Александр БАЙГУШЕВ. ВСЁ ЛИ МЫ ЗНАЕМ О СОЛЖЕНИЦЫНЕ? (интервью)
Рубрика в газете: В поисках истины, № 2018 / 31, 31.08.2018, автор: Александр БАЙГУШЕВ
– Вы как-то обмолвились, что первым на Солженицына обратил внимание Илья Эренбург и якобы по его рекомендации Солженицына завербовали в «красную паутину». Но откуда это вам известно? Я по архивам установил, что перед войной Солженицын обращался со своими рассказами лишь к Борису Лавренёву и Константину Федину. Эренбурга, кроме вас, пока никто не упоминал.
– Я не знаю, где и какие сохранились документы, а говорю то, что сам, своими ушами слышал от Эренбурга. Я уже рассказывал о том, что меня с середины 50-х годов близкое окружение Михаила Суслова, видимо, с подачи моего учителя по МГУ Романа Самарина, специализировавшегося на литературе и культуре Запада, а может, и при содействии историка Бориса Рыбакова стало готовить к работе в «красной паутине». Как до меня потом дошло, Суслов ускорил поиски замены Илье Эренбургу, который после выхода повести «Оттепель» начал терять у него доверие. Кто-то порекомендовал ему Владимира Бушина. Говорили, будто рассматривались также кандидатуры Владимира Лакшина и Льва Аннинского. Но окончательный выбор пал на меня. Наверное, не последнюю роль в этом сыграли мои приятельские отношения, с одной стороны, с зятем Хрущёва – Алексеем Аджубеем, а с другой – с дочерью Брежнева Галиной.
В какой-то момент меня вызвали к Андропову, который тогда руководил в аппарате ЦК партии одним из отделов. Судя по всему, Андропов ко мне никаких претензий не имел. Похоже, его вполне устроила моя кандидатура. А потом меня привели к Суслову. Но зарплату я стал получать не в ЦК, а в газете «Московский комсомолец» (мне было поручено, в частности, наблюдать за настроениями в политических кругах).
Именно на почве «красной паутины» я потом не раз встречался с Эренбургом. Кстати, это ведь Эренбург в своё время во многом помог мне попасть во ВГИК. И он же долго поддерживал мой интерес к хазарской теме. Когда ему стало известно, что я взялся за роман о хазарах, он посоветовал мне почитать «Иудейскую войну» Фейхтвангера. Но тогда эта книга у нас была запрещена. И Эренбург принёс мне из дома свой экземпляр на немецком языке. Он хотел, чтобы я в своём будущем романе провёл мысль, что хазары – один из коренных и старейших народов
России.
– А вы читали по-немецки?
– Конечно.
– Эренбург всегда был с вами откровенен?
– Естественно, нет. Тем не менее я порой слышал от него совершенно неожиданные истории. Это он первым как-то обронил в моём присутствии, что Солженицын попал на заметку руководителям «красной паутины» ещё до войны, когда у Солженицына появилась идея продолжить образование в Московском ИФЛИ.
По словам Эренбурга, Солженицын, когда подавал документы в ИФЛИ, прислал краткий проект своего «Красного колеса», вовсю – от первой и до последней буквы – расхваливая советскую власть. Этот проект кто-то потом показал Эренбургу, который совсем недавно вернулся в Москву из Парижа. Эренбург нашёл в нём что-то интересное и полезное. Учтите: Эренбург всегда был очень просоветским человеком. Потом ещё он узнал настоящее отчество Солженицына. Ну а дальше всё было делом техники.
Другое дело, что в какой-то момент Солженицын утратил чувство осторожности.
– Когда?
– Видимо, в самом конце войны.
– Но недруги писателя утверждали, будто Солженицын в конце войны просто испугался и сознательно в переписке с другом допустил непозволительные для того времени суждения – лишь бы не погибнуть в последних боях…
– Я думаю, это – чушь. Целый ряд моментов указывают на то, что Солженицын в войну не просто служил в батальоне артразведки, а выполнял определённые задания «красной паутины». А «красная паутина» в ту пору была самой серьёзной из всех существовавших у нас разведок. Солженицын это знал и, видимо, полагал, что его переписку никто не смел просматривать. Утратив чувство осторожности, он себе позволил сказать в письмах больше, чем имел на то право. Кто-то его на этом подловил.
