ТЁМНАЯ ЛОШАДКА, или КТО НЕГЛАСНО ВОЗГЛАВЛЯЛ СОВЕТСКУЮ ПОЛИТИЧЕСКУЮ РАЗВЕДКУ В СТАЛИНСКУЮ ЭПОХУ

№ 2016 / 26, 21.07.2016

До сих пор точно неизвестно, кто привлёк Рихарда Зорге к сотрудничеству с советской разведкой. Есть разные гипотезы. По одной из версий, постаралась военная разведка, которая позднее получила название ГРУ Генштаба Советских Вооружённых сил. Зорге действительно много лет проходил по линии ГРУ. Но мало кто знал, что с Зорге ещё до его перехода в 1929 году в Разведуправление Красной Армии плотно работал секретарь ЦК ВКП(б) Андрей Андреев, который с 1925 по 1949 год негласно возглавлял советскую политическую разведку (о чём в военной разведке долгое время, похоже, даже не догадывались).

По косвенным данным, именно Андреев весной 1938 года, когда у чекистов возникли подозрения в том, не передавал ли Зорге из Японии дезинформацию, всё по своим каналам сделал для того, чтобы спасти ценного кадра от верной гибели (он не разрешил Зорге покинуть Японию и вернуться в Москву), при этом сохранив в тайне причастность Зорге к политической разведке.

Так кем же был Андреев? И какова его роль в истории разведки и в судьбах советских писателей?

Андрей Андреевич Андреев родился 18 октября 1895 года в Смоленской губернии в деревне Кузнецовка Сычёвского уезда. Всё его официальное образование свелось к двум классам сельской школы. Но это не означало, что он был неучем. Он с детства неплохо разбирался в литературе, но особенно любил музыку, предпочитая слушать Брамса, Бетховена и Чайковского.

Уже в 1924 году газета «Гудок» рассказывала о нём: «Тов. Андреев А.А, родился в 1895 году в крестьянской семье Смоленской губ. Проучившись два года в сельской школе, 13-летним мальчиком отправился в Москву на заработки. 15–16 лет он впервые знакомится с партийными товарищами в Москве, главным образом, печатниками. В это же время знакомится с подпольной и легальной марксистской литературой и усиленно работает над пополнением знаний путём самообразования. В 1911 году отправляется на Кавказ и юг России для поисков новой работы <…> В 1914 году попадает в Ленинград [тогда ещё Петроград. – В.О.], где поступает на работу в артиллерийский склад рабочим патронно-гильзовой мастерской, а затем ведёт работу в страхкассах Путиловского завода и Скороход» («Гудок». 1924. 13 июня).

Здесь стоит уточнить: в Москве Андреев был всего лишь на побегушках в одном из трактиров, а в Петрограде он добился чуть большего: его взяли в помощники механика на колбасную фабрику. Но потом началась война с германцами. Парень подлежал мобилизации в армию. Однако идти на фронт ему очень не хотелось. Поэтому он вынужден был устроиться рабочим в патронно-гильзовые мастерские.

После февральской революции 1917 года Андреев взялся за организацию Петроградского Союза металлистов. А когда совершился октябрьский переворот, соратники послали его на Урал, чтобы подобный союз металлистов создать и там. К тому времени он уже успел жениться на Доре Хазан, с которой познакомился, когда работал на Путиловском заводе.

Позже выяснилось, что в реальности Андреева отправили на Урал совсем с другим заданием: он должен был узнать, как обстояли дела с царской семьёй. По одной из версий, Андреев имел прямое отношение к гибели царской семьи. Об этом вскользь упомянул уже после распада Советского Союза в одной из частей своего романа «Тайный советник вождя» Владимир Успенский. «А что же Андреев? – писал Успенский. – Покинув перед приходом белых Екатеринбург, он вместе с Дорой Моисеевной жил в вагоне на станции Пермь. Там, кстати, как раз в те дни уничтожали последних членов царской фамилии и их приближённых. Затем Андреев оказался в Вятке. На каком-то странном положении. Его и жену обеспечивали пайком, но держали «на задворках», как определил он сам. Точнее – скрывали. Уже потом ему стало известно то, что знала красная контрразведка. Колчаковские следователи составляли списки тех, кто был причастен к уничтожению Николая Второго и его семьи. Числился в списках и комиссар Уральского областного совета Андреев. Документ был разослан по штабам белых, по отделам разведки с тем, чтобы «разыскивать и задерживать поименованных, находящихся по ту или эту сторону фронта», а затем препровождать их в комиссию по расследованию. Для принятия дальнейших мер. Понятно каких. Короче говоря, об Андрееве позаботились, упрятав его подальше, в безопасный Харьков, определив на хорошую и полезную работу.»

В Москву Андреев попал уже в 1920 году. Его сначала утвердили секретарём ВЦСПС, а затем избрали председателем ЦК союза железнодорожников.

