Вениамин КАВЕРИН. КНОПКА

№ 1989 / 8, 23.02.2015

Рассказ

 

Это была маленькая, толстая, румяная девушка, с короткими косичками, перевитыми лентами и торчавшими над открытыми, смешными ушами. У неё было много прозвищ: Мячик, Чижик. Один боец, когда она ещё работала в госпитале, прозвал её Пучок Энергии. Это было очень меткое прозвище, потому что она действительно была похожа на пучок, состоящий из топота быстрых ног, скороговорки, румянца и косичек. Это была сама энергия, весёлая, стремительная и действующая взрывами, как ракета.

Но из всех многочисленных прозвищ удержалось самое простое: Кнопка. Возможно, что оно намекало на её маленький нос, напоминавший кнопку. Но она не обижалась. Кнопка так Кнопка! Главное было всюду поспеть и всё сделать самой. И она поспевала всюду.

В этот день, самый горячий за всю её девятнадцатилетнюю жизнь, она с утра успела поругаться с шофёром, сменить повязки раненым бойцам, лежавшим в медсанбате, накормить их, съездить за письмами на полевую почтовую станцию и сделать ещё тысячу дел…

Теперь нужно было везти раненых в тыл, и она принялась помогать шофёру, который вот уже целый час возился с проколотой шиной.

Раненых она уже знала по именам, а кого не знала, того называла «голубушка».

– Ну, голубушка, теперь вот сюда, – говорила она командиру, который, делая над собой мучительное усилие, шёл, опираясь на её плечо, к санитарной машине. – Ну-ка, ещё раз. Умница!..

О том, что дорога простреливается, она сказала, когда все уже были устроены и осталось только принести в машину снятое с бойцов оружие.

– Вот, что, товарищи, – сказала она быстро, – мы поедем на полном газу, понятно? Дорога простреливается, понятно? Так что нужно принять во внимание свои головы, чтобы при подбрасывании не разбить. Понятно?

Всё было понятно, и никто не удивился, когда машина, слегка подавшись назад, вдруг рванулась и с места во всю прыть помчалась по изрытой танками дороге.

– Держись! Раз! – говорила Кнопка, когда, ныряя в рытвину, машина тяжело кряхтела и начинала, как лошадь, лягать задними колёсами.

– Есть! Поехали дальше.

Всё ближе слышались разрывы снарядов. Чёрные столбы земли, перемешанной с дымом, вдруг вставали среди дороги, и в одном из таких столбов скрылась и взлетела на воздух сперва телега с фуражом, потом мотоциклист, почему-то стоявший недалеко от шоссейной сторожки, а потом и сама сторожка, рассыпавшаяся дождём досок, стропил и камня.

– Придётся обождать, – обернувшись, крикнул шофёр. – Эге! Кнопка!

– Давай дальше, проскочим!

Но проскочить было невозможно. Шофёр свернул и, проехав вдоль обочины по полю, поставил машину среди редкого кустарника, которым некогда была обсажена дорога.

Лучшего прикрытия не было. Но и это было не прикрытие. Во всяком случае, оставлять раненых в машине, представлявшей собой превосходную цель, Кнопка не решалась. Называя их всех без разбора голубушками и умницами, она вытащила бойцов одного за другим и устроила в канаве, метров за двадцать пять от машины.

Был последний жаркий августовский день. Утро прошло. Солнце стояло в зените. Земля, перегоревшая за жаркое лето, была суха, и над нею неподвижно стоял душный, колеблющийся воздух. Вокруг – ни тени. Разве что под машиной, но это была такая тень, что уже и шофёр, заглушив мотор, присоединился к бойцам. Очень хотелось пить – и первым сказал об этом маленький лейтенант с перевязанной головой, который всю дорогу подбадривал других раненых, а теперь, беспомощно раскинувшись и тяжело дыша, лежал на дне канавы.

– Нет ли воды, сестрица? – спросил он.

И точно сговорившись, все раненые стали жаловаться на сильную жажду.

