Знать реалии страны

№ 2014 / 44, 23.02.2015

Не люблю писать отклики на статьи, но вот прочитал в «Свободной прессе» интервью Сергея Шаргунова с известным писателем Даниилом Граниным и не смог удержаться.

Не люблю писать отклики на статьи, но вот прочитал в «Свободной прессе» интервью Сергея Шаргунова с известным писателем Даниилом Граниным и не смог удержаться. Гранин рассказал один эпизод, связанный с выдающимся балкарским поэтом Кайсыном Кулиевым, выводы из которого я бы назвал не имеющим никакого отношения ни к образу и характеру Кайсына, ни к его жизненной и принципиальной позиции, т.е. проведена связь, которую можно назвать: ни к селу, ни к городу. Гранин приводит случай, произошедший во время приёма, после съезда писателей СССР, где присутствовали и члены Политбюро ЦК КПСС во главе с Л.И. Брежневым. Причём описывает запутанно, не помнит кто, что говорил. Вот как это звучит из уст Гранина:

Даниил Гранин: Люди меняются ужасно. Я бывал на приёмах всяких: боже мой, как они рвутся! Что ты рвёшься? «Чтобы меня заметили. А вдруг он мне улыбнётся? А вдруг поздоровается со мной за руку! А вдруг он мне скажет что-то! Это же тогда я «кум королю»«. У него есть, понимаете, оправдание всему. Вот был такой дивный поэт, которого я очень любил – Кайсын Кулиев.

Сергей Шаргунов: – Хороший поэт.

Д.Г.: – Хороший поэт и дивный человек. Значит, съезд писателей происходит, меня там избрали в секретариат после съезда, и нас зовут к президиуму. Значит, там так: приём в Кремле, я стал так, стол – так, здесь сидит президиум, там вот этот Михалков неизбежный, Марков, вся эта челядь.

С.Ш.: – Это брежневские времена?

Д.Г.: – Да, брежневские. … Значит, что происходит там в президиуме? Суслов стоит там, вся эта… Михалков, конечно. И вот он говорит (Михалков? – К.М.): «Товарищи, давайте выпьем за Леонида Ильича». И наливает. А, нет, это сказал не Михалков, а сказал… как его… ну, главный…

С.Ш.: – Марков?

Д.Г.: – Марков, Марков (Марков? – К.М.). Говорит: «Давайте выпьем за Леонида Ильича». А почему вдруг он это сказал? Потому что Брежнев начал говорить: «Вы знаете, я вот был секретарём Днепропетровского обкома, так вы знаете, приходит ко мне однажды наш заведующий общей частью и говорит: «Вы знаете, Леонид Ильич, у нас проступила на фронтоне дома надпись: «Городская управа». Надо её замазать. Прошу вашего разрешения». А я говорю: «А не надо её замазывать». Он говорит: «Как так?». – «А мы и есть управа». А Суслов, который хотел погасить этот опасный компромат, сказал: «Товарищи, давайте выпьем за Леонида Ильича».

С.Ш.: – Марков сказал?

Д.Г.: – Нет, Суслов (Суслов? – К.М.). Я забыл, что это был Суслов. Ну, главный идеолог. «Давайте выпьем за Леонида Ильича, за его здоровье». Всем налили, и мне налили, и поднимаем, начинаем чокаться, и вдруг Кайсын говорит: «А я пить не буду».

С.Ш.: – Громко говорит?

Д.Г.: – Громко говорит: «Я пить не буду». Мёртвая тишина. Все опускают глаза (смеётся). Марков ему говорит: «Кайсын, что ты говоришь? Почему ты не будешь?». – «Я не буду пить». С такой скандальной какой-то ноткой в голосе. И сам Леонид Ильич тоже остановился и не знает, что делать со своим бокалом, всё-таки человек 15-20 кругом, никогда этого не было. Суслов говорит: «Товарищ Кулиев, почему вы не хотите выпить?». Он говорит: «Я вам могу сказать, почему не хочу выпить: потому что Михалков налил себе газированной воды!» (смеётся). И что было… такое счастье у всех появилось, так все обрадовались! Да, ну и я к чему это? Мы с Кайсыном дружили, и когда уже все разошлись, мы идём с ним, и я говорю: «Кайсын, что ты вытворил? Зачем тебе это надо было?». Он говорит: «А ты заметил, когда все обрадовались, я подошёл к Брежневу, и меня и Марков обнимал, и Суслов, и все – фотографы фотографировали это всё. И теперь я приеду к себе в Махачкалу (в Нальчик. – К.М.) – да они пикнуть не посмеют никто!».

