КТО РВЁТСЯ В АКАДЕМИКИ, или Ещё раз о кризисе в отечественном литературоведении

№ 2006 / 19, 23.02.2015

Научная общественность сейчас горячо обсуждает, кто займёт вакансии в Российской академии наук. Все возмущены, что наряду с серьёзными учёными на освободившиеся места академиков свои претензии заявили известные политики и бизнесмены. У нас вдруг членами Академии захотели стать министр сельского хозяйства Алексей Гордеев и бывший помощник бывшего президента России Ельцина Борис Кузык. Хотя все знают, что за плечами этих людей нет таких фундаментальных исследований, которые произвели бы в науке революционный переворот. И в этом плане можно было бы всячески приветствовать открытое письмо сотрудницы Института мировой литературы имени А.М. Горького Аллы Большаковой «Честь имею», опубликованное в восемнадцатом номере «Литературной газеты». Однако есть несколько «но».
У меня сложилось стойкое убеждение, что своё письмо Большакова написала не столько из-за желания восстановить справедливость, сколько из-за личной обиды, когда она поняла, что вряд ли пройдёт в члены-корреспонденты Российской академии наук. Почему я так решил? Да потому, что в письме много всяческих намёков, но мало фактов и реальных фамилий.
Вот Большакова пишет: «А какой бешеный накат выдержал мой рекомендатель!». Однако имя этого человека нигде не раскрывается. Интересно, кто и чего испугался.
Дальше – больше. Если верить Большаковой, её не пускают в члены-корреспонденты потому, что «она пытается перечеркнуть постмодернизм, пишет книгу о «сомнительном» Личутине, посмела положительно отозваться о «скандальных» литературоведческих работах академика Н.Я. Петракова». Звучит вроде бы хлёстко. Но при чём здесь научные открытия, достойные академического звания? Все эти «перечёркивания» и «отзывы», согласитесь, вряд ли могут быть признаны уникальными исследованиями, за которые их автора надо немедленно избирать в членкоры.
Давайте повнимательней посмотрим, что конкретно написала Большакова. Я знаю её монографии о феномене деревенской прозы. Знаком и с её концепцией движения русской литературы XVII – XX веков с точки зрения архетипа как «сквозной модели», «длинной линии». Читал и её книги о творчестве Бориса Евсеева и Юрия Полякова. Но я не считаю все эти работы явлением в нашем литературоведении. Дело не только в том, что они получились страшно занудными. Ну не умеет большинство современных литературоведов излагать свои мысли простым и ясным языком. Им обязательно надо продемонстрировать этакую заумь.
Главная беда в другом – в отсутствии в книгах Большаковой действительно оригинальных идей и концепций. Нельзя же и впрямь работы, выполненные на уровне обычной кандидатской диссертации, выдавать за уникальные научные открытия.
Кстати, это началось не сегодня и не с Большаковой. Давайте вспомним, кто из литературоведов, занимавшихся проблемами русской литературы XIX – XX веков за последние двадцать лет попадал в членкоры и академики? Это прежде всего Феликс Кузнецов, Николай Скатов и Пётр Николаев. Но что яркого создали эти учёные мужи до своего избрания в Академию? Только не надо называть скатовские книги о Кольцове и Некрасове. Обыкновенные жизнеописания, выполненные в жанре беллетризованных биографий. Никаких серьёзных открытий в них нет. Если называть вещи своими именами, Скатов в своё время попал в Академию во многом благодаря должности директора Пушкинского дома. То же самое можно сказать и о Кузнецове. Никто же не будет причислять его книгу о Д.И. Писареве бешеным вкладом в изучение русской литературы XIX века. Понятно, членкора Кузнецов получил прежде всего за свой высокий пост (в 1987 году он стал руководителем Института мировой литературы).
Не случайно многие серьёзные учёные, зная, кого раньше и за что продвигали в академики, не торопились даже докторские диссертации защищать, не то чтобы рваться в членкоры. Для примера напомню судьбу хотя бы Вадима Кожинова, так и умершего кандидатом наук. А ведь он больше других имел право претендовать на звание академика. Скажем, его книги начала 1960-х годов «Основы теории литературы» и «Происхождение романа» и сегодня пользуются среди учёных огромным спросом. А кто читает теперь труды членкора Петра Николаева? То-то и оно.
