ПРОКЛЯТЬЯ ОКАЗАЛИСЬ НЕ ПО АДРЕСУ

№ 2015 / 39, 04.11.2015

В споре почти полувековой давности

правы оказались не либералы, а Всеволод Кочетов

 

«Роман-газета», как и в конце треклятых восьмидесятых, возвращает себе роль закопёрщика дискуссии. Казалось бы, чем удивить нынешнего читателя – не снимать же с полки книгу и сдувать с неё пыль? Но история отечества, а с ним и мира – сделала как раз такого типа сальто мортале. И пришло время подводить сальдо в былых, известных, но непрочитанных «госсбухах».

Между романами «Журбины» и «Чего же ты хочешь?» – два десятилетия. Так долго не всякий зрелый писатель живёт. А уж писатель при чинах и оргвопросах – и того меньше. Фадеев, наверное, мог бы писать гораздо больше, не будь он повелителем писателей. Сам же и писал о том в предсмертной записке. Однако кто не хочет по-настоящему, тот и не напишет. Должна некая избыточность материала подталкивать, обязывать, а там
уж – хоть ты дворник, как Платонов, хоть ты начпис, как Фадеев, а написать обязан.

С женой Верой на Ленинградском фронте. 1941

 

Кочетов – не из тех и не из других. Как-то оттеснённый в силу исторических событий последних двух десятилетий, заслонённый судьбами и книгами более модных современников, он даже после своей самовольной кончины – ждал… Хорошее, нужное свойство большевика, особенно в литературе. Ведь не все крепости сдаются сразу. В своей судьбе и работе Кочетов был именно таким, долготерпцем. Да, он был по-настоящему признан, был «выездным», что вызывало немало завистей у тех, кто в 90-х выбился в герои… Но – важно не просто покататься, а покататься с толком. И вот, выждав, как при затяжном прыжке парашютист, Кочетов решил прямо поговорить с современником страны Советов и зарубежным о той войне, что шла – и всполохи её то в Праге, то во Вьетнаме, то и поближе к СССР, заставляли реагировать. Причём, реагировать не только военным образом – советское искусство, начавшее свой мирный марш по Европе уже в конце 1950-х, чем и напугало немало главного врага, США, должно было в холодной войне оказаться на новой высоте. Всё это понимая, автор, как сейчас писали бы, бестселлера – а экранизация это куда сильнее продаж и тиражности, – взялся за своё оружие.

Роман – небывало актуален сейчас. Необходим! Жду читающих его именно в формате роман-газетном в транспорте. Просто каждую реплику бери – да и в эпиграф. Спор о том, быть ли социализму победителем в мире, с одной стороны, или быть ему пораженцем в СССР – спор неоконченный. Как-то выветрившись по сериалам вроде «Судьбы резидента», «Противостояния», тема идеологического, а не просто шпионского противостояния – осталась недоговорённой. Недоповлощённой её не назовёшь – но она, в силу тогдашней самоочевидности вопроса (точнее, ответа: конечно, мы победим, конечно гуманизм и есть социализм!), именно в устной ипостаси пожила мало. А вот Кочетов, с той же скрупулёзностью инженера советских душ, что и в «Журбиных» стала визитной карточкой – прорисовывает именно те «линии отрыва», которые станут фатальными уже в годы перестройки. А роман был готов к 1969-му году, когда мир ещё громоздко колебался меж социализмом и империализмом – причём, антивоенные выступления в США сильно кренили его в нашу сторону, и победа Вьетнама стала потому возможной. А тут ещё и Парижская весна расшатывала влево устои буржуазные. Но наше ментальное, неявное и ползучее поражение в Праге – увы, не ставило сразу в зачёт СССР многое, что могло бы и в Холодной войне стать козырем.

С мини стром культуры СССР Е.А. Фурцевой
и космонавтом Адрианом Николаевым. 1964

 