– А разве «красная паутина» не могла Солженицына тогда отстоять?
– Эренбург не раз намекал на то, что «красная паутина» помогла вытащить Солженицына из лагеря и перевести его в шарашку, где были совсем другие условия.
– Вы лично знали Солженицына?
– Я несколько раз говорил своим коллегам, что я очень хотел бы с Солженицыным познакомиться и побеседовать. Это стало известно Михаилу Суслову. Так вот Суслов запретил мне идти на прямой контакт с Солженицыным, сославшись на то, что для этого у него есть другие люди. По словам Суслова, я своими попытками встретиться с Солженицыным мог бы засветить писателя и бросить на него ненужную тень, ведь многие знали, что я работал в АПН, а это агентство часто выполняло роль «крыши» для многих профессиональных разведчиков.
Кстати, Суслов был против того, чтобы я встречался и с Валентином Катаевым, хотя я одно время работал вместе с сыном Катаева в Агентстве печати «Новости». Но при этом мне не запрещалось сколько угодно болтать на разные темы, к примеру, с Беллой Ахмадулиной. Могу признаться и в том, что одно время я много занимался вопросами Общества охраны памятников истории и культуры и на этой почве не раз встречался с Дмитрием Лихачёвым, передавая учёному пожелания моего руководства.
Конечно, мне приходилось наблюдать и за литературной борьбой. Правда, я не мог встречаться с кем попало. Я, например, многое о том, что происходило в редакции журнала «Новый мир», узнавал от перешедшего в 1966 году в это издание на должность ответсекретаря из «Известий» Михаила Хитрова, но не мог вступать в доверительные отношения, к примеру, с Владимиром Лакшиным (для этого у Суслова существовали другие люди).
– Неужели и Лакшин входил в «красную паутину»?
– Я всех подробностей не знаю. Но то, что Лакшин был человеком Суслова, для меня несомненно.
– Простите, я однажды прямо спросил вас о Лакшине, но вы предпочли тогда напустить много тумана, вспомнив только, что якобы Андропов когда-то где-то кому-то вскользь бросил фразу: мол, Лакшин – честный человек.
– А вы что, хотели, чтобы я вам всё сразу без утайки поведал? Я действительно многое знаю, но это не значит, что я могу обо всём вам рассказать. Подождите, придёт время, и я ещё кое-что смогу поведать прессе. По поводу же Лакшина я счёл необходимым кое с кем проконсультироваться и, если угодно, получить санкцию.
Я должен подчеркнуть: Лакшин, как правило, работал очень аккуратно. Это ведь через него и Хитрова «красная паутина» старалась проводить в «Новом мире» почвенные идеи, нередко нейтрализуя материалы и выпады Игоря Виноградова, который упорно гнул всё-таки либеральную линию. Мне даже однажды Суслов дал указание пропесочить Виноградова в одной из статей, которую потом поместил журнал «Молодая гвардия». А Лакшина трогать не позволялось.
– Как не позволялось? А разве не Юрий Барабаш в 64-м году потоптался на Лакшине в «Литгазете»?
– Вы бы ещё Большова из «Советской культуры» вспомнили. Кто такие были Барабаш и Большов? Это люди из клана очень просоветских функционеров, которых даже в партаппарате многие презирали. Они действительно одно время от Суслова фактически не зависели и играли свою игру, ориентируясь в основном на Ильичёва. Помните, был в первой половине 60-х годов такой секретарь ЦК КПСС, который очень претендовал на место главного партийного идеолога. Но Суслов после отставки Хрущёва быстро Ильичёва удалил в министерство иностранных дел.
– Почему Суслов никогда открыто Солженицына не поддерживал?