Интересная деталь: когда в 1921 году в Москве в партийных кругах развернулась дискуссия о профсоюзах, Андреев сначала оказался на платформе Троцкого и Бухарина. Но когда власть стала перетекать к Сталину, он незамедлительно переметнулся на сторону более искушённого аппаратчика. Сталин это оценил и уже в 1937 году, говоря об Андрееве, отметил, что тот «дерётся с троцкистами очень хорошо». Добавлю, за преданность вождь в июне 1924 года предложил Андреева утвердить секретарём ЦК РКП(б).

5 февраля 1925 года Андреев был включён в состав Комиссии Политбюро ЦК РКП(б) по вопросу о пролетарских писателях. Но, судя по сохранившимся документам, он в отличие от Бухарина или Фрунзе никакой активности не проявил, решив, что с данным вопросом вполне мог справиться тогдашний заведующий отделом печати ЦК Варейкис.

Куда больше, чем литература, Андреева в ту пору волновали перспективы партии. Часть большевиков тогда ратовала за создание компартии России. Но эта идея вызвала резкое отторжение у Андреева. Выступая в декабре 1925 года на четырнадцатом съезде партии, он заявил: «…если бы переименование нашей партии с неизбежностью должно было привести к образованию русской партии, к образованию параллельного российского Центрального Комитета, то это было бы величайшим вредом для нашей партии, потому что удельный вес российской части в партии союзного значения ясен сам собой».

Стоит отметить, что значительная часть партаппарата в середине 20-х годов явно недооценивала Андреева. Многие продолжали относиться к нему как к какому-то клерку. Между тем Андреев не был простачком. К 1925 году он превратился в одного из самых информированных в окружении Сталина людей. Он знал, чем дышали многие сотрудники аппарата ЦК, а также все наркомы и их заместители. Андреев уже тогда стал глазами и ушами Сталина. Не случайно Феликс Дзержинский, предчувствуя свою скорую кончину, ещё в 1925 году стал передавать ему всех наших агентов влияния в Европе. По сути, Андреев в 1925 году негласно возглавил советскую политическую разведку.

Ещё один интересный момент. После четырнадцатого съезда партии Андреев вдруг не был переизбран секретарём ЦК. За ним официально остался лишь пост председателя профсоюза железнодорожником. Кто-то воспринял это как начало опалы и заката карьеры Андреева. Однако никакой опалы не было. Просто Дзержинский и Сталин прибегли к маскировке. Дело в том, что все контакты любого оказавшегося на Западе высокопоставленного представителя компартии вызывали только подозрение. И совсем по-иному в Европе относились к профсоюзным боссам. Как потом выяснилось, под крышей профсоюзов Андрееву было намного проще встречаться на Западе с агентами советского влияния.

Впрочем, уже 23 июля 1926 года Сталин предложил сделать Андреева кандидатом в члены Политбюро. Но этого потребовала не внешняя обстановка, а усилившийся раздрай внутри партии. Вождю понадобились дополнительные голоса верных сторонников в борьбе с Троцким, Зиновьевым и другими не собиравшимися сдаваться оппозиционерами.

Потом сложное положение сложилось на юге страны, и Сталин распорядился Андреева перебросить на Северный Кавказ, поручив ему организовать там сплошную коллективизацию и ликвидацию кулачества (став в 1927 году секретарём Северо-Кавказского крайкома партии, Андреев продолжил курировать политическую разведку, а также включился в зачистку Кремля от нелояльных Сталину политических деятелей).

Новые перемены в судьбе Андреева произошли в конце 1930 года. К тому времени Сталин окончательно расправился с одним из влиятельных оппозиционеров Рыковым. На освободившееся место председателя Совнаркома СССР он перебросил Молотова, передав функции второго человека в партии Кагановичу. Но у него не было уверенности, что Каганович окажется способен провести кардинальную чистку партаппарата. Вот когда пригодился Андреев. Уже 22 декабря 1931 года вождь утвердил его сразу в трёх должностях: председателя Центральной Контрольной Комиссии ВКП(б), наркома рабоче-крестьянской инспекции СССР и заместителя председателя Совнаркома СССР. И на что направил свои организаторские способности сталинский кадр? На дальнейшее истребление кулаков как противников насильственной коллективизации. Уже 11 марта 1931 года Андреев возглавил комиссию Политбюро по использованию «раскулаченных» крестьян на рудниках и лесозаготовках (кроме него, в эту комиссию вошли ещё Ягода и Постышев). Эта комиссия вскоре инициировала формирование в стране системы концлагерей для ссыльных крестьянских семей.

После расправы над кулаками и спецпереселенцами Андреев получил от Сталина новое задание – навести порядок на железных дорогах. Не случайно 2 октября 1931 года вождь назначил его наркомом путей сообщения. А чтобы никто не сомневался в том, что Андреев получил огромные полномочия, Сталин 4 февраля 1932 года распорядился перевести своего любимчика из кандидатов в члены Политбюро ЦК.

