Сергей Магнитов. ФЕМИНИЗМ «Что делать?»

№ 2015 / 44, 09.12.2015

Время перемен – время пересмотров, время ревизии устоявшихся ошибочных представлений. В этом преимущество «эпохи перемен». Раз уж дал Бог жить в эту эпоху – значит ею надо воспользоваться.

1. Счастливое время перемен

 

Одна из задач эпохи перемен – изменить преподавание в школах идеологических предметов, в числе которых, конечно, литература. Это значит стоит вопрос о замене текущей линейки авторов адекватными задачам страны.

Однако по многим вещам идут до сих пор споры. Разумеется, никто не хочет принудительной музеефикации того, что определяло эпоху в течение десятилетий. Но время берёт своё и истина тоже. Притом что борьба не заканчивается. И продолжается на филфаках.

Мне хотелось бы внести свою лепту в принудительную музеефикацию текста Чернышевского «Что делать?». Счастливое время позволяет, наконец, разоблачить этот текст, показав его совершенную вредность. Предлагаем сейчас вскрыть идеологию романа, которая была ранее скрыта в школе, и не озвучивалась в институтах.

 

2. Манифестик феминизма

 

Трудности, которые возникали в школе в раскрытии идеологии романа заключались в том, что невозможно было проследить ни одной завершённой идейной линии – ни утилитарная, ни утопическая, ни революционная, ни новочеловечная – литературно не сделаны, что составляло значительную трудность в преподавании. Во всяком случае, показать в постоянно нежащейся в постели Вере Павловне (я насчитал 6 развёрнутых картин) «нового человека» было очень не просто. По крайней мере, я не мог ответить на вопрос: если в романе всё так хорошо заканчивается – классическим хэппи-эндом – то зачем им революция, в каком месте они новые люди? Только фрагмент о Рахметове – но он вообще не «пришивался» к сюжету.

До определённого момента я думал, что роман эклектичен, а значит просто плох. Но было ощущение, что если бы не было смысловой доминаты, то текст вообще бы не выжил. Что-то есть. И вот перечитав его новыми глазами, я увидел то, что мне мешало замечать учебные установки раньше.

В тексте (я остерегаюсь называть его романом, поскольку он не соответствует романной структуре) главной героиней, проходящей через весь текст – и количественно и качественно, – является женщина: сначала это Вера Павловна, фрагментом Крюкова, затем Катерина Васильевна. Все мужчины играют роль сюжетного обрамления. Субъектность в виде мыслей, переживаний и проч. у женщины. Женщины – центр внимания, вокруг них это внимание организовано, что означает главное – они провоцируют сюжет, они его движители. Смена мужей фактически инициатива Веры Павловны, швейные мастерские тоже. Особенно важно второе: если мужчины на протяжении текста в услужении и страдают от этого, то Вера Павловна имеет свой бизнес – символ финансовой свободы. Далее, именно ей снятся сны о будущем, именно к ней в четвёртом сне приходит в женском обличии революция. Именно у Веры Павловны рождается маленький манифестик феминизма.

Этот манифестик удивителен тем, что по сюжету его произносит жена двух по порядку прекрасных мужчин, которые ей помогали во всём, собственник бизнеса, дама, которая вращается в богеме и театральной среде, одевается по последней моде, человек, который имеет связи, у которого всё в порядке. Чем же она может быть недовольна?

Этот внутренний монолог без внутреннего протеста читать невозможно, поскольку он напоминает брюзжание.

Цитата: «Нам формально закрыты почти все пути гражданской жизни. Нам практически закрыты очень многие, – почти все, – даже из тех путей общественной деятельности, которые не загорожены для нас формальными препятствиями. Из всех сфер жизни нам оставлено тесниться только в одной сфере семейной жизни, – быть членами семьи, и только. Кроме этого, какие же занятия открыты нам? Почти только одно, быть гувернантками; да ещё разве – давать какие-нибудь уроки, которых не захотят отнять у нас мужчины. Нам тесно на этой единственной дороге; мы мешаем друг другу, потому что слишком толпимся на ней; она почти не может давать нам самостоятельности, потому что нас, предлагающих свои услуги, слишком много. Ни одна из нас никому не нужна всё потому же, что нас слишком много. Кто станет дорожить гувернанткою? Только скажите слово, что вы хотите иметь гувернантку, сбегаются десятки и сотни нас перебивать одна у другой место.

Нет, пока женщины не будут стараться о том, чтобы разойтись на много дорог, женщины не будут иметь самостоятельности. Конечно, пробивать новую дорогу тяжело. Но моё положение в этом деле особенно выгодно. Мне стыдно было бы не воспользоваться им. Мы не приготовлены к серьёзным занятиям. Я не знаю, до какой степени нужно иметь руководителя, чтобы готовиться к ним. Но я знаю, что, до какой бы степени ни понадобилась мне его ежедневная помощь, – он тут, со мной. И это не будет ему обременением, это будет так же приятно ему, как мне.

Нам закрыты обычаем пути независимой деятельности, которые не закрыты законом. Но из этих путей, закрытых только обычаем, я могу вступить на какой хочу, если только решусь выдержать первое противоречие обычая. Один из них слишком много ближе других для меня. Мой муж медик. Он отдаёт мне всё время, которое у него свободно.
С таким мужем мне легко попытаться, не могу ли я сделаться медиком.

Это было бы очень важно, если бы явились наконец женщины-медики. Они были бы очень полезны для всех женщин. Женщине гораздо легче говорить с женщиною, чем с мужчиною. Сколько предотвращалось бы тогда страданий, смертей, сколько несчастий! Надобно попытаться». (Чернышевский Н.Г., Что делать?, ХХ глава)

 

3.

 

Ушибленный Ольгой Сократовной и её похождениями, Чернышевский не только посвятил ей текст двусмысленной фразой «Моему другу О.С.Ч.», но и вылил свои неадекватные комплексы в текст, заразив псевдореволюционным брюзжанием массу народа и спровоцировав массу людей на ошибки. Наиболее известная из них история – банкротство бизнеса и смерть мужа известной Софьи Ковалевской, поклонницы Чернышевского и его текста.

Но что было в прошлом – дело одно, а  почему мы должны на комплексах Чернышевского учить поколение за поколением своих детей? И не надо сочинять легенду, что, мол, Чернышевский зашифровал свои идеи под любовный роман. Он писал именно любовный текст, снабжая его своими идеями.

Точку для меня поставил в своё время мой сокурсник, сказав: «Да, Чернышевский облегчил себе романную жизнь, не забрюхатив Веру Павловну». Фраза хладнокровная, но ставит главный вопрос: почему ни у одной из женщин в романе нет детей?
И если мы полагаем, что этот вопрос задают только продвинутые литературоведы – мы ошибаемся: этот вопрос ставят и ученики, ставя преподавателей в тяжёлое положение: поскольку без детей всё, что происходит в тексте, приобретает оттенок несерьёзности.

Феминизм текста не вызывает сомнения, поскольку все остальные его идеи имеют периферийное значение. Но тогда зачем нам феминистский текст в школе, призванной воспитывать семейные ценности?

 

 Сергей МАГНИТОВ