Александр Лаврин. ОПРАВДАНИЕ ЖАНРА

№ 1986 / 33, 28.05.2015

Заметки о современной российской поэме

 

Жанр поэмы в российской поэзии имеет глубочайшие исторические корни. Быть может, это самый древний и самый живучий поэтический жанр вообще. Причин этому несколько, но важнейшей из них представляется способность поэмы сочетать энергию лирического высказывания и эпичность, панорамность мышления. Самый гениальный пример такого сочетания – «Слово о полку Игореве». Разумеется, термин «поэма» в применении к «Слову» условен, но в данном случае я хотел подчеркнуть связь истории и современности.

Большинство поэм, опубликованных в российской периодике за последние два-три года, носят ярко выраженный публицистический характер. Здесь можно назвать «Слово о мире» Игоря Шкляревского, «Двадцать пятый час», «Убил охотник журавля» Егора Исаева, «Фуку» Евгения Евтушенко, «Ров» Андрея Вознесенского, «Колесо жизни» Расула Гамзатова, «Послевоенная история» Анатолия Преловского, «Комета Галлея» Олега Шестинского и другие.

Сейчас в нашей поэмике доминирует поэма-набат, поэма-призыв. Связано это с тем, что отечественная поэзия по традиции остро и оперативно реагирует на важнейшие события, происходящие в мире и в стране. А события эти на международной арене таковы, что требуются усилия всех людей доброй воли, чтобы остановить самоубийственную гонку вооружений, не допустить апокалипсических звёздных войн.

Игорь Шкляревский в споре с Александром Кушнером о лирической и эпической поэзии очень точно сформулировал движущую силу эпики: «Поэзия пережила воспетые ею леса и реки. И эпическая… И лирическая… А всё-таки в дни великих тревог – перед нашествием орды, и в 41-м, и в недавний год, когда Западная Европа приютила «Першинги», горизонты поэзии раздвигались, ритмы ломались, к людям рвался прямой голос, чтобы не было стыдно называться поэтом».

Да, именно тревога за судьбы мира, планеты, Отчизны заставляет сегодня поэтов говорить прямым голосом. «Слово о мире» И.Шкляревского – страшное в своей жестокой обнажённости слово. Но только так – уверен поэт – можно докричаться до всего мира. В грядущей войне не будет нейтральных стран, «нейтрального неба не будет». Генетические корни поэмы Шкляревского, безусловно, в великом памятнике древнерусской литературы: поэт и не скрывает этого: «Братья, не время ли нам сказать наше трудное слово о веке двадцатом?». Но это не подражание, не копирование – это осмысление на материале XX века идеи единения народов перед угрозой гибели.

В «Слове о мире» равным образом сопряжено малое и великое, повествование легко разворачивается в панораму или сводится на острие конуса – чтобы от малой детали снова перейти к планетарному зрению, от человека – к человечеству.

Характерная черта современной поэмы – её приближённость к разговорной интонации, уход от громовещательных лозунгов в реальную конкретику повседневной жизни. Благодаря обилию бытовых деталей, простоте и естественности поэтической речи преодолевается определённый психологический барьер между поэтом и читателем, который, к сожалению, был создан в 70-е годы рядом чисто риторических, декларативных поэм. Сейчас – в лучших современных поэмах – этот барьер преодолён. Большая заслуга принадлежит здесь Сергею Викулову, Анатолию Преловскому, Евгению Винокурову, Евгению Евтушенко, Егору Исаеву…

Михаил Числов, анализируя поэмы Егора Исаева, справедливо отмечает, что, «несмотря на предельную обобщённость, его символические герои отнюдь не «забронзовели», несут в своём облике живые человеческие чёрточки (именно чёрточки, а не черты! – А.Л.), чрезвычайно их утепляющие, делающие сердечно близкими, простыми и доступными каждому человеку. Вот и воин, сошедший со своего высокого пьедестала, кроме державной своей думы о предстоящей высокой миссии, обеспокоен, как был бы обеспокоен каждый из нас, кому бы поручить заботу о девочке, доверчиво прильнувшей к плечу. В самом деле, не с собой же брать её в поход…

Такое умение удерживать в образе равновесие между идеальным и повседневно реальным смыслом – признак высокой, зрелой художественной культуры».

Тема войны и мира так или иначе присутствует во всех наиболее значительных поэмах последних двух-трёх лет, но при этом радует самобытность в подходе к решению темы у разных поэтов. Олег Шестинский, например, сделал центральным образом своей поэмы комету Галлея. По предположениям учёных, вещество, из которого состоят ядро и хвост кометы, идентично тому, из которого образовалась наша Земля. Это даёт право поэту обратиться к комете Галлея как к праматери Земли, праматери жизни – ведь не исключено, что споры жизни были занесены на нашу планету из космоса.

Комета! Ты Земли праматерь

и всех её существ живых.

