Уже не дом, а домовина

№ 2016 / 46, 29.12.2016

Час X, Y, Z и многих ещё букв для Литинститута пробил. Хотя и хватило б шести. Каких – пусть импровизирует читатель, сотрудники института выучили их давно и повторяют слово, включающее их все, слово, которое сочетает материнское начало и отцовское окончание, как заклятие, покуривая во дворике, где стоит, повернувшись спиной к дому собственного имени, Герцен с непочатым куском пипифакса в руке.

Только это слово, включающее в себя все шесть упомянутых букв, способно описать чувства, обуревающее насельников этого дома. Потому что ясно: у Литинститута появился не просто конкурент. Курсы или что там при ВШЭ, где станут учить райтеров и рерайтеров (каковы слова! почти на уровне слова, которое сочетает материнское начало и отцовское окончание), предприятие весьма практическое. И речь не об уровне преподавания и не об учебной программе.

Понятно, что весь первый семестр начинающие райтеры и рерайтеры (кстати, разделят ли их на два потока, или специализация пройдёт только на последнем курсе?) будут изучать, где вернее ставить ударение в имени Майя и фамилии Кучерская. Понятно, что весь второй семестр уйдёт на то, чтобы щеголять благоприобретёнными знаниями, поскольку не каждый, пусть и филолог, знает, где вернее ставить ударение в таком имени и такой фамилии. Но остальное (студенты Литинститута сказали бы – остатнее) время они будут заниматься практикой. Райтеры станут писать, а рерайтеры переписывать, после чего они поменяют места: кто был райтером, будет рерайтером и наоборот.

Главное же не полученные навыки – умение придумать рекламный слоган, сочинить сценарий корпоратива, составить синопсис чего угодно, и при этом знать, где ставится ударение и в слове «слоган», и в слове «синопсис». Главное, что выпускники этой профессиональной школы будут трудоустроены, чего никогда не бывало с выпускниками Литинститута за всю его долгую историю.

Оставим в скобках – зачем ВШЭ организует такие курсы. Не для денег, много ли на том заработаешь по меркам ВШЭ? Однако надо помнить, что прячется за этими тремя неудобными буквами. Идеология, идеология. Либералам гайдаровского помёта, изрядно потеснённым в политике, необходимо внедрять свои идеи. Для этого и будут готовить людей, умеющих более-менее связно выстраивать текст, независимо от того, что это за текст и чему посвящён. Прибавьте сюда корпоративный дух, что объединит райтеров и рерайтеров, независимо от того, кто из них кто, единство учебной базы, прибавьте ощущение («чувство» никак не лезет в строку) понимания («благодарности» не лезет туда же), что ВШЭ не только обучила жаждущих, за их же счёт, но и трудоустроила.

А что выпускники Литинститута? Выходят в мир, продутый всеми и всяческими ветрами, неровным счётом ничего не умея. Им годы втолковывали, что писательство – высокое призвание, так и не научив бить в нужную точку хореем и амфибрахием, грозить при случае дактилем, зазывать читателя в пляс анапестом. Но ведь есть семинары! – вскликнут оппоненты, не понимая, что семинары есть художественная самодеятельность. Прозаиков, драматургов, поэтов, критиков и кто там ещё на творческих семинарах не учат писать. Под руководством мастера (так и говорят: мастер Михайлов-младший, мастер Василевский, мастер Малягин) семинаристы обсуждают написанное. Да разве какой-нибудь мастер, а семинаристы ему под стать, опустится до того, чтобы указать: вот и рифма не та, вот и с ритмом перебои. Мастер говорит о высоком, о шорт-листе грядущего «Букера», о прошедшей книжной ярмарке, о поездке за рубеж, о своих творческих планах. Мастер не всегда снисходит до такой житейской прозы (тут следует подразумевать кавычки), как чтение загодя обсуждаемых стихов или прозы.

В Литинституте всегда, лучше ли, хуже ли, совсем паршиво, преподавали теорию прозы, теорию драмы, теорию стихосложения. Разумелось, что студенты и без того пишут, чтобы давать им ещё и практические задания. Да и будет ли студент Литинститута заниматься подобным вздором. Это ниже его достоинства. Это грубая насмешка. Если его приняли в Литинститут, значит, он это заслужил.