– Это было не в его правилах. Суслов, к слову, пытался Солженицына в обиду не давать. Вы что – разве не знаете, что борьбу против Солженицына начал не Кремль и не Лубянка. Борьбу развязали литературные генералы, которые боялись, что на ближайшем писательском съезде их могли бы потеснить, а руководителем Союза писателей сделать Солженицына. Именно поэтому в начале 1964 года вся эта серость, занимавшая большие посты в Союзе писателей, сорвала присуждение Солженицыну Ленинской премии. А Суслов ту ситуацию то ли на каком-то этапе упустил из своего вида, то ли не смог предотвратить её (возможно, Ильичёв ему напакостил). Ну а Солженицын обиделся. Раз «красная паутина» его не поддержала, он решил, что свободен от некоторых обязательств и вправе повести собственную игру.
– Вам потом стало известно, через кого Суслов всё-таки имел дело с Солженицыным?
– А вы что, ещё не догадались?
– Неужели через Лакшина?
– Оставим это без комментариев.
– В своих мемуарах Солженицын обронил, что в году 66-м он, не посоветовавшись с Твардовским, надумал обратиться за содействием к трём секретарям ЦК партии: Демичеву, Суслову и Андропову. Понятно, почему писатель собирался постучаться к Суслову и Демичеву. Именно Демичев в 1965 году был переброшен Брежневым с химии на пропаганду. Суслов вообще считался главным идеологом. А при чём тут Андропов? В 66-м году он ещё не руководил госбезопасностью, а как секретарь ЦК курировал вопросы отношений с социалистическими странами. И при чём тут был Солженицын?
– Вы многого не знаете. После Венгерских событий 1956 года в аппарате ЦК появилась новая структура, которая официально именовалась просто Отделом (да, да, с большой буквы). Подразумевалось, что этот Отдел будет заниматься соцстранами. Но это было не всё.
Дальше. Руководителем новой структуры стал наш бывший посол в Венгрии Андропов. Пролоббировал же его кандидатуру Отто Куусинен. У нас до сих пор эта фигура недооценена. Одно время его влияние на политические процессы было колоссальным, но оно носило зачастую не явный, а тайный характер. Говорили, будто в своё время Куусинен очень многим был обязан дяде Андропова, поэтому в благодарность он долго опекал самого Юрия Владимировича, который относился к нему как к приёмному сыну.
Так вот для Отдела Андропова вопросы «красной паутины» всегда стояли на первом месте. Именно поэтому Отдел Андропова никогда не ограничивался только одними соцстранами. Консультанты Андропова живо интересовались и внутренней жизнью страны, и экономикой, и идеологией. Безусловно, этот Отдел очень интересовала и фигура Солженицына.
Я думаю, что Солженицын, сам будучи много лет причастным к «красной паутине», всё это знал или как минимум обо всём этом догадывался. Наверняка он уже тогда знал, какую большую роль играл Андропов в делах страны.
– Можно ли из этого сделать вывод, будто Андропов поначалу сочувствовал Солженицыну?
– Я в этом сильно сомневаюсь. Солженицын по своим взглядам никогда не был Андропову близок. Скорее другое. Видимо, уже в те годы Андропов интуитивно чувствовал в писателе чужака.
– Кто, по вашему мнению, сорвал публикацию в «Новом мире» романа «Раковый корпус» Солженицына?
– Уверяю вас, это было решение не нового секретаря ЦК КПСС по пропаганде Демичева и уж тем более не Суслова. Думаю, что тут постарался Андропов. Да, Демичев какое-то время хотел быть всемогущим человеком. Но он быстро понял, что мог пообломать себе рога, и стал подстраиваться под Суслова. Позже к нему внедрили историка Сергея Семанова, который, как оказалось, был одним из агентов Суслова, и с тех пор «красная паутина» имела оперативную информацию о многих намерениях и действиях Демичева.
К слову: Демичев осенью 1967 года, видимо, под влиянием Суслова уже был готов разрешить публикацию «Ракового корпуса» в «Новом мире». Но это почему-то не отвечало интересам Андропова. Его доверенное лицо Виктор Луи вскоре организовал передачу рукописи «Ракового корпуса» на Запад, и это спровоцировало новый скандал.