Воды не было. Метрах в ста от разбитой шоссейной сторожки виднелся колодезный сруб. Но была ли ещё там вода – неизвестно. Если и была, как добраться до неё через поле, на котором ежеминутно рвутся снаряды?

– Где ведро? – спросила Кнопка у шофёра.

Он посмотрел на неё и молча покачал головой.

– В машине осталось? Да что же ты молчишь?

– Ну, в машине, – нехотя пробормотал шофёр.

– Ты за ними посмотришь, ладно?

И, прежде чем шофёр успел опомниться, она выскочила из канавы и ползком стала пробираться к машине.

Это было ещё полбеды – доползти до машины и разыскать полотняное ведро в ящике, полном всякой рухляди, которую шофёр зачем-то возил с собой. Она достала ведро и, сложив его, как блин, засунула за пояс. Главное было впереди – добраться до шоссейной сторожки, а самое главное – ещё впереди – от сторожки, уже не прячась в канаву, дойти до колодца.

Впрочем, первое главное оказалось не таким уж трудным. Канава была глубокая, а Кнопка – маленькая. Так что, если бы время от времени из непонятного ей самой любопытства она не поднимала голову, украшенную косичками, торчавшими в разные стороны над ушами, – эта часть пути казалась бы ей самой обыкновенной прогулкой. Правда, прогуливаясь, она прежде не ползала на животе и не подтягивалась на руках, которые при этом быстро уставали. Но тогда было одно, а теперь – другое.

Вот и сторожка, то есть то, что от неё осталось. За нею начиналось второе главное – немецкие орудия облюбовали именно это место, на котором ежеминутно вставала и далеко разлеталась земля.

До сих пор Кнопка не задумывалась над тем, есть ли в колодце вода. Эта мысль только мелькнула и пропала, ещё когда она разглядывала сруб издалека. Но теперь она снова подумала – а вдруг нет? В первый раз ей стало действительно страшно. Вокруг был такой ад, такой отвратительный вой свистящего и рвущегося воздуха стоял над её головою, так трудно было дышать, так устали руки, так скрипел на зубах песок – и всё это, быть может, напрасно? Но она продолжала ползти.

Сруб стоял на огороде, а огород был отделён изгородью, хотя невысокой и полуразбитой, но которую всё же нужно было обойти, чтобы добраться до сруба.

Легко сказать, обойти! Это значило, что по крайней мере метров тридцать нужно было ползти под огнём, причём пятнадцать обратных – по совершенно открытому месту.

Руки очень ныли, спину ломило, и Кнопка, прижавшись лицом к земле и стараясь поровнее дышать, решила, что не поползёт. Ведро было на длинной верёвке, она перебросит его через изгородь – авось угодит в колодец.

Четыре раза она перебрасывала ведро, прежде чем оно попало в колодец. Наконец – удалось. Но оно упало бесшумно, и Кнопка поняла, что колодец пуст.

С минуту она лежала неподвижно. Не то чтобы ей захотелось заплакать, но в горле защипало, и она должна была несколько раз вздохнуть, чтобы справиться с сердцем.

«Так нет же, есть там вода! – вдруг сказала она про себя. – Не может быть! Есть, да глубоко».

Она сняла пояс и привязала его к верёвке. Ведро чуть слышно шлёпнуло – или ей это показалось? Приблизившись к изгороди вплотную и приподнявшись на локте, она ждала несколько секунд. Верёвка всё натягивалась, она слегка подёргала её и поняла, что ведро наполнилось водой.

– Ну-ка, голубушка, – сказала она не то ему, не то самой себе и стала осторожно вытягивать ведро из колодца. Она вытащила его – мокрое, расправившееся, полное воды, и, вскочив, быстро перехватила рукою.

Прежде всего нужно было напиться. Воды было много, хватит на всех – может быть, умыться? Но умываться она не решалась. Сейчас-то много, но много ли она донесёт…

И тут она впервые задумалась над тем, как вернуться обратно с ведром, полным воды, – ведь теперь его не засунешь за пояс. Эх, была не была! И, подхватив его, со всех ног она побежала к сторожке. Снаряд разорвался где-то близко, земля осыпала её с головы до ног. Она только присела на мгновенье и побежала дальше.

