И каждый сам себе – изгой, герой

№ 2014 / 52, 23.02.2015

Летом в издательстве «Воймега» вышла книга екатеринбургского поэта Александра Костарева – «Верные. Смешные. Немногие», – во-первых, результат долгой и упорной работы

Александр КОСТАРЕВ

Летом в издательстве «Воймега» вышла книга екатеринбургского поэта Александра Костарева – «Верные. Смешные. Немногие», – во-первых, результат долгой и упорной работы молодого поэта, во-вторых, результат победы на Волошинском конкурсе.

Книга – именно полноценная книга (у которой имеется завязка, развязка и прочие сопутствующие вещи глобальных писательских установок), а не сборник стихотворений. Что выгодно отличает её от многих иных.

О самой книге, о поэзии, о Екатеринбурге и о многом другом мы и поговорили с Александром Костаревым.

Олег Демидов: – У тебя вышла дебютная книга и сразу же в серьёзном московском издательстве. Отправляя рукопись на волошинский конкурс, а после наблюдая шорт– и лонг-листы, ты думал, что так получится? Среди «опасных» конкурентов были уже более-менее сложившиеся имена в литературном пространстве – Анна Русс, Роман Рубанов, Любовь Глотова…

Александр Костарев: – Честно говоря, из перечисленных тобой авторов до конкурса немного читал только Анну Русс. Конечно, когда вывесили лонг-лист, смотрел подборки конкурентов. Что-то нравилось (например, стихи Антона Чёрного), но не было такого ощущения, что победить нереально, скорее наоборот – придало уверенности.

– Первое, что удивило меня в книге – название. Почему такое – «Верные. Смешные. Немногие»? На конкурс ты выставлял подборку, озаглавленную как «Обратная зависимость», что, по-моему, больше отражает всю лиричность книги.

– «Обратная зависимость»– название, которое нужно объяснять. Может быть, оно лаконичнее того, что получилось, но ничем не подкреплено в стихах. Я рад, что ты так сказал (что отражает содержание книги), но мне почему-то кажется, что мало кому будет это очевидно. Когда я отправлял подборку на конкурс, я вписал это название с пониманием того, что, скорее всего, книга будет называться по-другому. Потом, когда с Александром Переверзиным начали составлять книжку, я сразу ему сказал, что не могу решить с названием и перечислил ему некоторые варианты, над которыми думал в то время, а на следующий день он предложил «В.С.Н». Может быть, длинно, но мне оно сразу понравилось, как раз по той причине, что оно, на мой взгляд, отражает настроение книги. А ещё, это я уже потом подумал, оно непохоже на средние названия поэтических сборников -где ты ещё видел название, состоящее из трёх прилагательных?

– Давай вернёмся к лирике, ведь она более чем на половину составляет твою книгу. Очень тонкие, чувственные стихотворения – полноценная любовная лирика. Пару или тройку лет назад наши критики поднимали вой, мол, у нас нет в литературном пространстве адекватной любовной лирики, что любовная лирика «ушла из так называемой серьёзной поэзии, и договорились вообще до того, что её попросту не может быть в современных условиях. Судя по книге ты с этим, мягко сказать, не согласен?..

– Получается, что не согласен. А вообще, я не делю стихи (и свои и чужие) на любовную, философскую, пейзажную лирику или ещё что-то. Меня это всегда в тупик ставит – любая классификация. В математике – можно, а тут…

– А как же? Хорошие / плохие? Удавшиеся / неудавшиеся? Стихи / не стихи?

– Это можно. Но тогда получается на уровне нравится/не нравится – это не то, конечно. Есть какие-то темы…но в любом случае с утверждением в твоём вопросе я не согласен, потому что, скажем, в 17 лет хочется написать про всё и сразу. Прямо вот одним стихотворением, и желательно строчек в 12-16.

– Всеобъемлюще, поэтому нереально.

– Но потом понимаешь, что лучше этого не делать, потому что ты элементарно ничего не знаешь и ни в чём толком не разбираешься. Вот и получается, что пишут о любви, потому что это наиболее сильное доступное переживание. В этом возрасте, да и, наверно, в любом, но в этом особенно. Вообще – все стихи про любовь или смерть. Готов подписаться под этой банальностью.

– Хорошо, дабы далеко не уходить от этой темы… я заметил в паре твоих стихотворений определённые нотки одного нижегородского поэта, но, может, я обманываюсь. Скажи лучше, кто для тебя является ориентиром в поэзии: из классиков и из современников.

– Я не знаю ни одного нижегородского поэта!.. Вру, Евгению Риц читал – она ведь из Нижнего Новгорода?

– Риц из Нижнего, верно.

– Но, боюсь, чтобы где-то появились «нотки» не достаточно прочесть одну публикацию какого-либо поэта. А вот с ориентирами всё очень просто. Скажем так, это школьная программа плюс пара имён. Нет, я в последние несколько лет прочитал очень много стихов современных поэтов, в классике рылся подробнее, чем раньше, узнал новые для меня имена. Проблема в том, что «ориентиром» я никого из них назвать не могу. Но важные для меня поэты – Мандельштам, Бродский, Рыжий, Денис Новиков… Георгий Иванов. Просто дальше уже можно перечислять имена бесконечно, их будет много.

– Отлично! Рыжий! Не могу не спросить про него. Как молодому екатеринбургскому литератору (и не только екатеринбургскому) удаётся выходить из-под тени его «памятника»? И нужно ли выходить? Вообще можно ли уйти от чьего-то влияния? Или поэту, как и любому человеку, следует идти ленинским путём: учение, учение и ещё раз учение?

