Николай ПАЛУБНЕВ. ЛИТЕРАТУРНЫЕ АДСОРБЕНТЫ (Журнальный зал)

№ 2016 / 38, 04.11.2016

Адсорбция – поглощение какого-либо вещества из газообразной среды или раствора поверхностным слоем жидкости или твёрдого тела. Вещество, на поверхности которого происходит адсорбция, называется адсорбентом. В качестве адсорбентов могут выступать разнообразные материалы с высокой удельной поверхностью: пористый углерод (наиболее распространённая форма – активированный уголь), силикагели, цеолиты а также некоторые другие группы природных минералов и синтетических веществ. Многие адсорбенты служат противоядиями, поглощая и удаляя из организма попавшие в желудочно-кишечный тракт вредные вещества. Современная литература противостоит ядам и порокам общества. На примере романов Р.Сенчина «Елтышевы» и «Зона затопления» можно убедиться, что горе и боль простого народа ещё способно найти в читателях крупицу сострадания. Прозрение авторов оставляет надежды на счастливый итог российской цивилизации, адсорбируя несчастья и заданность на обречённость многострадальной земли.

 

Журнал «Плавучий мост»
№ 2 2016

 

Ирина Евса

Переход

 

Во втором номере журнала на суд читателей представляет свою поэтическую подборку «Переход» Ирина Евса. Преобладают посвящения, исторические ретроспекции-стилизации, смелые экспериментальные экзерсисы, столь часто встречающиеся в пучине современной поэзии. Образы донесены чётко, без надрыва и содрогания, так что в каждом четверостишии слышен независимый голос суждения, классическими поэтическими приёмами изысканно воплощаются потаённые смыслы:

Трудись, глотай слюну, пока Антверпен спит

и ратуша снежком припудрена снаружи,

пока ночных цехов жужжит прилежный быт

под кружевами стужи.

Тревожит душу поэта и тема перехода, самой насущной на сегодня проблемы человечества, ищущего выход из неразрешимых современных глобальных ситуаций:

Портал вокзала с треснувшим пилоном.

Снег, что наклонно гаснет над перроном.

Поправив шарф, она шепнёт: «Иди».

И он пойдёт подземным переходом,

кружа, плутая, бедствуя под сводом,

но выхода не видя впереди.

Оттенки смыслов, бьющих из каждой строки, простых заявлений и предположений от первого лица, зеркально наводят пытливого читателя на собственное предназначение, отражение своих дум, надежд и страхов:

Намекни, как музыка незлая

с антресолей шатких шапито,

для чего всё это, ибо знаю,

что нелепо спрашивать, за что.

 

А в другом и лучшем распорядке

под присмотром ангельской братвы

я была бы овощем на грядке,

гусеницей в кружеве ботвы

Автор обретает вдохновение в почти будничных ощущениях, лишённых экспрессивной окраски, а стороны света являются только частью образа в глубоком человеческом миросозерцании:

На столе – бедлам. За окном – разруха

в красноватом зареве мятежа.

Между стёкол вдруг оживает муха,

пробиваясь к форточке и жужжа.

 

То весенних фрезий залётный запах,

то светила циркульный полукруг.

Лишь одно незыблемо: справа – запад,

если ты задумал бежать на юг.

В изобретательных аллюзиях находит поэт выражение самых трепетных порывов своей души, заставляя читающих сопереживать древним и простым, но столь до сих пор важным нравственным ценностям нашего мира:

…Ты в широтах, где всяк уместен – и, слава Богу!

но такие, как я, нелепы – и пусть. Не то б

слабоумной старухой к тихому эпилогу

доплыла бы, сложившись в англоязычный гроб

 

в чём-то розово-белом. Как бы ты иронично

поглядел – ни озноб в лопатках, ни в горле ком.

И тогда бы Господь послал меня жить вторично

в синеватую морось, на киммерийский холм.

Своим творчеством Ирина Евса продлевает очарование настоящей поэзии, обустраивая крепкий мостовой переход между великими стихотворцами прошлого и современными авторами. Каждый поклонник высокого искусства найдёт в данной стихотворной подборке нужные сердечные ноты, обогащая свой внутренний мир в стремлении быть более подготовленным в постижении красот окружающей действительности.

 

 

Журнал «Знамя»
№ 9 2016

 

Андрей Арьев

Привычка жить

 

В девятом номере журнала достойна углублённого прочтения статья Андрея Арьева «Привычка жить» к 80-летию Александра Кушнера. Автор, оперируя аналитическими выкладками, уверяет всех, что «Кушнеру дано умение превращать в поэзию повседневность, её прописи, на которые обращать внимание, тем более их любить, никак невозможно». Литературоведу свойственны и удивительные открытия: «Если что Кушнера и возбуждает как поэта, так это восхитительная череда случайностей в нашей, не нами расчисленной, жизни. Как будто каждое утро он получает по письму – в запечатанном конверте. Не всякий раз он вскрывается, но всякий – доставляется. Обычное для поэта дело, но Кушнер от подобного распорядка, от бесконечной повторяемости доступных обозрению мотивов не уклоняется, в уныние не впадает, соприкасаясь в этом пункте со святоотеческой философией: унылые и несчастные бессмертия не достигнут».

