ГОНЕНИЯ БЫЛИ, НО ДИССИДЕНТОМ Я НЕ СТАЛ

№ 2006 / 22, 23.02.2015

Алима Теппеева я знаю очень давно. Мне нравится его проза. Я думаю, если б советская власть продержалась ещё лет пять-шесть, имя этого писателя прогремело бы на весь Союз. Сегодня Теппеева читают в основном на Кавказе. Я считаю, что это несправедливо. Книги Алима заслуживают большего внимания. К слову, у Алима очень необычная судьба. Он рассказывает:

– Я вырос на чужбине, в Киргизии. Мне было шесть лет, когда балкарцев выслали на эту благословенную, прекрасную землю. Земли там очень бедные. Но вот люди в Киргизии всегда отличались душевной щедростью. Ни один из балкарцев, высланных туда, не умер от голода и не потерпел каких-то моральных или физических крушений.
В четвёртом классе я начал писать стихи по-киргизски. Первое моё стихотворение называлось «Моя книга». Тогда книга была большой редкостью. У нас на весь класс имелся единственный учебник. Он принадлежал учителю. И поэтому для нас было большой радостью подержать в руках книгу.
Вообще, я чистую школьную тетрадь увидел только в пятом классе. Я учился в такое время, когда книга действительно была как мечта. И, наверное, естественно, что я написал стихи о своей мечте – о книге.
Ну а в 1958 году я по подстрочникам поступил в литературный институт на семинар к Евгению Долматовскому.
– А что было потом?
– После института я попал в балкарскую газету, где меня вскоре обвинили в антисоветской деятельности.
– Вы стали диссидентом?
– Какое там диссидентство. После института я одно время очень много общался со своими бывшими сокурсниками. Они-то мне и дали почитать крамольные письма Луи Арагона и текст знаменитой речи Альбера Камю, в которой он при получении Нобелевской премии в пух и прах разгромил теорию социалистического реализма. Меня после этого обвинили в распространении антисоветской литературы. Спасибо Кайсыну Кулиеву, он как смог защитил меня и помог перейти из газеты в научно-исследовательский институт.
– А в партии вас оставили?
– По-моему, я по сей день состою в партии, несмотря на то, что я многое тогда ругал.
– Кого конкретно вы ругали?
– А вы почитайте мою повесть «Пересоленная лепёшка». Я её написал ещё в 1974 году. Тогда по всей стране проходили пленумы, призывавшие к укреплению колхозов, а я в своей повести осудил коллективизацию. Но в то время я «Пересоленную лепёшку» смог напечатать лишь на балкарском языке. А вот в издательстве «Современник» эту повесть опубликовать побоялись.
Вообще с «Пересоленной лепёшкой» у меня связано очень много трагических историй. Первым эту повесть на русский язык перевёл Борис Бедный – автор повести, по которой в своё время был снят популярный фильм «Девчата». Но в 1980-е годы этот перевод почему-то потерялся. А потом за эту вещь взялся Эльберд Мальбахов. Короче говоря, к русскому читателю моя повесть пришла лишь в конце 1990-х годов.
– Как повлияли на вашу стилистику произведения Камю и Арагона? Или просто вам была интересна их идеология?
– В плане стилистики ни Камю, ни Арагон на меня никак не повлияли. У меня совсем другой почерк. Но вот в смысле мышления, в смысле освобождения от стереотипов сталинской и хрущёвской эпох они мне очень помогли. К моему счастью, ещё где-то в начале 70-х годов я понял, что есть настоящая литература.
– А если вернуться к стилистике?
– Тут я бы в первую очередь вспомнил Леонида Леонова. Я ведь и сейчас плохо говорю по-русски, а когда учился в институте, то вообще русского языка не знал. И вдруг мне в руки попал роман «Русский лес». Я прочитал его раза три. Наверное, среди русских людей мало найдётся, кто столько раз осилил этот роман. Когда я открыл эту книгу в первый раз, то все незнакомые слова записывал в тетрадь и потом по этой тетради работал со словарём. Однако при втором чтении я встретил немало незнакомых слов. И вновь я все непонятные словосочетания выписывал в тетрадь, и вновь листал словари. Вот так я одолевал «Русский лес».
Потом, во взрослой жизни, была уже другая литература. Если же говорить о зарубежной классике, то лично меня очень многому научил Фолкнер.
– Как складывалась ваша судьба после ухода из газеты?
– Я заново начал работать над собой, занялся самосовершенствованием, самообразованием, стал изучать теорию литературы и защитил о балкарской прозе кандидатскую диссертацию.
– Какой книгой больше всего гордитесь, считаете её самой лучшей?
– Мне особенно дороги две вещи. В первую очередь роман «Мост Сират». По существу, эта книга, как говорил Иисус Христос, «кровь и тело моё». Там ничего не выдумано. Всё в ней правда. Это роман о депортации балкарцев. И очень дорожу небольшой повестью, написанной ещё при советской власти. В переводе Юрия Стефановича она называлась «Дорога в девять дней». Но я сейчас собираюсь её переиздать и хочу назвать по-другому: «Боль дороги».
Эту повесть тоже долго не хотели печатать. Кому-то не понравился сюжет. Я рассказывал о падении человека. Мой герой – пастух, получив до войны орден Ленина, побоялся идти в армию и из-за этого убил свою невесту и её брата. Потом он в конце концов прозрел и демонстративно сорвал с груди и бросил орден Ленина. Мне сказали, что так быть не может. Только в 1983 году редакторы рискнули втиснуть эту маленькую, размером в два печатных листа повесть в мою большую книгу «Яблоки до весны».