Кайсын Кулиев

Начнём с того, что Кайсын скорее всего должен был «приехать» к себе в Нальчик, а не в Махачкалу. Это Гранин путает с Гамзатовым. А речь идёт о том, как некоторые рвутся, чтобы их заметили высокопоставленные чиновники, но к Кайсыну это не имеет никакого отношения.

Кайсын никогда не рвался к власти. Он был человеком мужественным, что в первую очередь проявилось во время войны, когда, воюя с первых дней парашютистом-десантником, он продолжал писать стихи, которые печатались в газетах и передовались по радио. После боевого ранения он попал в Москву. И там Фадеев, Тихонов, Симонов выбили разрешение ему не отправляться на фронт, на что Кайсын сказал: «Я не могу оставаться в тылу, когда мои братья сражаются в Сталинграде». Был найден компромисс, и он отправился на фронт корреспондентом боевой газеты «Сын Отечества».

В те же годы должна была выйти книга стихов «Горы», которой до издания уже прочили Сталинскую премию, но она не вышла из-за депортации балкарцев.

После ссылки своего народа Кулиев разделил участь многих балкарцев, хотя через Сталина руководство Союза писателей СССР «выбило» ему разрешение остаться в любом городе Союза, кроме Москвы и Ленинграда. Поэт выбрал добровольную ссылку, за что мог поплатиться. Ведь были «доброжелатели», которые говорили: как это – сам Сталин ему указал, где жить, а он поехал к своему народу-спецпереселенцу в Среднюю Азию.

После возвращения в балкарские горы злоключения Кайсына не закончились. Партийное руководство только делало вид, что поддерживает его во всём, «разрешало» ему избираться депутатом, назначало на должность Председателя комитета защиты мира Кабардино-Балкарии, но когда дело касалось его всесоюзной славы – выдвижения на звание Героя Социалистического труда или Ленинскую премию, оно всегда отстранялось. А Кайсын входил в четвёрку самых популярных национальных поэтов России вместе с Расулом Гамзатовым, Мустаем Каримом и Давидом Кугультиновым, что не зависело от воли местной партократии. И если других поэтов поддерживали обкомы партий своих республик, его «родной» обком партии только вредил ему. Он ведь так и не стал Героем социалистического труда. Странные вещи случались и с Ленинской премией. Кулиев выдвигался на неё трижды, но ни разу Кабардино-Балкарский обком партии не поддержал поэта.

Именно из-за отсутствия в произведениях Кулиева присущих многим льстивых «ура-патриотических» стихов, один из членов Политбюро укоризненно заметил: мол, то, что писал Кулиев, могло появиться и во времена Гомера! «Между прочим, наилучший из комплиментов. И – чистая правда: я, кажется, только однажды в кулиевских книгах повстречал слово «партия», – утверждал критик Станислав Рассадин.

Кулиев долг поэта видел в том, чтобы держать ответ за судьбу всего человечества, что подчёркивает общечеловеческую, общемировую значимость поэзии балкарского поэта. И он, исходя от обратного, имел право сказать:

Не станет людям веселей, От показного молодечества. Легко любить всё человечество, Соседа полюбить сумей.

В то же время, Кулиев был настоящим, а не лже-коммунистом. Его стихи всегда шли от сердца. Он не умел мыслить плакатно. Подтверждение тому – «Горская поэма о Ленине».

Я утверждаю, Кулиеву не было смысла заискивать перед партийной элитой. О том, что такого не было, говорили и многие друзья и собратья по перу: как он, не думая о последствиях, писал наверх в поддержку возвращения депортированного крымско-татарского народа; как пытался выбить в Кабардино-Балкарском обкоме партии, за песни о горах, написанные в Балкарии, звание заслуженного деятеля искусств Кабардино-Балкарии Владимиру Высоцкому, что у него не получилось из-за отношения местных партийных лидеров к Высоцкому; да и одних дружеских отношений Кулиева с Пастернаком, Твардовским, Солженицыным было достаточно, чтобы на него косо смотрела партийная элита. И по словам Кугультинова, он и «сбежал» в горы, когда исключали А. Солженицына, чтобы не участвовать на этом, на его взгляд, несправедливом заседании.