Я думаю, и исключение Солженицына в ноябре 1969 года из Союза писателей во многом спровоцировал Андропов, хотя формально всю ту грязную кампанию курировал подчинявшийся Демичеву и Суслову отдел культуры ЦК КПСС и прежде всего Юрий Мелентьев, который считался ставленником другого члена Политбюро – Андрея Кириленко. Андропову не нужна была консолидация патриотов в Союзе писателей, и он попытался стравить Солженицына со многими видными почвенниками, что ему отчасти удалось.
– Судя по архивным документам, был короткий период в начале 70-х годов, когда от Солженицына вроде бы все отвязались. Да, он находился под плотным контролем, но, с другой стороны, ему сильно никто не мешал писать роман о начале первой мировой войны. Валерий Ганичев писал в своих мемуарах, как к нему приходил Солженицын и предлагал этот роман для публикации в издательстве «Молодая гвардия». Я не поверю, что Солженицын в то время оставался романтиком. Раз он действительно приходил к Ганичеву, то не просто на что-то надеялся, а верил в возможности Ганичева. Или не так?
– Ганичев, вы правы, никогда не был самостоятельной фигурой. С другой стороны, Солженицын был очень информированным человеком. Он наверняка знал, чьи команды были для Ганичева обязательны. А над Ганичевым стояли не только отделы ЦК КПСС. Очень многое значило слово Шолохова.
Приоткрою вам тайну. Ганичева многие мои соратники воспринимали как подставную фигуру. Мы знали, что реально почти всё решал Шолохов. Все самые сложные, касавшиеся русской партии проблемы Шолохов обсуждал, как правило, на квартире его бывшего литературного секретаря Фёдора Шахмагонова, которую он в своё время специально купил для него прямо напротив Нескучного сада. А вопросы тактики зачастую разрабатывал уже Семанов.
– Но Шолохов ведь люто ненавидел Солженицына.
– А вы в этом полностью уверены? У меня, например, есть сомнения.
– Тогда кто же заблокировал выход романа Солженицына в издательстве «Молодая гвардия»?
– А вы хорошо читали мемуары Ганичева? Он же прямо сообщил, что вскоре после разговора с Солженицыным у него появился генерал КГБ Бобков, который стал навязывать ему работы Николая Яковлева. Нужны после этого комментарии?
– А разве Николай Яковлев не входил в ваш кружок или в «красную паутину»?
– Он очень хотел попасть на наши посиделки, но мы его, как и Станислава Куняева, опасались и избегали.
– Когда лично вам вплотную пришлось заняться темой Солженицына?
– Первый раз, если не ошибаюсь, году в семьдесят третьем. Я был приглашён на одно из заседаний Политбюро ЦК КПСС, на котором наряду с другими вопросами в очередной раз обсуждалась судьба Солженицына. Косыгин, который, вне сомнения, оставался до конца своих дней тайным сталинистом, требовал репрессии в отношении Солженицына, Андропов пытался угодить, что называется, и вашим, и нашим, а Суслов предлагал разные компромиссы. Понятно, что последнее слово оставалось за Брежневым. Так вот, генсек поддержал позицию Суслова, предложив главному партийному идеологу поработать с Солженицыным по линии «красной паутины».
– А как вы попали на заседание Политбюро?
– Меня пригласил сам Брежнев. Незадолго до этого я был у него с докладом. Брежнева интересовало, что думала так называемая русская партия о Солженицыне.
– И кто в итоге после заседания Политбюро победил?
– На тот момент Андропов. Он вскоре сумел по своим каналам организовать высылку Солженицына в Западную Германию. Насколько я помню, Суслов остался недоволен, и Андропову ничего не простил. Другое дело, что Суслов быстро среагировал на новую ситуацию и стал думать о том, как использовать высланного за рубеж Солженицына в наших интересах.
– Что было потом?