Весной 1932 года у Андреева появились признаки тяжёлой болезни. 21 июня 1932 года начленсанупра Кремля Металлистов доложил в ЦК ВКП(б): «Тов. Андреев А.А. за последнюю зиму перенёс длительный грипп, с осложнением в области внутреннего уха и понижением слуха, а затем в последнее время заболел острым катаром кишок» (РГАНИ, ф. 3, оп. 62, д. 3, л. 104). Причём никакое лечение большого эффекта не давало. Поэтому летом 1935 года встал вопрос о проведении операции.

27 февраля 1935 года Политбюро постановило: «1) Назначить т. Андреева А.А. секретарём ЦК ВКП(б), освободив его от работы в НКПС» (РГАСПИ, ф. 17, оп. 3, д. 960, л. 7).

Спустя две недели, 10 марта Политбюро, обсудив вопрос о распределении обязанностей между секретарями ЦК, решило: «а) Ввести т. Андреева А.А. в состав Оргбюро ЦК.

б) Ведение заседаний Оргбюро возложить на т. Андреева, а подготовку повестки Оргбюро тт. Андрееву и Ежову.

в) Поручить т. Андрееву заведывание Промышленным отделом ЦК и наблюдение за работой Транспортного отдела и Управления делами ЦК ВКП(б)» (РГАСПИ, ф. 17, оп. 3, д. 961, л. 16).

Наблюдение же за Культпропом и пропагандой Сталин официально оставил за собой. Правда, при этом вождь надеялся, что часть функций по руководству идеологической сферой сохранится за Ждановым. Однако Жданов на тот момент сильно увяз в ленинградских делах (напомню, что сразу после убийства Кирова Сталин поручил Жданову в дополнение к обязанностям секретаря ЦК руководство Ленинградской парторганизацией), что ни на какую литературу времени у него уже не хватало. Именно поэтому вождь вскоре на какое-то время подключил к решению идеологических вопросов ещё и Андреева.

Не случайно 8 декабря 1935 года Горький, обращаясь к Андрееву, в самом начале своего письма отметил: «По разделению труда между секретарями ЦК на Вашу долю выпало руководство делами культуры. Мне приходится впервые беспокоить Вас по двум важным вопросам». Горький предлагал Андрееву рассмотреть вопрос об объединении Института русской литературы и Литвуза. Вторая тема касалась реорганизации Секретариата Союза советских писателей.

Есть и другие факты, подтверждающие, что Андреев в середине 30-х годов вынужден был плотно заняться проблемами литературы. Так, 19 января 1936 года он выступил с большой речью на созванном ЦК ВЛКСМ совещании по детской литературе (его речь была 29 января опубликована в «Правде»).

В начале лета 1936 года секретарь Союза писателей СССР и по совместительству заведующий культпропом ЦК Александр Щербаков и Михаил Кольцов доложили секретарям ЦК Сталину, Андрееву и Ежову, что руководство «Международной ассоциации писателей для защиты культуры» собиралось созвать 20 июня в Лондоне пленум своего бюро. В связи с этим они предлагали направить в Лондон 7 человек от Союза писателей, а также Л.Мехлиса и И.Луппола для выработки и утверждения плана Международной энциклопедии культуры. Перед этим в Москве побывал Андрэ Мальро, которого счёл необходимым принять Андреев. Получив доклад, Андреев тут же карандашом набросал записку в Совнарком: «т. Молотову. Как твоё мнение по этому делу. Кого послать на пленум в Лондон?» (РГАСПИ, ф. 82, оп. 2, д. 1026, лл. 12–13). Но Молотов никаких корректив в составленные Щербаковым и Кольцовым списки вносить не стал. Его помета сохранилась лишь на самом докладе: «Денег 65 000 руб. в валюте и 10 000 сов. рублей».

В декабре 1936 года Андреев вызвал к себе одного из руководителей Союза писателей Ставского. «Я, – доложил 21 декабря Ставский на совещании критикам-коммунистам Союза писателей, – был у секретаря ЦК с обзором всех книг, которые имеются у нас после съезда. Что-то есть, что-то написано. Про ряд писателей нельзя сказать, что они отстают. Но надо об этом знать. А знают у нас плохо, мало. Секретарь ЦК сказал: «Критики нет, такой критики, которая бы доносила достижения нашей литературы до широких масс страны».

Кстати, Андреев интересовался состоянием дел не только в критике. 27 января 1938 года бюро секции поэтов, недовольное отношением начальства к их жанру, собиралось направить к Андрееву целую делегацию во главе с Алексеем Сурковым, считая, что только Андреев, а не профильные отделы ЦК могли по-настоящему оценить и поддержать поэтическое слово.

