 37, 23.02.2015

Евгений Чигрин не из тех, кто выпускает много книг. Книга для него – это этап, возможность подвести черту и начать заново что-то в себе. Его «Неспящая бухта» – это не просто книга.

Евгений Чигрин не из тех, кто выпускает много книг. Книга для него – это этап, возможность подвести черту и начать заново что-то в себе. Его «Неспящая бухта» – это не просто книга. Это он сам, разбросанный по стихотворным квартирам, страдающий от невозможности заменить буквы на фрагменты человеческого вещества. Кто-то скажет, что тут особенного? В каждом поэтическом сборнике так или иначе заключена преимущественно личность автора. Но культурологический фокус Чигрина в том, что в его стихах ничего кроме него нет. И это не от прихоти солипсизма, а от абсолютной законченности его представления о поэзии и от его неразрывной связи с мировой культурой. Его поэтическая реальность дана нам в его ощущениях, она не приемлет примеси чего-то чересчур объективного, чего-то не зависящего от авторской воли. Для него дико отпустить лирического героя слишком далеко от себя, он чужд замкнутой в себе игры, у него всё всерьёз, и ему странно, что у кого-то бывает по-другому.

Евгений Чигрин не то чтобы спрятан в своих впечатлениях, он оброс ими, как ёлка обрастает перед Новым годом игрушками и гирляндами. В «Неспящей бухте» он от стихотворения к стихотворению, от части к части подносит каждую свою игрушку и гирлянду прямо к читательским глазам, а в самом конце являет себя во всей своей природной красе. В первой части «Островистые земли» он предстаёт своеобразным «гением места», отдавая дань памяти тем ландшафтам, где протекала его жизнь в лучших и ярких своих впечатлениях. Здесь и Север. И Крым. И всё то, что остаётся от них внутри. Поэт, органически не переносящий даже намёка на банальность, в такой «поэтически апробированной» крымской теме находит свою интонацию:

Фиолетовый цвет Феодосии – сумерки… Свет Симпатичной кофейни вблизи айвазовского моря. Бесноватые чайки кричат с передышками бред, Белопенные волны подобны осколкам фарфора.

Часть «Серая роза» уже своим названием намекает на нечто дождливо-парижско-волошинское. Но в стихах не только Париж. В этом разделе автор даёт нам спектр своего мироощущения сквозь призму европейской живописи:

В окне пейзаж – припомнишь Писсарро – Перешагнёшь в стихи, держа руками Видение в сиреневом: тепло Под серыми, в изломах, облаками.

Далее по частям «Неспящей бухты» автор проводит нас между рифов своих музыкальных и кинематографических впечатлений, где над всеми господствуют мастера барокко и адепты рока. И только в последних частях поэт обращается к нам без обиняков, напрямую рассказывает о своей боли, о своём беспомощном бытовании и всесильном Слове, без которого его жизнь лишена всякого смысла…

Сам Чигрин неоднократно отмечал, что ему близко понятие «новизна в каноне». Но одно дело сказать, другое – доказать в творчестве. Он делает ставку на отточенность и выверенность каждого оборота, на требовательность к себе, на разнообразие поэтического словаря, на классицистскую эмоциональную сдержанность. В то же время, он весьма дерзко экспериментирует с лексическими пластами, сочетая словеса почти архаические со сленгом. И в этом он очень органично вписывается в наше эклектичное время. Не исключено, что и наоборот: он вписывает это время в себя. Вписывает по живому…

Старая-старая церковь, Рядышком мальчик. Весна. Ворон как тутошний цербер. Грушевый сад. Тишина. Да облака, как номады, В Винницу, в Киев идут… Старые-старые кадры: Груши и вишни цветут.

Евгений Чигрин для меня с первого знакомства с его стихами стал неким эталоном поэтического вкуса. Он как никто другой понимает, сколь высока в поэзии цена минимальный ошибки или просчёта и что когда просчёт допущен, это уже не поэзия. Он дал русской поэзии на сломе веков новое дыхание, доказал, что поэзию невозможно подвергнуть культурологическому геноциду, поскольку она выше и первичней очень многого в мире. Он смотрит на всё без прикрас, и от этого его взгляд особенно эстетичен и красив:

Проснёшься в три и смотришь за окно: Там вьётся снег, бомжара близ помойки Да визави панельное кино Многоэтажек как итоги стройки, – Куда как жизнь взметнулась сильно вверх – Куда нас всех впихнут поодиночке…. Всё торопливей ночь швыряет снег, вышёптывает въедливые строчки.

Трудно говорить о поэтах его круга. Слишком уж он подчёркнуто индивидуален. Приведу в пример поэта иного поколения: вот что о «Неспящей бухте» написал Юрий Кублановский: «…Я читал эту книгу ещё в рукописи, и у меня посегодня сохраняется светлое чувство самобытности прочитанного. Лирика Евгения Чигрина впитала в себя опыт, как нашего поколения, так и традиции поэзии прежней, включая советскую. Это оригинальный сплав, обогащающий картину современной словесности». И при этом Евгений Чигрин невероятно литературно центричен. Среди русских поэтов у него немало родственников, но родство это не в поэтике, а в высоте полёта. Чигрин – прекрасно рифмуется с «один». Он один в своей «Неспящей бухте»

---

Евгений Чигрин. Неспящая бухта.– М.: «Время», 2014

---

Максим ЗАМШЕВ