– Получается, что вам сам Бог велел ругать советскую власть?
– Я с вами категорически не соглашусь. Да, мой балкарский народ был выслан именно при советской власти. И в своё время я немало критиковал какие-то советские порядки. Я видел свой долг в том, чтобы выявить все язвы общества. Но при этом у меня никогда не было ощущения, что советская власть меня арестует.
Для балкарцев, как и для всех малых народов, огромная трагедия в том, что развалился Советский Союз. Теперь многие люди понимают, что мы никому не нужны, и мы перестали знать друг друга.
– Почему в советское время московские критики о вас мало писали, хотя в Москве вы издавались довольно-таки часто?
– Не знаю, мне это трудно понять. Наверное, прежде всего причиной тому являлась моя замкнутость. Я никогда не занимался популяризацией своей личности. Действительно, чаще всего обо мне писали не в Москве, а на Северном Кавказе. По моему роману «Тяжёлые жернова» даже было защищено несколько диссертаций. Что касается московской прессы… Хотя, постойте: я должен сказать, что «Литературная Россия» ни разу ни одну мою книгу без внимания не оставила.
– Но это были больше дежурные отклики…
– Возможно.
– Мне кажется, Алим Магомедович, вы что-то не договариваете. На мой взгляд, здесь есть вина и бывших лидеров национальных литератур. Давайте говорить правду: многие из них выжигали вокруг себя все поля, лишь бы не допустить до столичных издательств возможных конкурентов. Они считали, что только их имена должны сиять в мировой культуре. Вот так и рождались задержанные поколения. Или я не прав?
– Мне сложно комментировать ваши слова. Безусловно, из одного человека, каким бы гениальным он ни был, национальная литература не может состоять. Да, было и так, что некоторые наши лидеры представляли в газетах какое-то новое имя, но потом никуда дальше его не пускали. Всё это имело место.
Но сейчас я хочу подчеркнуть другое: ко времени падения советской власти во всяком случае балкарская литература уже достигла такого уровня, когда мы могли достойно представляться не одним именем, а целым рядом писателей, которые несли (или содержали) национальную самобытность.
– Что сейчас в вашей чернильнице?
– Я написал на балкарском языке трилогию (уже вышло две книги: «Ас-Тах» и «Баязир», на днях выходит третья). Это романы мифологического плана. Я хотел рассказать о том, из каких корней мы вышли, через какие перевалы мы прошли и на каком духовном фундаменте мы стоим. Хочу верить, что эта трилогия может серьёзно представить нас, балкарцев, русской публике.
– А что этому мешает?
– Проблема перевода. Сейчас нет возможности найти хорошего переводчика, достойно оплатить его труд и тем более нелегко найти издателя.
Когда в 2002 году у нас в Нальчике был Путин, мы, девять человек из балкарской интеллигенции, встречались с ним, и я рассказал ему о проблемах переводов нашей литературы. Тогда президентом Кабардино-Балкарии был Коков. Он после отъезда Путина пригласил меня к себе и сказал, что Путин дал правительству поручения по этому вопросу. Но по сей день никаких результатов нет.
– В институте сейчас вы чем занимаетесь?
– Изучаю фольклор. Конкретно – написал монографию о карачаево-балкарском охотничьем фольклоре. Возможно, буду защищать докторскую диссертацию.
– Сегодня, на ваш взгляд, есть лидер в балкарской литературе?
– Если скажу нет, наверное, Танзиля Зумакулова обидится. У нас сегодня нет большого писателя. Похоже, нет лидера ни в одной национальной литературе всего Северного Кавказа.
– А аварский поэт Магомед Ахмедов?
– Я скажу крамольную вещь: он, вне сомнения, замечательный поэт, но, по-моему, упустил возможность стать лидером всего Северного Кавказа. Для того чтобы представлять национальную литературу, кроме таланта писать надо уметь талантливо представлять народ, хорошо знать и историю, и культуру, и фольклор, и современную литературу родного края. Кроме того, лидер должен обладать широким душевным материалом.
Магомед Ахмедов постоянно выступает на страницах «Литературной России» с очень интересными статьями, и я их с удовольствием читаю. Он замечательно написал у вас о Юрии Кузнецове, Владимире Соколове, Николае Рубцове. Но у него нет книг, которые бы прогремели на всю Россию.
– Но разве это его вина? Вы же сами говорите, что пишет он очень хорошо.
– А кто это читает? Я скажу крамолу, но, по-моему, политическая атмосфера в стране не позволяет сегодня достойно представлять национальную литературу. Что говорить о писателях малых национальностей, когда у русских писателей сегодня нет явных лидеров.
– Получается, мы не можем сказать, что Алим Теппеев является лидером балкарской литературы?
– В среде своего народа я, может, и лидер, и неплохой. Я уважаем, пользуюсь неизменным авторитетом. Но я должен представить Балкарию как духовную единицу России, и я должен быть носителем этой самобытной культуры, не похожей ни на какую другую в мире. У меня такой возможности нет. Когда национальный писатель не востребован государством, он не может представлять национальную культуру на мировом уровне.Беседу вёл Вячеслав ОГРЫЗКО