Помимо культуры Андреев одно время ведал в ЦК также вопросами печати и цензуры. Так, 3 марта 1936 года Андреев подробно проинформировал Сталина о состоянии дел в цензуре. Он сообщил вождю: «На Оргбюро рассматривался вопрос о состоянии дела в органах Главлита (цензуры). Проверка показывает, что в делах Главлита много всякого беспорядка, засорённости чуждыми и малоквалифицированными людьми и прежде всего, видимо, неправильно, что Главлит является частью Наркомпроса и проводит цензуру только по РОФСР. При СНК СССР есть уполномоченный по охране военных тайн в печати, осуществляющий цензуру по всему СССР. Организации Главлита в союзных республиках Главлиту (в Москве) не подчинены. Всё это создаёт разнобой в работе, а часто и отсутствие действительного контроля за печатью. Оплата труда работников Главлита поставлена совершенно ненормально: они получают зарплату от тех издательств, литературу которых контролируют. Это создаёт положение зависимости работников Главлита от издательств, а с другой стороны – ставит издательства в зависимость от работников Главлита (последние нередко работают на договорных условиях). В связи с этим Комиссия ОБ разработала решение, которое и вношу на утверждение Политбюро» (РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 37, л. 60).

Андреев очень тщательно следил за ситуацией в информагенствах и издательствах. Во многом именно от него зависело, кому руководить Телеграфным агентством Советского Союза. «15 мая с.г., – доложил 22 ноября 1937 года ответственный руководитель ТАСС Я.Долецкий Сталину, – я обратился к секретарю ЦК тов. А.А. Андрееву с просьбой об освобождении меня от работы в ТАСС. Я имел возможность обстоятельно изложить тов. Андрееву мотивы моей просьбы, но тов. Андреев мне отказал» (РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 5, л. 14).

Чуть позже Андреев приставил к Долецкому своего комиссара в лице Хавинсона. Однако после этого ситуация в агентстве стала ещё хуже. 10 февраля 1937 года Долецкий вновь призвал в качестве арбитра Андреева. Одновременно копию своего обращения к Андрееву руководитель ТАСС послал Сталину. Вождь, ознакомившись с жалобой, написал: «Хорошо бы разобрать это дело тт. Жданову и Андрееву. И.Сталин» (РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 5, л. 24). Кончилось всё тем, что единоличным руководителем в агентстве стал Хавинсон.

По другим архивным документам можно проследить, как Андреев занимался издательствами. Как оказалось, Андреев рассматривал кандидатуры не только директоров издательств, но даже заведующим отдельными секторами. Так, весной 1936 года директор Гослитиздата Накоряков лично просил Андреева разрешить перестановку в сектору современной советской художественной литературы: освободить по состоянию здоровья критика Ивана Беспалова, а на его место назначить прозаика Виктора Кина, до этого возглавлявшего отделение ТАСС в Париже (РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 30, л. 79).

Архивные документы свидетельствуют, что весь 1937-й год Андреев бдительно следил за ситуацией в Союзе писателей. Так, 9 января 1937 года руководитель комсомола А.Косарев направил на трёх страницах Сталину и Андрееву донесение «о политически вредных настроениях среди многих беспартийных писателей» (РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 188, лл. 1–3). 25 марта 1937 года к Сталину и Андрееву обратился уже секретарь Союза писателей Вл. Ставский. Он доложил, что 19 марта Борис Эйхенбаум, выступая на общем собрании писателей в Ленинграде, допустил контрреволюционное высказывание (РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 188, л. 4). 3 мая 1937 года Андреев оказался в числе адресатов заместителя завотделом культпросветработы ЦК Ангарова и завсектором Культпропа ЦК Тамаркина. Два партчиновника доложили Андрееву и другим секретарям ЦК о ненормальной ситуации в руководстве Союза писателей (РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 188, лл. 30–34). Однако ситуация в писательском сообществе долго не выправлялась.

30 января 1938 года бывший секретарь парткома Союза писателей Иван Марченко пожаловался на Ставского Сталину. Вождь, прочитав четырнадцатистраничное заявление Марченко, дал указание во всём разобраться «Молотову, Андрееву, Жданову, Ежову, Маленкову» (РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 188, л. 60). Андреев предложил рассмотреть вопрос о писателях в ЦК.

Первое совещание в ЦК на эту тему состоялось под председательством Андреева 25 марта 1938 года. Второе – 27 марта.

Второе совещание частично законспектировал Ставский. Он привёл отдельные реплики Андреева, в частности, «А только ли дело в Ставском?»

Как выяснилось, Союз погряз в групповой борьбе. Ставский в своих записях отметил:

«Групповая борьба в ССП.

Андреев: Между кем и кем?

Жданов: Объём? Почва?

[Войтинская]: Ставск[ий] меня спрашивал: Ты за кого? За Фадеева или за меня?

Позволяют себе играть настроениями беспарт[ийных].

Андреев: Подоплёка?

[Войтинская]: Старые групповые навыки».

Третье совещание по вопросам литературы в ЦК прошло 8 апреля 1938 года, но на нём первую скрипку играл уже не Андреев, а Жданов.

