Вокруг «Ларочки» Михаила Попова

№ 2014 / 38, 23.02.2015

Недавно в ЦДЛ прошла презентация нового проекта издательства «РИПОЛ классик» «Мастерская Российского Бестселлера», в рамках которого вышли в свет сразу три книги этой серии: «Ларочка» Михаила Попова, «Русская чурка» Сергея Соколкина и «Твердь небесная» Юрия Рябинина.

ТРАГЕДИЯ ЦЕЛЕУСТРЕМЛЁННОЙ ДЕВИЦЫ

Недавно в ЦДЛ прошла презентация нового проекта издательства «РИПОЛ классик» «Мастерская Российского Бестселлера», в рамках которого вышли в свет сразу три книги этой серии: «Ларочка» Михаила Попова, «Русская чурка» Сергея Соколкина и «Твердь небесная» Юрия Рябинина. За столь неожиданный подарок российскому читателю следует поблагодарить Сергея Сибирцева, убедившего директора издательства в необходимости создания серии, в которую должны включаться произведения современных российских авторов, обладающих всеми качествами настоящего бестселлера: художественностью, увлекательностью сюжета, лёгкостью и изяществом стиля.

«Ларочка» Михаила Попова заслуживает в этой связи самого пристального внимания. Взявшись проследить судьбу амбициозной молодой провинциалки 70–80-х годов прошлого века, пытающейся устроиться в столице, но движимой не только личными интересами, а и отчасти весьма похвальными стремлением послужить на благо общества, писатель вскрывает целый пласт несоответствий между заявленными официальной пропагандой целями развития страны и тем, что происходит на деле во всех сферах жизни общества.

Отличница, комсомолка, спортсменка и в целом весьма целеустремлённая девица – продукт социалистической системы воспитания с её возвышенными идеалами справедливости и бескомпромиссной борьбы за неё, сталкивается с постоянным лицемерием и ханжеством, предательством и циничным забвением общественных интересов в пользу частного, весьма корыстного интереса многих ответственных, находящихся при власти и немалых полномочиях лиц, трусливо предающих вся и всех, если только это хоть как-то способно повредить карьере, поколебать их положение и общественный статус. Поняв этот механизм, Ларочка не без успеха пользуется накопленным ею в результате собственных жизненных перипетий компроматом, чтобы продвинуться по служебной лестнице, сколотить команду, продолжать борьбу за уже выхолощенные и в целом пустые и для неё идеалы.

Но она понимает, что без определённого имиджа идеологического борца за справедливое устройство общества, ей не удастся удержаться на достигнутом уровне карьерной лестницы и не продвинуться вперёд. Поэтому её борьба продолжается, теперь уже лишь как прикрытие собственного корыстного интереса. Изначально наивная, неплохая девчушка Ларочка постепенно превращается в монстра и становится для всех окружающих страшным противником, вооружённым искусством идеологической демагогии, в жупел, чудовище с непомерными аппетитами и большими возможностями.

Это не очередной вариант «Москва слеза не верит», всё человеческое здесь выжжено до тла. На войне как на войне. Личная жизнь растоптана и подмята в интересах борьбы со своими противниками. Любовь – только с перспективой на упрочение своего положения в общественной иерархии. Сын растёт без внимания и забот матери, сначала у бабушки с дедушкой, потом и вовсе у знакомого дяди в Москве, сыгравшего роковую роль в судьбе самой Ларочки. Но всякие там соображения порядочности, жалости – побоку, Лариса привыкла устраиваться в быту так, как удобно именно ей, принося в жертву интересы самых близких людей. Однако, неписаные законы бытия одинаковы для всех, и крах её личной, семейной жизни закономерен и неотвратим. Потерпев полное фиаско на всех фронтах, под конец Ларочка вдруг понимает ценность настоящего тепла родового гнезда, одержима идеей собрать под одну крышу всех представителей семейства. Однако прошлое неотменимо, связи разрушены не без её участия и такой вариант неприемлем для других членов семейства. А посему Ларочка возвращается к борьбе за место под солнцем политического Олимпа… И на этот раз, видимо, у неё всё получится…

Рман написан замечательным языком, автор обладает превосходным чувством стиля, наполненным мягким юмором и иронией и совершенно избавлен от какой бы то ни было нравоучительности и занудства. Роман настолько не скучен, что «проглатывается» сразу и целиком. А после прочтения на ум приходит Н.В. Гоголь с его блестящим умением схватывать характер, незлобно и остроумно посмеяться над нашими общими недостатками, и ещё А.С. Пушкин с его невольным восклицанием по прочтении «Мёртвых душ» Н.В. Гоголя: «Боже, как грустна наша Россия!..»

Надеемся, роман не останется незамеченным читателями, а также различными «букерами», что умудряются годами не замечать действительно выдающихся литературных произведений.

