Страсти по Левиафану

№ 2016 / 20, 02.06.2016

Здравствуйте, уважаемая «Литературная Россия»!

Считаем, что публикация этой статьи будет актуальной в плане не только общей ситуации, но и того положения, в котором оказалась «Литературная Россия»: мы пытаемся показать подлинный облик тех сил, что и оказывают давление на Ваше издание.

С уважением,

В.А. Рыбин, Б. Марков

«Раздавите гадину!», – призывает своим фильмом режиссёр Андрей Звягинцев, подразумевая под «гадиной» идеологию и практику либерализма (а также монетаризма, капитализма и вообще рыночного устройства жизни). Звучит парадоксально, особенно если учесть вполне либеральные политические убеждения автора фильма. Но подобные противоречия не редкость в истории культуры – достаточно вспомнить Льва Толстого, за «непротивлением злу насилием» которого Ленин ещё в 1909 г. рассмотрел отражение грядущей русской революции, или Бальзака, который, выступая в политике как сторонник конституционной буржуазной монархии, бескомпромиссно разоблачал в литературе капиталистические порядки.

 

А вы, друзья, как ни садитесь…

Страсти по «Левиафану» отшумели более года назад, однако, изменения, произошедшие за это время и в нашей стране, и в мире, требуют пересмотра прежних оценок. Сам режиссёр не может быть исключением. «В цивилизованной стране власть знает, а народ понимает, что она – только обслуживающий аппарат», – говорил Звягинцев совсем недавно («Искусство кино», 2014, № 8). Сможет ли он повторить эти слова сегодня, когда нашествие мигрантов на Европу, отторгаемое подавляющим большинством её населения, санкционируется и поощряется властями Евросоюза?

Сразу после премьеры апологеты либерализма подняли фильм на щит, узрев в нём картину ужасов российского мироустройства – «правды жизни» в их понимании, тогда как представители консервативно-охранительного лагеря буквально впали в истерику, расценив «Левиафан» как «нагнетание мерзости», издевательство над русским народом и низкопоклонство перед Западом. Неправы оказались и те, и другие.

Для опровержения охранителей, заявлявших, что произвол, творимый в фильме мэром Прибрежного, есть «сплошная ложь», ибо столь мерзких градоначальников просто не существует в природе, сошлёмся на заметку «Кровавый хоккей Михаила Юревича» (Челябинский рабочий, 26.02.2015). Суть такова: Юревич – бывший губернатор Челябинской области, приказом Президента РФ отправленный в конце 2014 г. в отставку (но пересевший в кресло депутата Госдумы), – решил поучаствовать в любительском хоккейном матче, однако сорвал игру, без видимых причин напав на одного из игроков. Подробнее: «Исполинский замах клюшки и удары ею по лицу и голове стоящего к нему спиной бедолаги-защитника – челябинского строителя Андрея Валеева… у Андрея пробита черепная коробка (перелом основания черепа), сломана глазница, в нескольких местах челюсть и нос. От полученных травм Валеев просто истекал кровью на льду у всех на глазах, после чего в месте, где он лежал, пришлось вырубать и по новой заливать лёд… Сейчас Андрей находится в реанимации больницы скорой помощи, хирурги которой провели несколько экстренных операций, благодаря им его жизнь была спасена».

Подчеркнём, данный инцидент произошёл уже после отставки названного деятеля. Кстати, буквально через несколько дней после неё от своей должности был отстранён и спешно переведён в другой регион местный митрополит Феофан, тесно сотрудничавший с бывшим губернатором. А вы говорите «не бывает…»

С другой стороны, заявлять про якобы присущий фильму «глубокий реализм», «правду жизни», «обжигающую звягинцевскую достоверность», которые усмотрела в «Левиафане» либеральная пресса, не приходится хотя бы по той причине, что фильм перенасыщен религиозными аллюзиями, символикой, иносказаниями. Автор, который ясно видит жизнь и понимает источники её неблагополучия, не прибегает к столь туманному метафорическому языку. К тому же и христианство у Звягинцева какое-то архаическое, ветхозаветное – с жестоким воздаянием, в духе
триеровского «Доггвиля».

 

Действующие лица и исполнители

И тем не менее, Звягинцев – талантливый художник, и присущий ему талант в сочетании с высочайшим профессиональным мастерством даёт ему возможность в какой-то мере приоткрыть покров над сутью того, что с нами нынче происходит. Он делает это по трём направлениям – выявляя главный конфликт нашего общества, выражая его через человека, обрисовывая дальнейшие перспективы. Проследим эти линии.