Пока в ЦК шли организованные Андреевым совещания о литературе, в Кремль валом повалили доносы на писателей. Причём большинство доносов сочиняли сами же литераторы. Многие инженеры человеческих душ боялись, как бы совещания у Андреева не закончились чисткой писательских рядов и поэтому торопились утопить в клевете своих коллег и выгородить себя. Одно из таких писем 7 апреля 1938 года отправил Андрееву из Ленинграда руководитель объединения пролетарских очеркистов «Сквозняки» Николай Костырев. Пытаясь побыстрей «отмыться» от причастности к созданию первым юкагирским автором Тэки Одулоком повести «Жизнь Имтэургина Старшего», этот Костырев торопился свалить всю вину на Фадеева, который, по его мнению, потерял чувство революционной ответственности и бдительности».

Проанализировав материалы всех трёх совещаний, Андреев 7 мая 1938 года доложил Сталину: «Мы с т. Ждановым вызвали в ЦК президиума Союза <писателей> «человек около двадцати партийных и беспартийных писателей, чтобы выяснить обстановку в Союзе и писательской среде. Два вечера мы их выслушивали. По приезде т. Жданова в Москву хотим продолжить разговор с ними, но уже можно сказать, что положение в Союзе писателей тяжёлое. Видно по всему, что там проводилась продуманная вредительская работа по дезорганизации писательской среды. Ставский во всём этом выглядит с очень плохой стороны, а поведение его было прямо подозрительным и провокационным в отношении писателей» (РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 188, л. 50).

Однако Сталин продолжал чего-то выжидать и с окончательным решением не торопился. Через какое-то время Андреев с коллегами попытались напомнить вождю о писателях. «Товарищ Сталин! – написали 14 июня 1938 года Андреев и Маленков. – У нас затянулось дело с решением о секретаре Союза писателей. Ставского надо оттуда убирать поскорее. Я и Маленков предлагаем вместо него т. Храпченко – ныне заместитель председателя Комитета искусств. Тов. Храпченко М.Б. вызывали, проверяли, человек подходящий, партийный, культурный, знакомый с вопросами литературы» (РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 188, л. 78). Но вождь чуть позже предпочёл ставку сделать на Фадеева.

Интересно, что уже в июле 1938 года Андреев направил Сталину записку в связи с внесением в ЦК предложения Фадеева и Павленко о награждении писателей. Он сообщил, что просмотрел список соискателей орденов вместе с Берией. «В распоряжении НКВД, – доложил Андреев, – имеются компрометирующие в той или иной степени материалы на следующих писателей: Инбер В.М., Исаакян А.С., Бергельсон Д.Р., Голодный М.С., Светлов (Шейнсман) М.А., Асеев Н.Н., Бажан Н.П., Катаев В.П., Якуб Колас, Янка Купала, Маршак С.Я., Новиков-Прибой А.С., Павленко П.А., Погодин (Стукалов) Н.Ф., Тихонов Н.С., Бахметьев В.М., Лавренёв Б.А., Леонов Л.М., Мосашвили И.О., Панфёров Ф.И., Рыльский М.Т., Сейфуллина Л.Н., Толстой А.Н., Федин К.А., Шагинян М.С., Шкловский В.Б., Бровка П.У., Герасимова В.А., Каменский В.В., Луговской В.А., Сурков А.А. Просмотрев совместно с тов. Берия эти материалы, считаю, что Инбер В.М., Исаакян А.С., Бергельсон Д.Р., Голодный М.С. и Светлов (Шейнсман) М.А. должны быть отведены из списка к награждению, как по характеру компрометирующего материала, так и потому, что за последние годы их вес в советской литературе был совершенно незначительным. Из материалов на остальных перечисленных мной писателей заслуживают внимания материалы, компрометирующие писателей Новикова-Прибоя, Панфёрова Ф., Толстого А., Федина К., Якуба Коласа, Янку Купала, Сейфуллину, Рыльского, Павленко. Необходимо отметить, что ничего нового, неизвестного до этого ЦК ВКП(б), эти материалы не дают. Что касается остальных кандидатур к награждению, компрометируемых в той или иной степени материалами НКВД, считаю, что они могут быть награждены, имея в виду их значение и работу в советской литературе». Сталин после этого отложил вопрос о награждении писателей на полгода.

Был ли сам Андреев во всём непогрешим? Конечно, нет. Спустя десятилетия Никита Хрущёв утверждал, что «Андрей Андреевич сделал очень много плохого во время репрессий 1937 года. Возможно, из-за своего прошлого он боялся, чтобы его не заподозрили в мягком отношении к бывшим троцкистам. Куда бы он ни ездил, везде погибало много людей». К этому добавлю: Андреев лично председательствовал на ключевых заседаниях пленумов ЦК ВКП(б), на которых объявлялись вне закона десятки функционеров из высших эшелонов власти.