И вот когда Даниил Гранин говорит о том, что на том приёме «выходка» Кулиева преследовала цель, чтобы потом местные партийные лидеры «пикнуть даже не смели», с одной стороны отражает ту реальность, те взаимоотношения, которые сложились у поэта с местным руководством, про которые Гранин и представления не имел, но с другой стороны Кулиев и не думал о последствиях такого хода. Ведь кто мог подумать о том, чем закончится эта история? Она могла закончиться и по-другому. Чтобы сказать такое, нужно мужество! «Кайсын простодушно сказал то, что думает, а оправдание уже сказанному можно придумать всегда!», – могли решить Суслов и его окружение. Эту историю я слышал и из уст Давида Кугультинова, который считал сказанное Кайсыном мужественным поступком, ибо Кайсын, окончивший в своё время театральный институт, сыграл эту мизансцену в шутку (а как известно, в каждой шутке есть доля правды), но на самом деле высказал то, что в душе думал весь народ о дряхлеющем Брежневе и о замене его более молодым и деятельным партийным функционером.

Реальность страны, когда в Кабардино-Балкарии поддержка обкома имела решающее значение, но не могла препятствовать таланту и популярности Кулиева, неведомы Гранину, который не знал, как на руках носили друзей Кайсына: Гамзатова, Кугультинова, Карима в их республиках, а Кулиеву в силу различных факторов не повезло в этом. На эту тему (о реалиях) у меня есть неопубликованное воспоминание именно о Д.Гранине, которое он и сам не слышал, и хотелось бы ему это в сокращении рассказать с этих страниц.

Это было в 1970-х годов прошлого века, когда проходил международный конгресс переводчиков художественной литературы и в Москву съехались все, кто занимался переводом с русского на родные языки. На этом конгрессе Турцию представляли Текташ Агаоглу, познакомивший турок с гениальным романом Михаила Шолохова «Тихий Дон», молодой переводчик Фатих Ардыч, который прекрасно перевёл «Судьбу человека» Шолохова.Особняком среди турецких переводчиков стоял многоопытный Мехмет Озгюль, на счету которого к тому времени было более 40 переведённых книг, классиков русской и советской литературы, в том числе Достоевский и Толстой, Горький и Чехов, Шолохов и Симонов, Шукшин…

Прежде всего необходимо сказать несколько слов о биографии Озгюля и вот почему. Он, окончив факультет русской филологии Анкарского университета, стал кадровым военным и преподавал русский язык и литературу в военных учебных заведениях Турции. Страстно влюбившись в русскую литературу, отдавал всё свободное время переводам, но сам, будучи военным, был невыездным в Советский Союз (хотя в США стажировался) и только выйдя в запас в чине полковника, впервые приехал в СССР. Этим я хочу сказать, что всё, что он переводил – города, русские пейзажи, русских жителей, своими глазами не видел – и страну, которую описывали писатели, он ни разу не посетил и поэтому, реалии этой страны не знал. «Я теоретический переводчик, – говорил Мехмет бей, – но на переводах русской литературы я потерял своё зрение».

Во время указанного мной конгресса, Союз писателей СССР организовал поездку переводчиков в Ленинград. Там мы провели встречу в Ленинградском отделении Союза писателей, который возглавлял Даниил Гранин. На встрече присутствовали представители со всего мира, но Даниил Гранин, почему-то, именно Мехмета Озгюля пригласил на чашку кофе к себе домой. Приехала чёрная представительская «Волга», впереди сел Гранин, мы с Мехмет Озгюлем разместились сзади и поехали в гости. Дома посидели больше часа, жена писателя сварила кофе, говорили о русской и турецкой литературах.

Когда настало время возвращаться в гостиницу, Гранин вызвал опять свою чёрную «Волгу» и сам поехал нас провожать. Подъезжая к гостинице, Мехмет бей, вдруг вытащил из кармана деньги и сказал мне: «Слушай, такой хороший человек, и сам возит нас на такси. За эту поездку до гостиницы буду платить только я!». Я засмеялся и сказал: «Мехмет бей, чёрные «Волги» у нас не могут быть такси. Это его представительская машина как руководителя отделения Союза писателей».

– Вот что значит не знать реалии страны! Переводя столько книг, за столько лет я должен был сотни раз побывать в этой стране, – сказал мне Мехмет Озгюль.

Страна наша была необъятной, как мы говорили о Советском Союзе, да и сейчас она не маленькая, но видно не все знают о реалиях этой страны, включая и таких известных писателей как Даниил Гранин, но я считаю, что просто он ни разу не поговорил по душам со своим другом Кайсыном Кулиевым, который один олицетворял собой весь стотысячный, всего-то навсего, балкарский народ и все награды, которые он получал, относились всему народу. Так он и сам считал.

Каншаубий МИЗИЕВ,
г. НАЛЬЧИК