Чтобы понять смысл социального конфликта, рассмотрим основные задействованные в сюжете начала. Это народ, власть и церковь. Для начала отметим (а в дальнейшем попытаемся доказать), что все они – ведомые персонажи, марионетки, пребывающие в поле тяготения некоей чудовищной внешней силы – Левиафана.

Народ – это прежде всего главный герой фильма Николай Сергеев, владелец большого дома, хозяин автомастерской и земельного участка на берегу моря, его сын, жена Лилия, а также ряд персонажей второго плана, друзей Николая. Все они – типичные обыватели современной России: так же ездят на шашлыки, безобразно пьют (кажется, это главное их развлечение), ругают власть. И их психология, где почти поровну перемешаны и добро, и зло, типично русская: супружеская измена не поощряется – за это бьют морду; когда вспоминают, что Николай грозился убить жену, сообщают в полицию (кто знает, что он невиновен); сына Романа, оставшегося сиротой при живом отце, не позволяют отдать в детский дом, забирают к себе (вопрос денег у них не на первом месте). В целом культурный уровень их крайне низок, хотя есть один эпизод, позволяющий смотреть на ситуацию с некоторым оптимизмом: местная молодёжь собирается в разрушенной церкви около костра; однажды там оказывается и Николай, он наблюдает, как искры огня, подхваченные воздушным потоком улетают в ночное небо… Понимать это надо так: при всей примитивности героев, в них живёт запрос на нечто более высокое, чем потребности в элементарном жизнеобеспечении и тяга к грубым развлечениям.

И всё же это – только эпизод. Какие-то дьявольские силы выдернули главное звено жизни, и она обернулась бессмыслицей: нет уважения к труду, нет традиции, нет денег, нет культуры – ничего нет. В людях подавлено нечто самое важное, центральное; им оставлена только сама жизнь, ставшая бессмысленным и тупым существованием. Эту мысль подтверждают руины, на фоне которых протекает действие: гниющие в воде развалившиеся лодки, какие-то ямы и буераки чуть ли не в центре города, хмурые дома, скверные дороги, разрушенная церковь. Руины местообитания и человеческих отношений. Словом, злые силы поработали на славу.

Власть, с которой вступает в конфликт Николай, представлена в фильме продажным и циничным мэром с его подельниками – местными чиновниками, а церковь – архиереем (который благословляет мэра на беззаконие и злодейство, утверждая, что всякая власть – от Бога и, следовательно, любое её деяние – благо), а также низовым служителем отцом Василием. Власть неправедна, но и не самостоятельна: мэр непрерывно оправдывается перед кем-то вышестоящим, боится подстав, опасается грядущих выборов, в общем, живёт в постоянном страхе. Церковь же – лишь воспоминание о себе самой, отжившая архаика, не имеющая реального содержания, ибо её содержит мэр, а мэру она нужна для сугубо практических целей – в качестве способа вложения капитала и орудия пиара, тогда как простыми людьми она просто-напросто не воспринимается: «Я с тобой по-человечески, а ты мне сказки рассказываешь», – говорит Николай попу Василию, когда тот излагает ему притчу о Левиафане.

 

Старое и новое

Что же такое Левиафан? – Если соединить его воплощение в фильме с устоявшимися образцами его понимания (как непреодолимой, враждебной человеку силы из Ветхого Завета и в качестве введённой английским философом Томасом Гоббсом метафоры государства, надстроенного над людьми, дабы они в конкурентной борьбе не истребили друг друга), то выходит, что Левиафан – это воплощение такого порядка жизни, где человек выступает как хищник или жертва, как добыча или захватчик, как раб или господин (при этом, однако, всегда остающийся рабом
вышестоящего).

Старый Левиафан – система, в которой подавление человека осуществлялось открыто, путём прямого насилия; она уже отработала своё, её скелет мы видим на берегу. А новый Левиафан (уже не основой, а бутафорским прикрытием которого выступают «подлые чиновники» и «продажная церковь») живёт и действует. Он появляется в фильме только один раз, когда перед смертью Лиля видит его в волнах, но под его дудку пляшут все действующие лица.

Новый Левиафан не гнушается насилием, но использует его только в крайнем случае; его главное орудие иного рода, оно связано скорее с психологическим воздействием и предназначено для того, чтобы внушить людям убеждение в том, что «человек человеку – волк», что всё продаётся и покупается, что свобода заключается в материальном богатстве, что в борьбе даже за малый кусок этого богатства дозволено топтать ближнего и хватать его за горло (желательно в узаконенных рамках; это именуется «права человека»). Название подобного порядка – тотально рыночная организация жизни, попросту говоря, капитализм.

 

Кто виноват?