Андрей Арьев способен в простых словах объяснить сложные вопросы жизни: «Источник поэтического заключён в самой природе, в «жизни» – независимо от положения в ней человека. В этом, по Кушнеру, и состоит доказательство бытия Бога. Поэту остаётся лишь идти по следам Божественного промысла». Далее автор углубляется в психологию творчества: «Поэтическое «Я» Кушнера – а с этого местоимения стихов у него начинается не меньше, чем у записного романтика – к моменту завершения любого его лирического сюжета понижается до привычного нам обиходного «я». Это «я» – через демонстрацию изначальной отдельности всякого «я» от мира – обращает нас к открытию в нём родственной души.

И в стихах мы, исключительно по причине этого сродства, оставляя в стороне биографическую привязку к автору, читаем о жизни, совпадающей с жизнью конкретного гражданина, конкретной, проживаемой нами вместе с Кушнером эпохи».

Критикуя главное, литературовед не забывает и о деталях: «Куст сирени, тень, прохлада – таков «общий замысел». Олицетворённое инобытие поэт ищет в наипростейшем. В минуты печали – тоже. «Ветвь на фоне дворца» Кушнер в стихотворении с царскосельским пейзажем предпочитает самому дворцу: «…Но зимой не уроним достоинство тихое наше / И продрогшую честь». Не в этом ли, не в чести ли, не в нашем «самостоянии» всё дело? Сюжет стихотворения раскрывается в том, что первенствует в изображении не пышное императорское барокко, а наделённая экзистенциальными качествами безымянная ветвь». Образно наделяет критик каждый элемент анализируемой поэзии: «Оплести себя трагическим мороком Кушнер не позволит. В стихах для него важна противостоящая злым ветрам и всадникам апокалипсиса ни с чем не соизмеримая «точность», синоним «неожиданности». И неожиданнее всего бывает, конечно, обычный «пустяк». «Неожиданность» заменяет у Кушнера все «неизречённости» и «несказанности» романтической эстетики. «Чем точнее, тем неожиданнее» – так можно определить кушнеровскую поэтику».

В поисках смыслов рецензент находит и созвучия с классикой: «И высокое косноязычие Пастернака, и влечение к гармоническому покою раздражённого «мировой чепухой» Кушнера – эхо лирического взрыва, которым порождена, по ощущению обоих поэтов, человеческая вселенная и на постижение творческой природы которого нацелена вся их душевная работа в счастливые минуты жизни. Их у Кушнера больше, чем у других поэтов, но больше не беспредельно. Смерть у него, как у каждого мыслящего создания, тоже «всегда с собой».

 

Журнал «Новый Мир»
№ 9 2016

 

Денис Гуцко

Машкин Бог

Повесть

 

В сентябрьском номере журнала особенное впечатление производит повесть Дениса Гуцко «Машкин Бог». Перед нами творение одного из главных «новых реалистов». Вполголоса, камерно, будто вся вина в бедах людей на новом реализме, промоделирована жизнь российской семьи. Аморфно выделено место религии в раскрытии образов героев. На первый взгляд, повесть мало политизирована. Но, углубляясь в финал с насилием, можно увидеть подтекст темы революции от головы, вернее сказать от горя от ума, с поисками смысла и объяснением логики безумия. Герои, встретившись со смертью близкого человека, ищут духовного высвобождения. Таким событием можно считать в концовке убийство соседями их сторожевой собаки. Развязка с дальнейшей судьбой героев, предлагаемая писателем, является лишней. Есть просвет в будущей жизни или нет – большой разницы нет. Скомканность надежд на счастье отчётлива в подобных описаниях российской глубинки. И любовь только проводник лучших чувств, пусть даже и из детства. Проживая подобную модель восприятия, читатель погружается в самоотречение. Чересчур реально, близко к ненавидимой действительности, но функции больше оказываются познавательными. Хотя сложно сейчас удивить обывателя экспрессией негативной картиной мира. Обладая глубинным замыслом, повесть оказывается на грани однодневки. Денис Гуцко всеми усилиями старается убедить в жизненности предлагаемого нравственного посыла людям жить по совести. Без опоры и сложившегося годами фундамента в душе это невозможно. Вековые принципы общежития находят здесь диссонанс. Человек ежеминутно меняется, но остаётся человеком. Пусть и идёт борьба двух начал в сердце человеческом, он всегда выбирает свой праведный личный путь, сообразно с наклонностями и воспитанием. Ведут ли дороги нового реализма к разрешению современных нравственных проблем – наверное, нет. Но, пытаясь разобраться, писатели нащупывают иные линии развития многих судьбоносных событий. И помощь им должны оказывать сами читатели – и откликами, и душевным отношением, в каждом слове честно проживая непростую реальность нашей многообразной жизни.

 

Николай ПАЛУБНЕВ

г. ПЕТРОПАВЛОВСК-КАМЧАТСКИЙ