Думаю, именно эта – тогдашняя и нынешняя актуальность романа, возвышающая голос её автора над крупными событиями мировой политики, и стала сегодня моральным поводом для публикации. В романе каждый герой – прорисовывается уже с кинематографическими акцентуациями, Кочетов учёл успех «Большой семьи» и не теряет удивительного советского обаяния в диалогах, это его конёк. Даже споры о проблемах семейной жизни напичканы столь нестареющими и порой шокирующе-античными цитатами, что «возвращение дискурса» – уже не вопрос. Кочетов видит сам, как зарождается прослоечка, готовая свалиться в капитализм – но ему-то надо читателя подвести за руку, медленно к этому явлению. Все тревожные точки, что действительно станут позже роковыми – обозначены с первых же страниц романа. Какие тонкие нити судеб оказавшейся в Италии студентки-коммунистки Леры Васильевой и эмигранта-аристократа, а потом и эсэсовца от искусств Сабурова, который, как тот резидент Тульев пребывает с тру-эсэсовцем Уве в СССР! Не зря получал Кочетов командировочные, не зря. Это уже не тот советский патриотизм, что ковал он на судоверфи именем Журбиных – уверенно, но всё же по-домашнему. Тут уже уровень мировой, и герои запросто шагают чрез границы. Двадцать лет не прошли даром. Это вам не Максим Кантор, вилами по воде вписавший своего Ханфштангля в окружение Гитлера, тут работа архивная видна сразу. Одна только фраза Розенберга какова: «Эти трубачи провозглашают собор, объединение всего живущего на земле, как грядущий мир вселенной, объемлющий и ангелов и человеков, объединение, которое должно победить разделение человечества на нации, на расы, на классы. Отсюда и идея коммунизма, дорогой мой друг! Надо истребить, до конца, до гладкого места всё русское. Тогда будет истреблён и коммунизм». Так разбирается во фресках один из имперских идеологов – работавший действительно до войны в Москве и Ленинграде, имевший время погулять по храмам.

Кстати, а ведь точно – «Красный свет» это и есть сиквел, приквел или что там ещё вырастает заново? – срединного кочетовского романа. Но проблема-то перед писателями разная стоит: Кочетов всеми силами, но при этом диалектично, без агитки, удерживает мир на стороне СССР, а Кантор уже после поражения СССР как бы зализывает раны местами, и малоубедительно. Блудливый Хайдеггер – ничто по сравнению с обстёбанным заживо «Богородицким». Всю ту посконщину, что в 90-х выползет на руины СССР, разя чесноком и квасом, строить свой убогий дореволюционный «русский мир» вместо союза нерушимого и скреплявшего его пролетарского интернационализма – высмеять в одном персонаже, походя! Надо полагать, что у Кантора никто дома хрусталь не бил из-за меткости попадания в прототип, а вот Кочетову досталось… Не те времена, события и люди.

Главный вопрос романа, романа-вопроса – что важно, – это выбор, собственно. Пойдёт ли дальше мир путём социального прогресса или же рухнет туда, куда… Ну да, мы-то знаем – рухнул, а СССР и был тем привратником над пропастью… Философская, материалистическая, ироническая местами, но всегда мудрая и строгая проработка всех пущенных в ход Холодной войной понятий – у Кочетова в наличии. Говорят, главред «Октября» много болел в шестидесятых – но если такое написал, то и болел не зря. И с какой дури решили высшие инстанции, что роман де «с гнильцой», что идейно может быть опасен?
В общем, я бы на их месте экранизировал не очередного Юлиана Семёнова (который таки предал родину в своём перестроечном «Отчаянии», причём и стилистически там рухнул до антиагитки, покаянческих соплей архивного допущенца) – а именно эту полифоничнейшую вещь Кочетова. Видимо, как и вышедший почти одновременно с этим романом фильм Хуциева «Июльский дождь», – текст затрагивал слишком тонкие струны. А «колки» были уже староваты, могли не выдержать настроя прежнего строя. Вот и случилась перестройка – пониже, побуржуазнее, а там и все явные предсказания Кочетова сбылись. И, может, даже хорошо, что он не дожил – в одиночку такое понимать, от такого удерживать невозможно же. Впрочем, это тема уже другого романа, где август 1991-го как на ладони – который можно было бы назвать «Чего же вы выбрали?»

Почему сегодня должны быть интересны образы московской богемки 1960-х, шпионов империализма и ещё только самых бутончиков «западных свобод», цену которых узнали народы СССР лишь когда их разрубили на нации, как велел Розенберг? Потому что идейной победы не было в 1991-м, была локальная схватка и капитуляция – но отнюдь не поражение коммунизма в умах, потому он и пробуждает всё новые умы и судьбы к борьбе сегодня. Ведь механизм, быстрее прочих на земле, а заодно и всю Землю ведущий к коммунизму – звался СССР. И его разборка, разлад-распад, его август-1991 – не был только чьим-то личным бедствием, он стал для мира началом отсчёта обратного, сползания назад, в игиловщину и социал-сепаратизм. Когда надо было решать, как бороться, как рвать с сусловщиной, кого менять в ЦК и кого читать? Ага, в 1970-м! И начинать надо было именно с экранизации этого романа – может, и тех ещё двадцати лет, за которые пришли к капитализму уже без сомнений, не понадобилось бы…

Дмитрий ЧЁРНЫЙ

Фото из семейного архива В.А. Кочетова