Татьяна НЕРЕТИНА

---

Ты права, Ла-а-ра

А «Ларочка» просто открывалась: захотел автор продеть тугую нить женского характера сквозь прожитое им и нами время 1970–2000, и, самое главное, шов эпох ощутить в нём, в характере, в персонаже. За дело он взялся по всем классическим канонам, хотя и с поспешностью некоторой, едва ли не до сценария сокращая то, что вообще-то является плотью литературы. Меня как профессионального читателя отчасти настроило (предвосхитило кое-какие выводы) слово автора на презентации, в котором он пустился в собственные витии относительно женских типажей Эпохи. Ох, опасное это дело, сквозное обобщение! И вышло у Михаила Попова совсем не как у Никиты Михалкова: Маргарита и Аксинья, стоящие у тылового станка, вытачивающие патроны. Ну, если Аксинью ещё туда-сюда, то Маргариту? Вам такое видится?!

Михалкова я тут упомянул не случайно, ведь согласно царствующей ныне мифологии – «барышень наших ведут в кабинет». И, начиная с его «Утомлённых-1», надо видеть всех красавиц и общеизвестных героинь романов 1930-х в оковах ГУЛАГа – там послесловие имеется, в оскароносном фильмеце, если помните. Но связь времён на том и распадается (впрочем, внутри ГУЛАГа она имелась, включая свои 1940-е – если вы помните роман «На островах ГУЛАГа» Е.Фёдоровой) – аристократическая Маргарита не может пережить Булгакова. Нет ей места ни у станка, ни где бы то ни было в «совке». Только хардкор, только ГУЛАГ и разоблачитель группового гипноза Берия (это уже об экранизации «Мастера и Маргариты» члена КПРФ Бортко с его антисоветскими гиперболами и постскриптумами). Но жизнь после войны продолжалась, и романы писались, и героинь прибавлялось – однако не видны те героини задурманенным булгаковщиной. Отсюда бредовая Маргарита у станка. Есть и сквозные – жёны рабочих, читайте Всеволода Кочетова, его «Журбиных». Вот где шагают вместе с Эпохой, вот где отпечатки времени точнейшие.

А в «Ларочке», при всём уже давно отточенном и переведённом за европейские языки мастерстве, выпирают ляпсусы. Ну что это за олимпийские кольца на рубахе озабоченного дядечки в 1960-х? Понимаю: хотелось очень Михаилу избыточно советского будня, но вот – раз. Два: сам этот дядя действует нелогично для извращенца. Понимаю, интрига на всю книгу, но всё же не всякий произвол с читателем возможен. Если дядя был эксгибиционист всего лишь, то сюжет не завязывается: завлечь жертву в котельную, чтобы всего лишь кое-что показать? Да, ухватить читающего за ниже пояса получилось (хотя приём не из благородных), но тогда надо бы и потихоньку его подкармливать фактиками. А с этим – бедно. Дядя третьеклашку не осквернил – уже спасибо. Зато в её семье папа переспал с тёщей – вот это уже что-то. И из этого-то мира вырастает образцовая комсомолка? Снова неочевидное и совершенно невероятное. Описанный убедительно стартовый эпизод вообще-то является психологической травмой на всю жизнь – а никаких последствий.

Потом, что это за кокетство – «картофельно-урожайный 197…»? Слабовата память или снова олимпийские кольца проступают за десятилетие до реального события? Уже можно было бы уточнить – и действительно, до определённого момента всё происходит в безвременье Застоя. Пятилеткой туда, пятилеткой сюда – не жалко… Замысел? Нет, по-моему, небрежность.

Кстати, и в 1987-м станции метро «Театральная» не было, была «Площадь Свердлова». Такие ляпы, кстати, должна бы отлавливать и корректура – не знаю, как в «Риполе», а у меня в ОГИ, по крайней мере, так и было. Но вот как Л.Мухина пропустила фразу на странице 283: «Лариса после этого всем говорила, что она теперь живёт с сыном, не уточняя точных очертаний этой ситуации»? Тавтология не единственная, скорее типичная. При том, что в романе наличествует и авторский ритм, и внушительная орбита эрудиции, и даже кое-где нарратации всё в том же булгаковском духе, как и обложка, где вместо жар-птицы в лунном круге упрямо видится ведьма на метле…

Теперь о сюжете. Развивается он стремительно, и на такой скорости тем более важны узелки в характере, которые должны оправдывать грядущие поступки. Какие-то концентры идей, размышлений – но их нет. Есть именно общая событийная прострочка, но нет субъективной изнанки. Кстати, как нет, – что на мой взгляд просто ужас, – цвета волос. Вообще-то стоило бы остановиться на внешности главной героини! А с этим – слишком скорый поезд. Как бишь автор говорит-то? Банальная физиология? Но тут и реальности просто не хватает – такого и Набоков бы не простил. Где любование героиней? Ведь чтобы так смело прошивать ей, как иглой, вроде бы известные времена – надо полюбить её!