Я что-то не помню, чтоб, скажем, Игорь Золотусский, выпустивший в своё время необычную книгу о Гоголе и написавший хорошую книгу о Фёдоре Абрамове, пытался стать академиком. Никогда не рвался в членкоры и Валентин Курбатов, хотя его книги о Михаиле Пришвине, Викторе Астафьеве и Валентине Распутине оказали сильнейшее влияние на специалистов, изучающих современную деревенскую прозу. Видимо, каждый должен заниматься своим делом. Не всякий литературовед – академик. Это, по-моему, прописная истина.
Видя, что творится на академическом олимпе, молодое поколение литературоведов копирует нравы членкоров уже на своём уровне. И уже защищаются десятки кандидатских диссертаций по творчеству графоманов регионального значения. Я, например, не так давно был просто шокирован, когда узнал, что в Магаданском университете одному из аспирантов на полном серьёзе предлагали писать диссертацию о творчестве Станислава Олефира, а до этого там же была подготовлена диссертация о прозе Альберта Мифтахутдинова. Вот каких писателей у нас столь углублённо изучает вузовская наука. Если так дело пойдёт и дальше, то скоро авторы работ о Мифтахутдинове тоже будут претендовать на высокое звание академика.
Да что там региональные университеты? Профанацию науки сплошь и рядом нам теперь демонстрируют и академические институты. А как иначе воспринимать подготовленный в стенах Пушкинского дома двухтомный биобиблиографический словарь «Русские писатели, ХХ век», выпущенный в 1998 году под редакцией Н.Скатова?! Или как прикажете оценивать халтуру, которую в 2005 году под названием энциклопедического словаря «Литературы народов России, ХХ век» выпустил Институт мировой литературы?!
В своём открытом письме Большакова возмущается, что мимо академии пролетел и кто-то из литераторов. Читаем: «Несколько дней назад в разговоре с лучшим, на мой взгляд, писателем нашего времени я поинтересовалась, почему же он отказался от предложения баллотироваться в академики. И знаете, что он сказал, сказал с горечью и иронией? «Я – маленький человек, не хочу во всё это ввязываться». Но, верная себе, Большакова почему-то скрыла имя лучшего писателя. Впрочем, более существен другой момент. Кто объяснит: у нас людей сейчас выбирают в Академию наук за фундаментальные исследования или за стихи и повести? Вроде у нас в Академии уже состояли Константин Федин, Леонид Леонов, Сергей Залыгин и даже Михаил Шолохов. Все они – очень уважаемые писатели. Но разве они всерьёз занимались наукой? Кажется, только Залыгин в своё время защитился, став кандидатом технических наук, но потом он научную карьеру бросил, увлёкшись сочинением романов. В конце концов мы говорим об Академии наук, но не Академии изящной словесности. Или я не прав?
Но вернусь к Большаковой. Повторяю, пока её амбиции на членство научными свершениями не подкреплены. Не надо унылые монографии выдавать за работы экстра-класса.
Но это ещё не всё. В опубликованном письме Большаковой лично меня зацепили ещё и рассуждения автора о морали. Я пафос этих рассуждений очень даже разделяю. Ну действительно, кто будет протестовать, например, против такого утверждения, что «литературная критика погрязла в межклановых разборках и имиджмейкерстве». Беда в том, что Алла Большакова сама подаёт не лучший пример участия в разборках и имиджмейкерстве. Редакция нашей газеты это сполна испытала на себе. Наших сотрудников до сих пор трясёт, когда они вспоминают, к примеру, монографию Большаковой о Юрии Полякове. Дело в том, что нынешний претендент в членкоры почему-то решила, что чуть ли не все литературные издания должны были поместить на эту книгу исключительно одни восторженные отклики. Но поскольку мы в течение полутора лет уже напечатали шесть материалов о Полякове, причём с самыми разными оценками, как хвалебные, так и не очень хвалебные, то пришли к выводу, что ещё одна статья станет перебором. Однако у Большаковой оказалось другое мнение. Она говорила, что принесла не просто какую-то заметульку, а материал одного из самых уважаемых критиков – Инны Ростовцевой. И давай на редакцию всячески давить, раздобыла даже домашние телефоны наших сотрудников. Но тут на беду Большаковой мы решили позвонить самой Ростовцевой и лично разъяснить ей нашу позицию. И тут выяснилось, что Ростовцева никакой статьи не писала и ничего о книге Большаковой у нас публиковать не хочет. Называется: приплыли.
И после этого Большакова взывает к морали?! Ну и времена у нас настали. Бедное наше литературоведение.В. ОГРЫЗКО