Здесь стоит отметить, что Сталин и спецслужбы имели компромат и на самого Андреева, но они по каким-то причинам хода собранному досье не давали.

К слову, в архиве сохранилась записка двух чекистов – Матвеева и Киселевича, работавших на Юго-Восточной железной дороге. 31 июля 1938 года они доложили помощнику начальника 1-го отдела 3 управления НКВД СССР Синегубову: «При аресте 20-го июля с.г. в гор. Москве бывшего начальника Политотдела Юго-Восточной жел. дороги ДУРМАШКИНА Александра Марковича у него в квартире оказались принадлежащие его жене – ТИВАС Альме Яновне две фотокарточки Секретаря. ЦК ВКП(б) Андрея Андреевича АНДРЕЕВА и подлинник письма жены тов. АНДРЕЕВА на имя жены ДУРМАШКИНА. Перечисленные фотокарточки и письмо направляю как не имеющие никакого отношения к делу ДУРМАШКИНА. На первичном допросе ДУРМАШКИН показал, что с 1917 по 1919 г. он примыкал к группе интернационалистов, возглавляемой ЛОЗОВСКИМ, и в 1923 году, будучи уже членом ВКП(б), имел политические колебания, разделяя антипартийные положения платформы «46», что он, по его же показаниям, скрывал в своих анкетных документах. Одновременно информирую Вас о том, что ДУРМАШКИН на допросах спекулирует своим знакомством с т.т. АНДРЕЕВЫМ А.А., секретарём ЦК ВЛКСМ КОСАРЕВЫМ А. и секретарём Дальневосточного Крайкома ВКП(б) СОБОЛЕВЫМ. Следствие по делу ДУРМАШКИНА продолжаем» (РГАНИ, ф. 3, оп. 62, д. 3, лл. 32–33).

После создания летом 1939 года Агитпропа ЦК, Андреев отчасти от дел культуры, литературы и печати отошёл, вернув почти всю идеологическую сферу в ведение Жданова. Партаппарату отход Андреева от проблем искусства был объяснён состоянием здоровья партфункционера (в архиве сохранился доклад Сталину на эту тему начальника Ленсанупра от 12 сентября 1939 года). Но, судя по всему, для перестановок во власти существовали и другие причины, а не только участившиеся болезни Андреева.

Похоже, к концу 30-х годов Сталин стал опасаться, как бы обновлённый партаппарат не перехватил у него власть. А полностью доверять спецслужбам он уже не мог. Вождь остро нуждался в квалифицированном партийном контроле, который бы не подчинялся ни органам внутренних дел, ни госбезопасности и напрямую замыкался бы на Сталина. А тут вождь мог довериться только Андрееву.

Сталин не случайно ставку сделал на Андреева. С одной стороны, Андреев хотя бы из-за своего здоровья уже не мог претендовать на лидерство. Поэтому Сталин мог не опасаться, что Андреев рано или поздно его подсидит. А с другой стороны, Андреев за долгое время работы в аппарате накопил много разной информации о партфункционерах высшего и среднего звена. Он знал, кто чем дышал в 20-е и 30-е годы (Кстати, когда в апреле 1939 года в стал вопрос о снятии Ежова, именно Андреев, если верить дневнику писателя Владимира Ставского, выступил с резкой речью, предъявив ряд обвинений лично Сталину. «Чего ты смотрел? – упрекал Андреев вождя. – Тебе же говорили, смотри. Зачем Е<жова> взял в заместители? Я же тебе говорил: не бери его, а ты взял»).

В общем, в конце 1939 года Сталин утвердил Андреева председателем Комитета партконтроля при ЦК, одновременно оставив его ещё и секретарём ЦК. Но это была верхушка айсберга. Лишь единицы знали, что главным делом для Андреева продолжали оставаться прежде всего партийная контрразведка и работа с агентами нашего влияния, которые занимали большие посты в странах Запада.

Несмотря на смену приоритетов в своей деятельности, Андреев совсем литературу не забывал. Так, 9 сентября 1940 года он вместе со Ждановым и Маленковым принял участие в организованном Сталиным совещании в ЦК ВКП(б) по литературе, на котором не только решалась участь проштрафившегося Александра Авдеенко, но и определялось, в какой духе дальше развиваться советскому искусству. А 8 февраля 1941 года Андреев принял отчёт Агитпропа ЦК о ходе выполнения принятого 26 ноября 1940 года постановления ЦК «О литературной критике и библиографии».

В начале войны Андреев вернулся к проблемам транспорта. Он, в частности, занялся военными перевозками. А потом ему поручили сельское хозяйство. Насколько значимо было тогда его влияние на жизхнь страны, пока неизвестно.