– Когда я уже работал в газете «Голос Родины», которая выпускалась в основном для наших соотечественников, проживавших за рубежом, в редакцию вдруг пришли критик Владимир Бушин (а он в 63-м году в Воронеже и Ленинграде напечатал две восторженные статьи об «Одном дне Ивана Денисовича») и первая жена Солженицына – Наталья Решетовская. Бушин сообщил, что на Лубянке хотят, чтобы газета дала большие фрагменты из мемуаров Решетовской. Но я отказался. Тогда мне намекнули, что приказ будто бы исходил лично от Андропова.
– И как вы выкрутились?
– Я позвонил Суслову и попросил разрешения приехать к нему на Старую площадь. Но Суслов предложил мне встретиться в обед на прогулочных дорожках в Александровском саду. При встрече Суслов поинтересовался, почему я не хотел печатать Решетовскую. Мои доводы были такие: «Голос Родины» распространялся в основном за рубежом, но за границей, прочитав Решетовскую, многие тут же сделали бы вывод, что за ней стоял КГБ, а это ударило бы по авторитету газеты. Суслов призадумался и потом сказал, что я, пожалуй, прав, и он сам по этому поводу позвонит Андропову. А потом в редакции раздался звонок уже Андропова. Он сообщил, что решено пристроить рукопись Решетовской в другое место.
– На этом всё закончилось?
– Нет. Вскоре я получил от Суслова новое указание помочь через сочувствовавших нам людей обустроить быт Солженицына в Америке, а главное – бросить среди проживавших за рубежом наших соотечественников клич послать писателю воспоминания о первой мировой войне и о революции. Естественно, я не был таким уж всесильным человеком, но кое-что в этих направлениях мне через своих людей удалось сделать.
– Неужели Суслову по душе пришлась идея Солженицына вернуться после высылки из Советского Союза к работе над «Красным колесом»?
– Во-первых, Суслов никогда не был простачком. Многие ситуации он часто пытался использовать с выгодой для нашей страны. И к тому же Солженицыну его отношение не было однозначным.
Я допускаю, что поначалу Суслов думал, что Солженицын, вернувшись после высылки из Советского Союза к теме «Красного колеса», вспомнит о мыслях, которые у него были перед войной. Но Солженицын, как я понимаю, под влиянием полученных от бывших белогвардейцев воспоминаний во многом концепцию своей эпопеи поменял и стал православным человеком. И Суслов за это ему многое простил.
Однажды Суслов мне сказал, что всё равно был прав, когда попросил меня включиться в организацию посылки Солженицыну воспоминаний. По его словам, Солженицын, конечно, перегнул палку и пошёл не в ту степь, но хуже не стало, ибо он в итоге написал очень христианскую книгу.
А Суслов, кто бы и что о нём ни говорил, нашей церкви всю жизнь сочувствовал, хотя не всегда открыто, а зачастую тайно. Мало кто знает, что Хрущёв одно время, очень подогреваемый Ильичёвым, чуть ли не каждый год принимал постановления об атеизме. А Суслов всё делал для того, чтобы все эти постановления имели гриф «совершенно секретно» и даже многим партаппаратчикам оставались недоступны и соответственно никем не выполнялись.
Добавлю: это ведь Суслов в 64-м году вытащил на первые роли Брежнева. Не Шелепин со своими комсомольцами, не Подгорный и не Игнатов, а именно Суслов. И не последнюю роль в этом сыграло то, что Брежнев дома нередко ходил с крестиком, а одно время даже тайно посещал церковь. И Суслов, и Брежнев в глубине души хотели вернуть страну к православию. Но они понимали, что это только декретом не сделать. Надо было подготовить общественное мнение, особенно среди партийной элиты.
– Как вы объясните, почему Лакшину в 77-м году сошло с рук появление его отповеди Солженицыну в Лондоне на страницах журнала Жореса Медведева? Ведь все другие писатели, чьи материалы появлялись без ведома наших властей в зарубежной печати, тут же получали выговоры по партийной линии, лишались должностей, а то и вовсе высылались из страны. А тут такое благодушие.