Теперь о человеке. Главный герой, которого режиссёр упорно пытается уподобить невинно страдающему библейскому Иову, постоянно задаёт себе вопрос: за что? За что он лишён любимой жены, имущества, свободы, общения с сыном и близкими? – Да за то, что повёлся на рыночные прелести, сдал страну в перестройку в обмен на право поучаствовать в разграблении общенародного богатства, урвать в меру сил его кусок! Принимая тогда, четверть века назад правила рыночной игры, герой делал долги – теперь пришла пора платить по счетам. «Я никому ничего не должен, передо мной все виноваты, значит я имею право на всё!» – такое маргинальное мировоззрение сначала формировали отечественные деятели культуры, от Шукшина (вспомним «Калину красную» с главным героем-уголовничком) и Любимова с Высоцким (на коих клейма негде ставить) до писателей-деревенщиков (по которым отменно прошёлся Сергей Морозов в № 11 ЛР, 2016), затем довели до лозунгов «шакалы перестройки» разного масштаба (от рядовых публицистов до академиков), а уже потом проводили в жизнь горбачёвы, яковлевы, примаковы, чубайсы, гайдары со своими выкормышами в лице олигархов, кохов, боосов, грефов и прочих «эффективных (ну очень эффективных!) менеджеров». Такой способ мышления усвоил в ту пору и Николай, и теперь он не может понять, кто виноват в его бедах. Ответ – как у следователя Порфирия Петровича из «Преступления и наказания», когда Раскольников спрашивает: кто убил старуху-процентщицу? – Да как же, вы же и убили-с, Родион Романович, вы убивец и есть!

 

Новый Левиафан: перезагрузка

И наконец, о перспективах. Наглядным выражением либерально-рыночной идеи выступает в фильме адвокат Дмитрий, друг Николая, приехавший ему на помощь и возомнивший себя «борцом с мафией» («слугой закона», «носителем справедливости» и пр.), в общем чем-то вроде супермена. Но все его попытки действовать на западный манер в России заканчиваются плачевно: Николай оказывается за решёткой, его жена гибнет, сын едва не попадает в детдом, а сам «защитник прав человека» спешно отъезжает в Москву, увозя в качестве трофеев только синяки на лице. Причём, по физиономии он получает дважды – от народа (от руки Николая) и от власти (от мэра и его обслуги).

На этот раз всё, как в жизни. Население России, сообразив наконец, что такое либерализм на деле и с чем его едят, определило и своё отношение к его носителям – это неприятие, отторжение, спектр которого распространяется от безразличия и презрения до ненависти. Отсутствие той реакции на гибель Немцова, на которую рассчитывали организаторы его убийства, это лишь подтверждает. Либерализм опознан как капитализм, кредит доверия к нему исчерпан. Поэтому под сладкие речи о патриотизме на смену увядшему фантому рыночной демократии и правового государства срочно воздвигается новый фантом, уже в образе консервативно-охранительного проекта с атрибутами традиционщины. Его воплощает в фильме красавица-церковь, где проповедует архиерей. Она воздвигнута на месте разрушенного дома Николая, на отнятом у него клочке земли, но главное, она стоит на берегу моря, в котором плещется Левиафан. А купол её наглухо законопачен заглушкой и, в отличие от церкви разрушенной, из неё не видно неба.

 

Что делать?

Таковы идеи, скрытые в «Левиафане» за обилием привлечённых автором эстетических и общекультурных ассоциаций. Есть ли положительные выводы? Думается, есть. Прежде всего, Левиафан не всесилен, ибо силён он не своей мощью, а слабостью человеческой, которая на самом деле представляет собой не фатальное свойство человеческой натуры, а следствие навязывания ложных ценностей, результат целенаправленной выработки у людей узких интересов и потребительских запросов к жизни, продукт внушения со стороныприслужников Левиафана. То есть человеческое несовершенство является свойством, в принципе исправимым. Если так, то в господстве неправедной власти и напыщенной лжи нет никакой предопределённости, и потому не стоит расписываться в бессилии перед ними. Как, впрочем, и нет смысла рассчитывать на какую-то спасительную помощь со стороны, в образе Ланцелота – борца с Драконом из одноимённой пьесы Евгения Шварца. Человеку остаётся одно – опора на себя, на собственные силы. Иными словами, «Встань и иди!», если использовать столь милый Звягинцеву язык Священного Писания. Но это уже за кадром.

 

В. РЫБИН, доктор философски наук,

Б. МАРКОВ, кандидат физико-математических наук

 

г. ЧЕЛЯБИНСК

 

---

P.S. В последних сценах фильма при освящении храма мэр по мобильнику отчитывается перед кем-то главным: «Не всё ещё доделано, но доведём до ума…Как только будет готово, я позвоню». Словом, не вся ещё Россия развалена и разворована. Но ведь мы уже знаем, на какую удочку ловит людей Левиафан?