После войны состояние здоровья Андреева резко ухудшилось. 16 ноября 1945 года он сообщил Молотову и Маленкову: «Около года как у меня после одного из гриппов стало ухудшаться состояние слуха, сопровождаемое постоянным шумом в голое, что сильно мешает в работе. Чтобы как-нибудь отделаться от этого, я применял всякие способы лечения, которые только предписывали врачи, но положительных результатов пока что нет <…> Я просто уже перестаю слышать разговорную речь, особенно на заседаниях» (РГАНИ, ф. 3, оп. 62, д. 3, л. 43).

Казалось бы, после этого Сталин должен был отправить Андреева на пенсию. Но вождь совсем отпускать своего соратника на отдых не стал. Он только поменял ему сферу деятельности: в марте 1946 года Андреев был убран из секретарей ЦК ВКП(б), но назначен заместителем председателя Совета Министров СССР по сельскому хозяйству.

Неужели Сталин и впрямь считал Андреева большим специалистом по сельскому хозяйству? Конечно же, нет. Реально сельским хозяйством после войны управлял нарком Бенедиктов. Андреева же Сталин продолжал держать во власти из-за других соображений. Во-первых Андреев слишком много знал, чтобы такого человека просто так отпускать на пенсию. А второе: вождь ещё не успел подобрать Андрееву преемника по линии политической разведки и соответственно Андреев пока не знал, кому передать свои контакты с агентами влияния на Западе. Именно поэтому тяжело больному Андрееву вождь распорядился подыскать какое-нибудь хорошее местечко в правительстве.

Похоже, вопрос о преемнике по части политразведки затянулся на несколько лет. Судя по всему, в какой-то момент Сталин стал рассматривать на роль негласного руководителя стратегической партийной разведки Михаила Суслова. Но процесс передачи дел в этой сфере – это дело не одного дня и даже не одного месяца.
А вот тут, похоже, у Сталина не выдержали нервы.

Вождь уже сам стал часто болеть. На этой почве у него усилилась подозрительность – даже к своему ближайшему окружению. Он не исключал, что Андреев в определённых обстоятельствах мог предать его и перекинуться к другим членам Политбюро. Чтобы соратник остался на крючке, вождь в 1948 году распорядился арестовать его жену – Дору Хазан, которая когда-то была лучшей подругой Надежды Аллилуевой.

Судя по всему, Андреев горевал не слишком долго. Пока жена сидела за решёткой, он закрутил роман с подавальщицей на одной из дач Политбюро Зинаидой Десятовой. Позже подавальщица родила ему двух дочерей. Конечно, Сталину потом обо всём доложили, но никто скандала из романтического увлечения Андреева раздувать не стал. Правда, в какой-то момент Десятова вынуждена была кремлёвскую дачу покинуть и перейти на какой-то завод.

В конце 40-х годов у Андреева вновь обострились проблемы со здоровьем. Начальник Ленсанупра Кремля профессор Егоров 11 января 1949 года доложил Маленкову, что у Андреева «возобновились головокружения, усилились головные боли и слабость» (РГАНИ, ф. 3, оп. 62, д. 3, л. 52). Егоров предупредил партийное руководство, что «вопрос о полном восстановлении трудоспособности < Андреева> по-прежнему является сомнительным» и предложил Андреева отправить на полгода в отпуск.

Увы, никакие процедуры Андрееву не помогали. Поэтому вождь на девятнадцатом съезде партии решил Андреева больше в Политбюро не оставлять. Членам ЦК он 16 октября 1952 года сказал: «Относительно уважаемого Андреева всё ясно, совсем оглох, ничего не слышит, работать не может, пусть лечится».

Правда, сам Андреев ещё на что-то надеялся. 15 ноября 1952 года он сообщил Сталину: «Хочется выбраться из тяжёлого состояния, в котором я оказался в результате длительного заболевания и снова стать активным работником партии» (РГАНИ, ф. 3, оп. 62, д. 3, л. 69).

После смерти Сталина судьба Андреева оказалась в руках Маленкова и Хрущёва. Те знали, что Андреев был уже тяжело болен. Но их не это волновало. Они боялись, как бы глухой Андреев не сообщил всей партии всю негативную о них информацию. Для Маленкова и Хрущёва удобней было подыскать какую-то должность для Андреева, лишь бы тот продолжал молчать. Уже 9 мая 1953 года Президиум ЦК КПСС постановил: «Поручить Секретариату ЦК КПСС представить предложения о работе тов. Андреева А.А.» (РГАНИ, ф. 3, оп. 62, д. 3, л. 71).

Тем временем в коридорах власти возникли слухи о попытках пересмотра отношения к Сталину. Андрееву это не понравилось.

В начале августа 1953 года он, выступая на пленуме ЦК КПСС, вступился в защиту имени Сталина. «Были два ярких выступления, – отметил 8 августа 1953 года в своём дневнике поэт Александр Твардовский, – милого старика Ворошилова и А.А. Андреева, как бы вставшего с одра своей многолетней болезни, которого в заключительном слове сильно поправил Маленков в вопросе о «культе личности». В своей речи Андреев выразил недоумение самой постановкой этого вопроса: мол, марксистская литература всё уже давно решила. Его поддержал репликой Ворошилов. Обрадовавшись поддержке, Андреев поспешил постановку вопроса о культе объявить исключительно «проделками Берии». Маленкову пришлось своих коллег чуточку поправить и признать, что культ личности Сталина принял в последние годы жизни вождя «болезненные формы и размеры» и призвал к преодолению нездоровых тенденций, связанных с «культом Сталина».