– Потому, что отповедь Лакшина тогда понравилась и Кремлю, и Лубянке. Вопрос в другом – кто разрешил критику передать свой материал на Запад: Суслов или Андропов? Попробуйте ответ поискать в архивах.
– Правда ли, что Андропов то ли в конце 70-х, то ли в начале 80-х годов дал команду о Солженицыне больше ничего не печатать, прекратить его разоблачать, а всячески этого писателя замалчивать?
– Не совсем так.
– А как было?
– Я вам приведу в ответ такую историю. Я много лет дружил с Сергеем Семановым. Он в конце 70-х годов редактировал журнал Министерства юстиции СССР «Человек и закон», тираж которого составлял несколько миллионов. Так вот Семанов как-то принёс мне статью о «Красном колесе» Солженицына. В первом и заключительном абзацах этой статьи Солженицын, естественно, осуждался. Но суть была в середине. Семанов всю середину своего материала напичкал цитатами из Солженицына, которые создавали о писателе не отталкивающее, а привлекательное мнение. Естественно, статья была подписана псевдонимом – Николаев, но в определённых кругах прекрасно знали, кто скрывался за этой фамилией.
Слухи об этом материале быстро просочились на Лубянку. Последовала команда статью в номер не сдавать. А тогда за все издательские дела в обществе «Родина» отвечал Олег Куприн. Я знаю, что его не раз пытались, грубо говоря, завербовать. Но Куприн никогда никакие официальные бумаги не подписывал. Он не хотел, чтобы потом ЦРУ или ещё кто-то обвинял его в связях со спецслужбами. Олег всегда хотел слишком часто спокойно путешествовать по миру, и ему
какие-либо упрёки ни с чьей стороны были не нужны. Это с одной стороны. А с другой – Олег очень устраивал большое начальство. Ещё бы: все издания общества «Родина», которые были рассчитаны на эмигрантов, возглавлял человек со знакомой каждому образованному европейцу фамилией Куприн (а уж родственник ли это великого писателя или однофамилец, большого значения не имело).
Я посоветовал Куприну послать рукопись статьи Семанова Суслову (а сам предварительно сообщил о сути вопроса людям Суслова). Суслов быстро ответил: печатайте, но с моими поправками. А все его поправки сводились к тому, что отчество писателя Исаевич оказалось заменено на Исааковича! Я спросил Суслова: зачем вносить правку? Суслов сказал: пусть на Западе думают, что Солженицын – еврей, мол, это сейчас в наших интересах. (Я, кстати, не сомневаюсь, что Суслов в отношении Солженицына вёл свою игру, которая в чём-то расходилась с интересами Андропова.)
Дальше разразился скандал. Люди Андропова немедленно организовали моё исключение из партии. Следом должно было последовать моё увольнение из газеты. Однако вскоре машина повернула назад. Неожиданно раздался звонок от самого Андропова. Андропов спросил: почему я сказал, что статью Семанова одобрил Суслов? А что я мог ответить? Я признался, что думал, что Суслов с вами, Юрий Владимирович, всё обговорил. Андропов секунд пять помолчал, а потом сообщил: ладно, считайте себя восстановленным в партии.
Здесь я должен сделать небольшое отступление. Услышав версию Байгушева, я связался с Олегом Куприным, который когда-то был главным редактором газеты «Голос Родины». Он совсем по-другому изложил ту историю Действительно, статья Семанова о «Красном колесе» существовала. Но, по мнению Куприна, статья та была очень одиозной и вовсю долбала Солженицына. Принёс в редакцию ту статью, как утверждает Куприн, не Семанов. Её спустили в газету соответствующие службы с Лубянки. Здесь стоит напомнить, что многие интеллектуалы в ту пору восприняли газету «Голос Родины» этаким филиалом КГБ. Куприн, по его словам, очень не хотел печатать Семанова, и он стал это дело волокитить, не посвящая в это своего заместителя Байгушева. (Кстати, о Байгушеве. С одной стороны, Куприн его хорошо знал со школьных лет, они учились в одной школе, но в параллельных классах. С другой – в редакцию «Голоса Родины» он сам Байгушева не приглашал, ему его прислали инстанции.) А потом то ли люди из КГБ, отвечавшие за статью Семанова, замотались и подзабыли об этом материале, то ли на Лубянке появились новые установки. С другой стороны, «Голос Родины» одно время по-страшному травил Солженицына, но в основном руками Николая Яковлева. Это было ещё до прихода Куприна в газету, в 74-м году. Куприн потом постарался выяснить, чья это была инициатива. Но конкретных имён он так и не узнал. Ему лишь сказали, что это было указание лично председателя КГБ Андропова.