– Конечно, нужно, и я всё-таки надеюсь, что мне это удалось, по крайней мере, удаётся. А как?.. Сначала, если попал крепко под влияние (а со мной это, безусловно, случилось лет в 17–18) нужно написать об этом в стихотворении, упомянуть, а потом просто искать, пробовать что-то своё, попадать, в конце концов, под другие влияния. По крайней мере, не использовать целенаправленно словарь этого поэта, хотя слова всё равно все общие. Самое важное – не копировать его эмоции, чувства в своих стихах. Вот это действительно опасное занятие. И, разумеется, надо читать-читать-читать.

– Сегодня часто бывает так, что поэт известен на всю страну, а в своём родном городе о нём и не знают. На литературной карте России ты ярко обозначаешься: ежегодно тебя публикуют «толстяки», книжка вышла в Москве, попал в лонг-лист Премии Русского Гулливера, как с твоей известностью и с литературой в целом обстоят дела в Екатеринбурге?

– Честно говоря, не так уж и много у меня публикаций за пределами «Урала». В «Гвидеоне» была, да вот после волошинского в «Октябре» – и всё. Я не чувствую разницы между Екатеринбургом и Москвой в этом смысле. Да и не сказал бы, что в Екатеринбурге знают меньше – и там и там это очень узкие читательские круги.

– А по заинтересованности читателей? Екатеринбург читает современных поэтов? В Москве, если говорить о «профессионалах», то их вечера похожи один на другой – сплошные междусобойчики. А вот «уличные» поэты собирают по большей части обыкновенных людей.

– С литературой в целом дела в Екатеринбурге обстоят, на мой взгляд, очень хорошо, и это не потому, что я хвалю свой город. По-моему, тут даже слишком много поэтов на квадратный метр. Если брать конкретные имена, то – Майя Никулина, Андрей Санников, Юрий Казарин, Алексей Сальников, Катя Симонова, Сергей Ивкин, Александр Вавилов, а из молодых – Алексей Кудряков, Константин Комаров, Руслан Комадей, Влад Семенцул, Артём Быков, Кирилл Азёрный, Ярослава Широкова, Нина Александрова. Наверняка ещё половину не назвал! Мне вообще кажется, что в Екатеринбурге много молодых и по-настоящему сильных поэтов, и опять же дело не только в моей прописке. Кудряков, например, «Новую Пушкинскую премию» получил в этом году. Комадей в лонге «Дебюта» был в прошлом году, да и вообще его, по-моему, отлично знают за пределами Екатеринбурга. Как и Костю Комарова, кстати.

– Свердловск / Екатеринбург – бесспорно, место неудержимой культурной силы. Один рок-клуб чего стоит! А что всё-таки слушатели?

– Конечно, часто бывает, что на поэтов ходят поэты, тут Екатеринбург не исключение, но всё же это зависит от места проведения: в барах часто есть нейтральная публика.

– «И каждый сам себе – изгой, герой, / издатель, идеолог, СМИ. Наверно, / однажды это назовут порой / безудержногоперепостмодерна». Поэзия поэзией, но давай поговорим о серьёзных вещах: что ты вкладываешь в это слово «перепостмодерн»?

– Во как! Очевидно, что это перепост плюс постмодерн. Перепост – феномен интернета и в частности социальных сетей, где нам частенько приходится бывать, а постмодерн – это такой призрак. Вроде он есть, а вроде и нет его. Бирочка эпохи. А само слово у меня от факультета – я на философском учился. Перепостмодерн – да, это что-то такое в духе времени. Всё сказано, чужие мысли, интернет. Игра в постмодерн.

– Ты окончил философский факультет УрФУ. Я почему спрашиваю? Некоторое, если можно так назвать, «философствование» всплывает и в стихах. Взять хотя бы строчки «Если будет тоннель, если будет в конце тоннеля / ослепительный свет, как свидетели говорят…» или целое стихотворение про выбор своего пути в качестве водителя трамвая, что само по себе нечто иное, как «интеллигентское философствование», заклинание, если хочешь, своей судьбы. Всё это – не так серьёзно, как могло бы быть. Стоит ли ждать от тебя серьёзной философской лирики? Или этого хватает и на занятиях? Или стихи, как писал Пушкин, всё-таки должны быть глуповаты?

– Я не знаю сейчас, что самому от себя ждать. Иногда стих начинается просто с одной строчки, которая приходит иногда именно с какой-то (удачной как кажется на тот момент) мысли. Придёт интересная мысль, придёт с ней какая-нибудь «мелодия», значит, может, при удачном стечении обстоятельств, что-нибудь получится … «философское». Вот вышла книга – хочется меняться. Что-то пишется, но пока непонятно.

– И последний вопрос. «Поэт в России – больше, чем поэт»? Или сегодня это скорее дервиш от культуры?

– Знаешь, наверно, больше. Но не в массовом сознании. Кто заболел, тот заболел. Для того – больше. Есть хорошее уточнении к этому тезису Владимира Мишина: «Поэт в России – больше, чем поэт! – Но – меньше, чем электрик либо дворник».

Визитная карточка:

И двадцать лет назад ещё бы проканало: писать про фонари, дворы, скамейки, про подвыпивших людей, прошедших вдоль канала, спустившихся в метро. Писать про Петербург, писать благоговейно, в лирический бульон добавив матерка, что, мол, я здесь гулял и даже видел Рейна… Как будто он – река.

Беседу вёл Олег ДЕМИДОВ