Практические задания, кажется, были только на семинаре Ал. Михайлова (старшего, а тогда и единственного) и Г. Седых. Предлагалось написать сонет или сочинить вариацию на основе строки, заимствованной из классики. Что-то вроде: быть знаменитым некрасиво, за то гребут и в хвост и в гриву, над рукописями затрясся и оказался не у кассы, и каждым ломтём, каждой скибой вседневно говорить спасибо.

Другие студенты тряслись над рукописями, были мрачны, неблагодарны. В общем, как говорил – может, говорит и по сию пору, ибо продолжает работать в Литинституте, теперь заведуя кафедрой – один некогда старший преподаватель: «Студент Литинститута подл и бездарен». Что ж тут возразить? И с нравственностью нелады, и с дарованиями нехватка. Поэты не в силах были написать короткую рецензию, критики не могли связать двух рифм, драматурги… Чтобы не шокировать
читателя, как выяснилось, весьма слабонервного, о драматургах умолчу. Представим, что их нет, поголовно ушли в суфлёры.

Ведь ремесло, даже самое высокое ремесло, это – практика, ежедневная и напряжённая. А какая тут практика, когда стих за стихом лепят, похмелиться некогда, как нашёл, как нашёл стих, и никак не отвяжется. Обосновавшийся в городе бывший селянин только и пишет, что о родном селе, о том, что спасу нет, скучает, вот сейчас бы бросился в родные поля, все грядки перерыл, всех тёлочек и овечек расцеловал бы, словно родных сестёр. И горожанин не отстаёт, тоже строчит о красотах родной природы: шумел сурово брянский лес, когда я на сосну залез, а я вскарабкался, дабы оттуда усмотреть грибы. Талант, бери глубже – гений, положен студенту Литинститута по статусу. Не смотри, что немыт, небрит, отдаёт перегаром, он надёжа родной земли, её опора, когда особо лежит.

Недаром десятилетиями бытует в Литинституте дикая легенда о гениальном дворнике А. Платонове. Дескать, вот дворник простой, а классик. Это греет душу или что там имеется у студентов второго и третьего курса. Им не представить, что классику советской литературы было невмоготу ходить по двору, замусоренному студентами, курящими, плюющими, бросающими окурки, спички и клочки черновиков.

Говорят, что в Литинституте многое меняется, учебную программу пересматривают на предмет сближения с реальной жизнью. Ежели так, институтскому начальству следует разработать новые спецкурсы, с учётом специфики учебного заведения и состава учащихся: поглощение спиртных напитков (от стакана до трёх бутылок включительно), членовредительство и суицид, хождение по карнизам общежития и прыжки с четвёртого этажа, риторическое восхваление собственных достоинств, рукопашный бой с применением бытовых предметов при обосновании степени одарённости, как своей, так Серёжи, Коли и Васильмакарыча, надевание и снятие противозачаточных средств (на время или навсегда), похищение книг в библиотеке (критерии для изъятия тех или иных изданий: редкость, востребованность на вторичном рынке, лень отнести).

Поговаривают, что нынешнее институтское начальство, а равно и преподавательский состав, прилагают неимоверные усилия для того, чтобы сохранить эту заброшенную кузницу писательских дарований, и вот-вот они выстроятся по фасаду в виде атлантов: А.Варламов,
С.Дмитренко, В.Смирнов, Е.Рейн, привнеся в экстерьер фасада приятное разнообразие – кто с бородой, кто без оной, кто, напротив, с лысиной, кто с подъятым горе кулаком, так он читает стихи, так выступает на вечерах, так ходит по улицам (на всякий случай). Думается, надо бы добавить и кого-нибудь из женских персонажей, если не в качестве кариатид – телом не вышли, то в роли горгулий. Лить воду, полоща мозги и перемывая косточки знакомым, которые находятся тут же, за стеной, они умеют в избытке.

Но не поможет и это. Час пробил и пробил не раз. Поздновато что-либо менять. Увы, так и не поняли за десятилетия, которые существовал Литинститут, что решают не познания, не таланты студентов. Решает присутствие значительных личностей, рядом с которыми и проявляется, а затем крепнет талант. Решает личный пример – мастера работают, не покладая рук. Только этому и можно у них научиться. Нет мастеров, и подмастерьев нет. Ушли в никуда.

Дом Герцена, эка вспомнили. Уже не дом, а домовина.

 

Иван ОСИПОВ