Запыхавшись, приложив руку к сердцу, она остановилась у сторожки и заботливо заглянула в ведро: не очень ли много расплескалось? Не очень. И вообще гораздо лучше бежать, чем ползти, – совсем не страшно и гораздо ближе. Конечно, не ближе, но почему-то всё-таки ближе.

Теперь всё было в порядке – от сторожки до машины рукой подать, и можно пройти по канаве.

– Подожду, как станет потише, – сказала она себе, – и айда.

И вдруг она услышала чей-то голос. Сперва она подумала, что ослышалась, потому что этот слабый голос назвал её так, как называл её только один человек во всём мире.

– А, Пучок Энергии! Здорово!

– Что? – невольно откликнулась она и в ту же минуту увидела руку, торчащую из-под разваленных досок.

Это был тот самый знакомый боец, который только один во всём госпитале не соглашался на Кнопку. Последний раз она видела его в Ленинграде, когда он выписывался из госпиталя.

– Сейчас, голубушка! – говорила Кнопка, осторожно снимая с него разбитые доски. – Подождите, милый!

Нужно было, конечно, прежде всего разрезать и снять с него гимнастёрку. Но нужно было многое, а у неё, кроме санитарного пакета, ничего не было с собою, и вообще невозможно было перевязывать раненого под таким обстрелом…

Она вспомнила о воде, лишь когда, заставив бойца обнять себя руками за шею, она проползла вместе с ним метров двадцать и была уже рядом с санитарной машиной.

– Ладно, скоро вернусь, – быстро пробормотала она. – Жаль только, что согреется. Эх, не прикрыла!

Шофёр, заметив, что она возвращается не одна, выскочил из канавы и смешно пополз к ней, как обезьяна, на четвереньках. Вдвоём они доставили раненого в укрытие, осторожно сняли с него гимнастёрку, и, быстро приговаривая, Кнопка стала останавливать кровь и перевязывать раны. Он не очень пострадал. Во всяком случае, Кнопка сказала, что через две недели он будет совершенно здоров.

Никто больше не просил пить. Никто даже не спросил у Кнопки, была ли в колодце вода. Жара стала ещё удушливее, и маленький лейтенант лежал, закинув голову и полуоткрыв пересохшие губы. Но он только взглянул на Кнопку и не сказал ни слова.

– Ты что, Кнопка? – сказал шофёр, заметив, что она время от времени нетерпеливо поглядывает на сторожку.

– Ничего, – отвечала Кнопка. – Кажется, потише становится, а?

Становилось как раз не потише, а погромче, и шофёр только сомнительно покачал головой

– Нет, потише, – упрямо пробормотала Кнопка и вдруг, выскочив из канавы, опрометью побежала к сторожке.

Через несколько минут она вернулась, таща ведро с водой. Правда, назад она летела так быстро, что с добрых полведра выплеснулось ей на ноги, но ещё оставалось много великолепной, не успевшей согреться чистой, вкусной воды.

– Голубушки, принесла! Честное слово, принесла, – закричала Кнопка, подтанцовывая и сама глядя на воду с искренним удивлением, – вот так штука! Принесла!

Через полчаса, когда обстрел прекратился и раненые, которых она напоила и умыла, были уложены в машину, Кнопка с дороги в последний раз взглянула на этот мёртвый, изрытый снарядами кусок земли между колодцем и канавой. Песок вдруг скрипнул у неё на зубах, напомнив о том, как она ползла, подтягиваясь на руках, и как справа и слева рвались снаряды.

«Должно быть, я храбрая, что ли?» – неясно подумала она и поправила развязавшуюся ленточку на тугой короткой косичке.

Впрочем, спустя несколько минут она уже не думала об этом. Машина по-прежнему ныряла по рытвинам, и нужно было следить, чтобы кто-нибудь из раненых не ударился головой о раму.

 

Вениамин КАВЕРИН