Сразу после Пленума Маленков и Хрущёв сделали вывод, что Андреев оказался неуправляем и что его следовало отовсюду убрать. Не случайно верный соратник Сталина вскоре лишился всех должностей. Он остался только лишь номинальным членом Президиума Верховного Совета СССР, который уже ни на что не влиял. Правда, потом к 60-летию было решено наградить его вторым орденом Ленина.

К слову: в дни двадцатого съезда КПСС к Хрущёву обратился бывший работник ЦКК – НКПКИ С.П. Писарев. Он писал:

«Не пора ли оруженосцу антипартийного культа личности А.А. Андрееву дать отставку?

Вот – итоги его деятельности:

Руководство Северо-Кавказской партийной организации. Итог: засорение организации и её руководящих органов чуждыми элементами, коррупция, фальшивые колхозы, вредная путаница национальных отношений, ухудшение положения трудящихся, в результате которого позднее, в 1941–42 гг., подавляющее большинство целого ряда северокавказских народов было так деморализовано, что не сумело оказать отпора классово-чуждым элементам и агентуре противника.

Руководство ж.-д. транспортом. Итог: положение настолько угрожающе покатилось под гору, что пришлось снова бросать на НКПС Л.М. Кагановича.

Руководство с.х. Итог: резкое ухудшение и путаница, необходимость срочной замены.

Руководство Советом по делам колхозов. Итог: Дальнейшее ухудшение дел в колхозах, полное подавление самодеятельности колхозников и подмена её бюрократической опекой сверху, тяжёлые и уродливые искривления, только сейчас, с огромными трудностями, выправляемые.

Работа в ЦК и КПК: Полное содействие истреблению партийных кадров, всевластию органов госбезопасности, эпопеям Ежова и Берия, ликвидации ленинской ЦКК – РКИ, разгрому общества старых большевиков и оставлению не у дел большинства физически-уцелевших из них, ранее, по гениальному плану В.И. Ленина, продуктивно работавших в столь необходимой для нашего государства и для нашей партии двуединой системе ЦКК – РКИ.

Прошу обсудить вопрос, целесообразно ли А.А. Андреева избирать в состав ЦК КПСС.

Одновременно прошу обсудить неизмеримо более важный вопрос: можно ли откладывать дальше восстановление ленинской ЦКК – РКИ, гениально предложенной Владимиром Ильичом перед его уходом от нас в качестве:

во-первых, – гарантии единства, демократического централизма и моральной чистоты партии и,

во-вторых, – гарантии всенародной успешной борьбы с главной опасностью для советского государства – с бюрократическим перерождением аппарата.

Ведь это – тот орган, где нашли бы драгоценное для партии применение лучшие, проверенные старые партийные кадры».

(РГАНИ, ф. 3, оп. 62, д. 3, лл. 75, 75 об.).

Но Хрущёв решил, что полностью добивать Андреева не стоило. А уже осенью 1960 года у верного соратника Сталина случился инфаркт.

26 мая 1962 года Леонид Брежнев сообщил в ЦК КПСС: «По состоянию здоровья тов. Андрееву А.А. трудно выполнять постоянную работу. Он обратился с просьбой установило ему персональную пенсию, сохранить за ним право пользования центральной поликлиникой и столовой лечебного питания, дачей № 4 в посёлке Архангельское с обслуживанием, а также право пользования автомашиной за счёт государства. В беседе тов. Андреев А.А. выразил желание работать в Президиуме Верховного Совета СССР в качестве советника» (РГАНИ, ф. 3, оп. 62, д. 3, л. 79).

К слову, пенсию Андрееву установили в размере 450 рублей.

В 1965 году Анастас Микоян предложил Андреева в связи с 70-летием наградить орденом Трудового Красного Знамени. Однако член Президиума ЦК КПСС Николай Подгорный, получив проект Указа, выразил особое мнение: «За, но наградить орденом Ленина» (РГАНИ, ф. 3, оп. 62, д. 3, л. 97). Брежнев встал на сторону Подгорного.

Умер Андреев 5 сентября 1971 года. Похоронили его на Новодевичьем кладбище. Из старых большевиков в последний путь бывшего соратника Сталина пришёл проводить Пётр Поспелов, который когда-то считался главным партийным идеологом.

Добавлю: за год до смерти Андреева – 30 мая 1970 года у верного соратника Сталина родился внук Илья Кочергин, который потом стал неплохим прозаиком.

 

Вячеслав ОГРЫЗКО