А с этим трудности, недоверчив Михаил к своей Ларочке – бедро у неё, говорит, крутое. Тик у неё на щеке (вот это всё ганд-больнОе – убедительно). Да, мы легко верим в то, что такие девушки существовали в СССР и существуют сейчас. Но нет ничего более сложного, как раскрыть историю зарождения девичьего скептицизма и женского цинизма. И уж точно не «олимпийский» маньяк с раскалённым паяльником между ног может быть тут стартёром.

Можно, конечно, по схеме Сегеня – перефразируя его цикл советским анекдотом про не успевающего в троллейбусные двери и кричащего водительнице «Девушка, женщина, сука, …», – подходить к героине, но стоит ли претендовать на характерно-женскую преемственность хотя бы на уровне Журбиных?

Какая там-то Антонина у Кочетова, а?! В ней весь расправляющий плечи послевоенный Союз, блондинистая дочка докера, поступающая в московский вуз. А вот как это у Лары получилось – и сына родить невидимо для читателя, и, вроде бы, сбежать из Москвы после брачной неудачи, и потом, обратно, оказаться в «Молодой гвардии» (я просто не подыскал ничего более топографически похожего на эту очередную загадку сюжета)? Я уж молчу, что у своих героинь я каждую родинку отмечаю. Эта топография свята.

Есть такой олдовый, старорежимный род писательского кокетства, которым по мере возвращения реализма в свои права после постмодерновой гегемонии, все страдают в разной степени: менять фамилии и названия. Но вот что это за ЦПБЗ, в котором Проханов (тут неизменённая) работал – что-то связанное со Всесоюзным обществом «Знание»? И откуда такая прорва отделов, в которых нет никого, кроме лекторов?

Да, настала пора производственного романа, где весело и многолюдно, и характер героини отчеканивается – но как сие сугубо советское явление смогло пережить 1991-й? О чём читала лекции потом многонациональная колода высокообразованных, но не нужных Постэпохе первоначального накопления дармоедов? Дырочка тут, очень дырочка. Насколько известно мне и всей редакции ЛР – подобные пережитки социализма были разогнаны первым же делом, а диссидентствовавшие там за госсчёт (тут – метко) господа подались в челноки, причём многие с энтузиазмом. Ударники капиталистической реставрации, рыцари идеи. А в книге – загадка.

Стоит гигантский, как исконное здание «Литературной газеты» комплекс, и хотят его уплотнять субарендой лишь с осени 1993-го года. Знал я одного дяденьку из подобной конторы, по фамилии Белозер – так он, бедняга, ещё не утратив партийно-командировочного лоска, вынужден был в том самом 1993-м подрабатывать в Российском открытом университете (у Бим Бада многие тогда учёные подкармливались, это был один из первых платных вузов). А вот так, чтобы сохранить всё здание и все кадры, такую прорву лекторов, которым теперь некого просвещать, и уж соцстран-то нет, куда командироваться… Слишком акварельно, в общем.

Описание обряда крещения, конечно, тоже доставляет: «Она очень ощущала, что поступила хорошо, и ей это было приятно, что она такой молодец» (стр. 239). Какой-то здец. То ли корректорше руки рубить, то ли самому вычитывать.

И ещё неясно, почему Ларочка к 1993-му приходит уже сложившейся патриоткой? Здесь гендер и социология велели как раз вспыхнуть в 1991-м ей стопроцентной демократкой – а домашний наставник-славянофил с каким-то тоже невнятным протопроханизмом не слишком много и не только же Пушкиным её наставлял? Роман не толст, это оправдывает кое-какие пропуски, но не пропуски же главного: мотивы! Она из отличницы-комсомолки легко становится наложницей плюгавогофарцовщика – только из желания выйти замуж и стать москвичкой? Потом так же легко притусовывает к иностранно-парфюмному православию. Где тут хотя бы внутренняя речь (ибо диалоги ответа не дают)? Нет ли у автора генеральной ошибки обобщения, о которой сказано в самом начале и которая влечёт за собой все неточности в деталях, несобираемость паззла характера?

Увы, приходится сравнивать тут с «Русской красавицей» (в которой временная линейка та же), и явно в пользу Виктора Ерофеева – то ли собственные эксперименты с тёмной стороной (Dark), то ли дачная нега позволили перевоплотиться в женщину, и там ни одного из вышеперечисленных вопросов не возникало (хотя финал убог, и вовсе не финал). И если ерофеевскую красавицу хочется пощупать (он настаивает на бытии прототипажа и по сей день), то поповской Ларочке можно только поспешно кивнуть, как тот Тасик из «Родни», да запить графинчиком коньяка: «Ты права, Ла-а-ра».

Дмитрий ЧЁРНЫЙ