И постоянные облёты

Земли из мрачной пустоты –

от беспокойства, от заботы

и от разумной доброты –

туда,

где скрытый мир бездонный,

с тревожной плоскости

земной

рыдания, угрозы, стоны

восходят ветровой волной.

Поэт зовёт людей к единению – к единению во имя единства космического Бытия, во имя восемнадцатилетних «из деревни Ярщево, что за озером Онего», которые «на фронт ушли», во имя полувдов, что «на лесоповале дневали-ночевали, к ступням ботиночки примерзали», во имя той старушки, что «мёрзнет в облезлой шубёнке, сокрушаясь без слёз над могилой в сторонке», во имя того, чтобы никогда из космоса не целились рукотворные ракеты «в онкологические центры, гречиховое поле, ревущий от радости стадион».

В композиционном построении поэмы О.Шестинского использован принцип коллажа, монтажа разнородного материала. Приём этот не нов, он активно используется в современной поэме многими авторами. Однако следует отметить, что это не вызывает чувства похожести, повторяемости, ибо в каждом конкретном случае поэты находят свои, самобытные оттенки и нюансы как композиционного построения, так и совмещения крупного и общего планов.

Разумеется, прежде всего выбор композиции определяется художественным методом поэта. У Анатолия Преловского, например, в поэмах ощущается явное драматургическое начало – они сюжетно напряжены, действие в них разворачивается по законам драмы – с завязкой, развитием и кульминацией. В своих последних поэмах «Корова» и «Послевоенная история» Преловский обращается к жизни народа в первую послевоенную пятилетку.

Рикошетом настигает нас война в поэме Андрея Вознесенского «Ров», хотя главная тема её – осмысление происходившего в определённой части общества размывания нравственных критериев. Говоря о совершавшемся на глазах многих людей кощунстве по отношению к жертвам войны, поэт призывает нас к нравственной памяти, к честному осмыслению наших духовных потерь.

Тема поэмы А.Вознесенского настолько трагична, что как бы заслоняет её поэтику. Что сказано намного важнее того, как сказано. Перед нами – яркий пример «прямого голоса», который и делает поэму гражданственно действенной.

В прошлом году мы отмечали 40-летие Победы в Великой Отечественной войне. Подвигу советского народа – военному и трудовому – посвящены многие опубликованные в 1985 году поэмы. Среди них – поэмы «Солдатский марш» Александра Николаева, «Последний батальон» Юрия Гордиенко, «Давней клятвы я не нарушу» Фёдора Сухова, «Братья» Назара Наджми… Память огненных лет тревожит души поэтов. Вновь и вновь обращаются они к временам тяжёлых испытаний, чтобы напомнить миру о цене мира, чтобы нашу сегодняшнюю жизнь измерить той жизнью, той нравственной высотой, на которую поднялось народное сознание в годы священной войны. Эти и другие поэмы передают напряжение народной борьбы, страдания и величие народа. Но, к сожалению, наряду со значительными произведениями встречаем мы и поэмы, так сказать, дежурные – поэмы, вторичные как по замыслу, так и по исполнению. Особенно обидно, когда они посвящены святой для нашего народа теме военного подвига, теме борьбы за мир.

К сожалению, приходится говорить о низком художественном уровне ряда поэм, опубликованных российскими журналами в прошлом году. Так, «Сибирские огни» (№ 5) напечатали поэму новосибирского поэта Александра Романова «Прощание славянки», которая изобилует поэтическими штампами, смысловыми и стилистическими неточностями. Вот как, например, описывает автор предвоенную жизнь:

Счастье нам улыбалось лукаво,

поддаваясь (?!) отрадным мечтам:

не имело грядущее права

близкий праздник не выкатить (?) нам.

Много абстрактных общих мест как в рассуждениях автора, так и в описаниях батальных картин:

Милой Родины

мирные взгляды,

даль полей величавых и гор, –

молодым поколеньям награда,

молодых поколений простор.

Неплохо, правда, написана глава о брате – в ней чувствуется живая боль поэта и есть реалии, которые цепляют наше сознание, но в целом поэма неудачна.

Антонина Баева в поэме «Письмо в Америку» тему войны и мира решает на историческом материале. Но позволю себе заметить, что пересказ стихами содержания «Письма к американским рабочим» В.И. Ленина вряд ли правомерен: Предвидя некоторые возражения на мои критические замечания, скажу так: чем важнее, серьёзнее тема поэмы, тем серьёзнее должен вестись отбор художественных средств для её воплощения. И смешно, и грустно, когда учебник истории зарифмовывают и выдают это за поэзию. А именно такое чувство возникает при чтении поэмы А.Баевой.

Вожаком «разгребателей грязи» Л.Стеффенс являлся.

Он перо навострил против «сильные мира сего»…

Трижды ездил в Россию и другом России остался.

– Я был в будущем, – скажет, – в России я видел его!

В девятнадцатом с миссией Вильямса Буллита ездил…

Тоже в поисках истины брал порученье своё…

Или:

От соблазна сенсации бизнесмены не устояли,

У сенатора Джонсона с Травиным Рид побывал…

Тот использовал всё для поэтических вакханалий

и в предвыборном раже по данным «Письма…» выступал.

