Александр ТРАПЕЗНИКОВ. СТРАСТИ ПО ДОНБАССУ
№ 2017 / 13, 14.04.2017
Донбасс глазами писателя, путешествующего по родным ему местам – новая книга Бориса Евсеева «Казнённый колокол» (издательство «Э»), как всегда звучащая музыкально на все инструментальные голоса, даже на такие, которым нет и не придумано ещё названия в привычных словесно-оркестровых партитурах.
Это свойственно всему его творчеству, сочетающему в себе то колокольный звон, то печальный крик чайки, то шёпот листвы, то вечернее пение у костра, то негромкий разговор любящих сердец, а то и выразительную тишину безмолвных уст. На мой простодушный взгляд – это один из самых талантливых и недооценённых по большому счёту прозаиков-поэтов современной России. И я намеренно соединил два этих слова через дефис. Не знаю, писал он раньше или пишет сейчас стихи, но Борис Евсеев, безусловно, поэт. Проза его образна и метафорична, наполнена музыкальным ритмом, напоена глубокими сакральными смыслами, а разгадка и понимание её придёт лет этак через сто. А может и не надо разгадывать? Ведь всё простое и привычное глазу – быстротечно и беспамятно.
Большинству читателей свойственен невероятно поверхностный взгляд на духовные истины. Спросите: какие идеалы проповедует наша литература, и вы вдруг обнаружите, что ни один человек не назовёт вам ничего конкретного и ясного. Вернее, ответов будет множество, и каждый будет по-своему прав, отстаивая свои ценности и представления. Литература многообразна и по тематике, и по стилю, и по многим другим сюжетным «шкалам». А идеалы заложены в самой ткани произведения. Как в последних (да и ранних тоже) книгах Бориса Евсеева. Мне эти идеалы близки.
Вот рассказ «Дорога. Мёртвый енот, надкушенная брюква». Всего несколько страниц, начало поездки на Донбасс, дорога после КПП, Иловайск, груды битого шифера, аллея обгорелых деревьев, короткие реплики пассажиров в джипе, сбитый кем-то насмерть красавец енот на трассе, надкушенная им брюква… А другой енот, более удачливый, через пару километров, уцелел, унёс в узких человеческих ладонях бородавчатую жабу, избежал смертельной встречи с машиной. Мой корявый пересказ может вызвать недоумение. И что же? Это всё? Для читателя поверхностного, приготовившегося попутешествовать налегке, да ещё и «бесплатно», без духовного сопереживания вместе с автором, может, и так, всё. Но вслушайтесь в слова писателя о мёртвом еноте:
«Жить хотят все. И чтобы жить спокойно, смерть наблюдать не желают: ни свою, ни чужую, ни вчерашнюю, ни сегодняшнюю, ни завтрашнюю! А тот, кто этого хочет, кто привык представлять свою или чужую смерть, – тот о ней тоже сразу старается забыть… Но даже мимолётного взгляда оказалось достаточно, чтобы жизнь его поселилась во мне надолго, чтобы тревожило и тревожило то неочевидное и страшно важное, что происходило с енотом до сегодняшнего рассветного часа: долгая зима, пахнущее чьей-то молодой резкой кровью дупло пятидесятилетнего грецкого ореха, зимний прерывистый сон, а после сна – встреча с ржаво-палевым, некрупным, но неслыханно злым и грызучим азовским волком и следом за этой встречей – долгая отсидка в дупле, затем поиски самки и, наконец, гибель под колёсами какой-то не слишком тяжёлой машины, скорее всего мотоцикла». И в конце рассказа: «Тут же померещилось: не я смотрю на дорогу – дорога вбирает меня со всеми потрохами в свои повороты, изгибы, трещинки, воронки, лужицы, дымы, раздымленья, сверканья…». Не знаю, как вам, но этот енот, «поселившийся» в душе Бориса Евсеева, каким-то невероятно странным образом очутился и в моей «личной квартире», теперь уже навсегда, так же как и обгорелые деревья, надкушенная брюква, дорога на Донбасс и многое-многое другое. Всего один рассказ из двадцати, представленных в сборнике, а метафизически симфония-реквием.
Постскриптум. Кстати, о деревьях, «аспидно-чёрных, как сожжённые души, заострённых, искалеченных, тянущихся к небу, но сразу же в безнадёге и замирающих». «В одинаковости судеб этих сгоревших деревьев почудилось что-то злобно-механическое, до тошноты одинаковое, в обычной жизни всеми здоровыми существами и многими людьми отторгаемое». Это тоже Донбасс, символ времени. Помните Пушкина: Лукоморье, дуб зелёный, учёный кот, златая цепь… Сказка. Нынешняя жизнь вынесла весь мир в безбожие. Теперь дуб обгорел, а рядом с ним лежит мёртвый енот. А ведь образ зелёного дерева архитипичен. Может вспомниться и Мамврийский дуб патриарха Авраама, и стихи Псалтири, в которых живущий по заповедям Божиим муж уподобляется древу, насаждённому «при исходящих вод». Древо как образ мироздания мы видим и на иконе Пресвятой Троицы преподобного Андрея Рублёва – оно высится за образом Бога Сына и тем указывает на свою соотнесённость со Христом. А пламя может истребить всех, что отчётливо пытается донести до нас Борис Евсеев. И это уже не сказка.
Александр ТРАПЕЗНИКОВ
Добавить комментарий