ПРОЗА. Алексей ПРУДНИКОВ. ОЧКИ

№ 2000 / 39, 28.05.2015

Был мутный рассвет.

Кукин, Пятаков и Свистеев сидели на берегу озера с удочками. Клёв был хороший.

Кукин был толстый, румяный и усатый; он удил очень эмоционально, то и дело нарушая тишину своими возгласами. Пятаков удил толково и обстоятельно. Это был рассудительный тип с крючкообразным носом и высоким лбом. Что называется, интеллигент. Свистеев же был очень завистлив. Он проявлял куда как больше внимания чужому улову, нежели своему. Был он невзрачен, худ и бледен.

Кукин и Пятаков лениво философствовали, Свистеев же пребывал в молчаливом унынии.

— А я тебе говорю, Коля, ты не ценишь своего счастья, своими же руками его отпихиваешь, — втолковывал Пятаков Кукину. — И всё-то при тебе: жена красавица, машина, дача, квартира, да и зарабатываешь немало. Не понимаю, как можно ещё быть недовольным!

— Ну не скажи, брат, — возражал Кукин. — Если уж брать счастье как таковое… Вот к примеру: из всего нашего класса один ты только станешь доктором наук. И это в наше-то время, когда… — при этих словах он дёрнул лесу, и в следующий момент перед приятелями оказались очки, опутанные водорослями.

Приятели переглянулись.

— Мужики, сматываемся отсюда! — первым среагировал Кукин. — В воде покойник! — он стал спешно собирать свои вещи.

— Погоди, Коля, — начал Пятаков, но Кукин его перебил:

— Вы как хотите, мужики, а здесь я вам не компания, — Кукин подхватил рюкзак, складной стульчик и удочку, после чего и был таков.

От раздумий Пятаков выпятил челюсть. Тем временем Свистеев очистил очки от водорослей и омыл их в озере. Они были самые обычные: пластмассовая оправа, розовые, стёкла, причём, одно из стекол надтреснуто. Когда Пятаков ещё задумчиво скрёб во лбу, Свистеев надел очки и огляделся. Этот факт вывел Пятакова из растерянности:

— А ну скинь их немедленно! Вдруг Коля прав?

Но Свистеев не слушал. Он смотрел на противоположный берег озера, где сквозь туман просвечивал золотой купол церквушки.

— Слышь, что говорю? — настаивал Пятаков. — Немедленно сбрось?

Свистеев медленно повернулся к Пятакову, н тот увидел стылую, безжизненную улыбку на его лице.

На следующие выходные приятели снова собрались на даче у Кукина. Хозяин встречал гостей в заметном подпитии, и вскоре Пятакову и Свистееву стало известно, что за минувшую неделю машину Кукина угнали, жена подала на развод, а самого Кукина попёрли из фирмы.

Сидели на веранде кукинского дома. На столе стояла заветная поллитровка и были разложены закуски. А где-то на краю деревни выли собаки.

— Эх, братцы, — сокрушался Кукин. — Что за подлая жизнь! Как известно, где одна бутылка, там и вторая. Пятаков сочувствовал Кукину, ведь тот чуть ли не заливался слезами, настолько был расстроен. Свистеев хрустел солёными огурчиками бочечного засола и потому молчал. Ну а где вторая, там и третья. Кукин уже совсем раскис и потерял ориентацию. Развезло и Пятакова. Поэтому разговор Кукина и Пятакова вылился в одно невразумительное мычание, сопровождаемое всхлипами Кукина. И вот слышит Пятаков:

А диссертацию тебе не защитить, Слава. Через два месяца ты умрёшь.

Пятаков вздрогнул и, разлепив глаза, уставился на Свистеева. И то ли ему померещилось, то ли паршивое освещение веранды сыграло с ним злую шутку, но только видит Пятаков: левый глаз Свистеева залеплен паутиной, а правый пылает розовым огнём. Пятаков помотал головой и снова уставился на Свистеева. И что же? Свистеев как Свистеев. Когда сгустились сумерки, Пятаков поборол своё сомнение и обратился к Свистееву:

— Паша, а это ты — ик! — насчёт дистир… диссирватанации?

— Что? — удивился Свистеев.

— Что я — ик! — умру?…

— Да ты, старик, совсем окосел от водки.

— А, значит, это, значит, мне померещилось, извини. В скором времени все легли спать.

А через два месяца Пятакова сбила машина. Это было как раз в день защиты его докторской. А ещё через три месяца в больницу к Кукину, где тот умирал от рака печени, пришёл проститься Свистеев.

Кукин был очень плох. Но всё равно он был рад приходу друга.

— Ну, брат, помираю я, — прохрипел Кукин. Свистеев вынул из кармана пиджака очки и надел их.

— И не говори, старик, — сказал он, глядя на Кукина. — А ведь заметь, всему виной твоя водка.

— А это те самые? — вылупился Кукин на очки. Его покидало зрение, и в каком-то тумане Кукин видел, что один глаз Свистеева залеплен паутиной, а другой горит розоватым пламенем.

— Да, те самые, — стыло улыбнулся Свистеев. — Зря ты их тогда бросил, старик, ох зря… Покойник Пятаков (светлая ему память) говорил, что ты отпихиваешь от себя счастье. И он был прав: эти очки реализуют пожелания. Ты знаешь, старик, я всегда был незаметный, ненужный, счастье обходило меня стороной. Кроме того, мне всегда было страшно бороться за свои права, хлопотать, суетиться, добиваться своего. А это… это просто чудо, — здесь Свистеев понизил голос. — Теперь всё, что бы я ни пожелал, — всё исполняется. Правда, ничего нельзя приобрести посредством очков. Никаких личных благ. Зато другим… Ну, прощай, старик, — громко сказал Свистеев и вышел из палаты.

Когда Свистеев покинул больницу, вовсю светило солнце. Навстречу ему шёл симпатичный молодой человек с красивой брюнеткой под руку. Едва поравнявшись со Свистеевым, молодой человек оступился и рухнул прямо на переполненную урну, увлекая за собой спутницу.

Отойдя подальше, Свистеев жёстко хохотнул и деловито потёр руки. Покачивая телом в танце, известном лишь ему одному, Свистеев беспечно шёл по улице и сквозь очки смотрел на встречных добрыми глазами.

 

Алексей ПРУДНИКОВ