Прошлые заслуги поэтессы не должны удерживать нас от того, чтобы сказать о художественной несостоятельности подобных стихотворных опытов.

Вообще, историческая тематика довольно часто привлекает поэтов, когда идёт выбор сюжета поэмы. Но удачи на этом пути редки. Редки, потому что в большинстве случаев не удаётся авторам поэм вырваться из колеи штампов, общих мест и описательного пересказа, уже известного нам по прозаическим источникам. Так, главы из поэмы Николая Белянского «Корабельный царь» («Подъём», № 1, 1985) явно напоминают хрестоматийный пересказ деяний Петра I:

Купец пузатый восклицал

В кругу барышников спесивых:

«В Голландиях греховный царь

На корабли сменял Россию!»

Царя не жалила молва,

И чьи-то козни, и упрёки,

Царь, засучивши рукава,

Мастеровым давал уроки:

Шил паруса. Пилил, колол…

Ну, и так далее, по схеме: «и академик, и герой, и мореплаватель, и плотник».

На мой взгляд, и поэма Якова Козловского «Князь Барятинский» («Новый мир», № 12, 1985) не выходит за рамки описательства и является лишь развёрнутой иллюстрацией к приведённым в качестве эпиграфа цитатам из переписки Шамиля и Барятинского. Ничего нового на тему борьбы русских войск с Шамилем, на тему взаимоотношений России и народов Кавказа, Закавказья автор не сказал. Да и сама направленность пафоса поэмы представляется, мягко говоря, неточной. Ибо, приводя почти дословно высказывание А.И. Барятинского, командующего русскими войсками и наместника на Кавказе на последнем этапе Кавказской войны, автор, пытаясь показать «связь времён», как бы накладывает это высказывание и на наши дни:

И опять я живу а Дагестане,

Облака на дорогах пасу.

Слышу клёкот немолчный в гортани

У рокочущей Кара-Койсу.

И летит ещё через барьеры

Голос чести, связав берега:

«Вы должны, господа офицеры,

Завоёвывать сердце врага!»

Думается, говорить о «завоевании сердца врага» в применении к нашему времени по меньшей мере странно. Если же я ошибаюсь и автор свой пафос относит к XIX веку, то повторю: ничего нового из поэмы Я.Козловского мы не узнаем.

Думается, жанр поэмы заслужил большего уважения. Он оправдан тогда, когда используется для яркого, глубокого, самобытного художественного исследования темы, а не для повторения хрестоматийных историй и прописных истин и не для откровенного ёрничанья, которое продемонстрировал Юрий Кузнецов в поэме «Сталинградская хроника. Оборона». В главе «Охота на львов. 23 августа» по воле автора «гранитные львы у ворот театрального дома», у одного из которых на боку нацарапано определённое слово, срываются с места и взрывною волной их заносит в Ливийскую пустыню, где воюет Роммель. И вот Роммель и «верный Ганс» охотятся (?!) на этих львов и подбивают их. Роммель требует, чтобы Ганс прочитал (он разумеет по-русски) нацарапанное на боку у льва слово. Что же оно означает? «Гм! Видимо, то, что в раю и святой не имеет». Генерал, удовлетворённый ответом, заставляет Ганса пешком идти в Сталинград и вернуть «эти штуки» обратно.,,

Есть темы, которые использовать для ёрничанья просто кощунственно. А тема войны, тема народного подвига – именно такая тема.

Подводя, так сказать, предварительные итоги, хочется отметить, что современная поэма действительно набирает высоту. В лучших произведениях этого жанра поэты с лирической страстью и эпической масштабностью исследуют глобальные проблемы времени и человеческого бытия. Заметно изменилась лирическая поэма. Преодолевая камерный характер «чистой» лирики, она стремится сомкнуться с другим родом литературы – прозой, перенять её качества, но на самобытной основе: не «опрощаясь», сохраняя семантическую суверенность и своеобразие поэтического мышления.

Рядом со старшими товарищами по цеху успешно работают в жанре поэмы молодые поэты. Заслуживают, на мой взгляд, серьёзного внимания поэмы Олега Хлебникова «Кубик Рубика», Анатолия Вершинского «На Красном Яру», Геннадия Красникова «Эпицентр», Александра Чернова «Ветер», Алексея Парщикова «Новогодние строчки», Георгия Зайцева «Трудное поле», Руслана Ацканова «Круглый год», Михаила Поздняева «Двойник». Тематика поэм разнообразна – антивоенная, философская, историческая – но их авторов объединяет глубина подхода к освоению материала и энергия убеждённости в своей правоте.

Можно с уверенностью утверждать, что современная российская поэма идёт в ногу со временем. Но особенности развития нашего общества, особенности духовной жизни Советской страны рождают пожелание, чтобы поэма не только шла в ногу со временем, но и в чём-то опережала его.

 

Александр ЛАВРИН