Кое-что о Париже и совсем немного о Киеве

№ 2016 / 19, 13.05.2016

В нынешнем году имеют место целых два юбилея – 125 лет со дня рождения М.Булгакова и 130 лет со дня рождения Н.Гумилёва (другую округлую дату – дату его гибели – вряд ли следует здесь поминать). Казалось бы, они жили в разных психологических временах, создавали отличные друг от друга художественные миры, и какие-либо сближения, тем более – соприкосновения между ними вряд ли возможны. Но оказалось, это не так. Что само по себе удивительно.

Парижские художественные салоны и выставки считались тогда едва ли не самыми представительными, по ним можно было судить о том, что нового появилось в современной живописи. Знатоки и просто любители искусства старались не пропустить очередной экспозиции. На одной из таких выставок Гумилёв знакомится с русскими художниками М.Фармаковским, А.Божеряновым, И.Щукиным. Знакомство перешло в доброе товарищество, сказалась общность взглядов на искусство, отчасти и общность образов, воплощаемых ими, пусть и в разных материалах – Гумилёвым в слове, художниками – посредством кисти и красок.

«Всякий, кто впервые войдёт в ателье Фармаковского и хотя бы даже рассеянно взглянет на его рисунки, испытает странное чувство, – пишет Гумилёв в художественном обзоре, из числа тех, что посылал в Россию. – Ему покажется, что не на холсте или бумаге, а в его собственном мозгу возникли эти невиданные пейзажи, с деревьями и цветами, похожими на грёзы больного индуса.

Эти образы, странные, почти нелепые, но нарисованные с той страшной реальностью, которая пугает больше всякой фантастичности. Кажется, что рухнули стены нашего сознания, над которыми трудилось столько поколений, и что человеческая воля из мировой царицы снова превратилась в маленькую загнанную ощетинившую<ся> кошку, с безумной смелостью отгоняющую от неё бешеных псов».

Описывая серию рисунков «Жизнь», Гумилёв стремится передать столпотворение типов, характерных для этого цикла, их жуткость, изломанность: «А вот «враг», который каждую минуту может попасться навстречу любящим, бродит на границах мира; он рыцарь невысокий, коренастый, в массивных латах; настоящий хозяин чудовищного средневековья.

Смуглое тёмное лицо, кривой глаз и большой белый клык, торчащий из презрительно скривлённого рта.

У него на своре три пятнистых гиены, наверное, не раз лакомившихся человеческим мясом. Не робкое сердце надо иметь, чтобы объявить себя врагом такого бойца.

Остальные рисунки Фармаковского в таком же роде. Безумно хохочущий старик на неуклюжем чудовище полулошади, полулягушки, Афродита, в виде толстой хищной сводни, ведущая за собой невинную девушку, с широко раскрытыми задумчивыми глазами, садизм и проч. заставляют тоскливо сжиматься сердце зрителя».

По описанию судя, рисунки эти (а то и сам гумилёвский очерк, поскольку опубликован тот был киевским журналом «В мире искусств» за 1907 год) изучал М.Булгаков, обдумывая облик демона Азазелло: кривоглазие, торчащий зуб, приземистость фигуры, а в заключительной главе романа «Мастер и Маргарита», когда адская свита обретает собственный, ей извечно присущий вид, демон одет в блестящие стальные доспехи. Так что творчество Фармаковского могло заинтересовать самых разных авторов, тяготеющих к мистике или визионерству.

Впрочем, другая компонента этого художественного мира – светлая – полна чарующих красок юга. Чёрные пантеры, пальмы, ирисы, золотые змеи, ягуары, марабу. «Изящный будуар природы», – подыскивает определение Гумилёв, и в его устах неловкое это словосочетание – похвала.

 

Иван ОСИПОВ