– Подведём, Александр Иннокентьевич, предварительные итоги. Так кем же был Солженицын – предателем, разведчиком или просто писателем?
– Он был агентом влияния, который много лет вёл свою игру. Я уже говорил вам про Виктора Луи. Не хочу сравнивать масштабы этих двух людей. И тем не менее в судьбах Луи и Солженицына было немало общего.
Луи тоже в своё время попал в лагерь. Одни говорили, что его подозревали в связях с английской разведкой. Другие – будто он занимался спекуляцией. Так вот, после выхода на свободу Луи вдруг стал работать на английскую печать. Что это – случайность? Конечно же, нет. И дурак понимал, что у Луи остались какие-то связи с англичанами. Значит, эти связи кому-то понадобились. Кому? Думайте сами.
Идём дальше. То ли в конце 50-х годов, то ли уже в 60-е годы Луи стал приятельствовать с Фёдором Шахмагоновым. Кто-то знал Шахмагонова как одного из литературных секретарей Михаила Шолохова. А кто-то догадывался, что Шахмагонов был с юности тесно связан с «красной паутиной». Кстати, первая жена Шахмагонова была дочерью бывшего начальника СМЕРШа Виктора Абакумова. Когда Абакумова расстреляли, Шахмагонов расстался с первой супругой, а вторая, как выяснилось, в своё время сидела в одном лагере вместе с Луи.
Так вы что, думаете, что Луи приходил к Шахмагонову, чтобы повспоминать с его второй женой лагерное прошлое? Лагерь был лишь поводом. Шахмагонова и Луи связывала прежде всего «красная паутина». Я не сомневаюсь, что Луи вёл свою игру: работал на Лубянку, но одновременно и про свою выгоду не забывал.
Я почему многое знаю? Меня и Шахмагонова в своё время попросили почистить мемуары Хрущёва, убрать из них всё, что могло работать против Брежнева. А потом через меня Луи передал эти мемуары на Запад.
Солженицын, если угодно, тоже был своего рода двойным агентом. Он вроде много лет работал на «красную паутину». Во всяком случае «Красное колесо» Солженицын точно начитывал по заданию «красной паутины». А потом повёл свою игру.
– Вы считаете Солженицына крупным писателем?
– Безусловно. После Шолохова это был второй у нас великий писатель. Я думаю, в чём-то он своим «Красным колесом» сделал даже больше для России пользы, нежели Шолохов. Настоящие патриоты это давно поняли. Вы думаете, Куняев случайно 90-й год открыл свой журнал «Наш современник» Солженицыным?! А вспомните, кого и что в начале лихих 90-х годов печатал Воениздат, подчинявшийся министерству обороны России. Правильно, именно «Красное колесо».
– Всё ли мы теперь знаем о Солженицыне?
– Нет. Мы ещё многое о Солженицыне не знаем. Но в одном я не сомневаюсь: Солженицын никогда не был предателем. Он, безусловно, наш человек. И это был очень большой писатель.
Беседу вёл Вячеслав ОГРЫЗКО
А как его превозносили! Называли чуть ли не мессией! А этот “мессия”, когда вернулся в Россию, чего-то попытался сказать, понял что говорить ему НЕЧЕГО – и моментально сдулся. И сейчас есть он НИКТО и зовут его НИКАК. Вопрос: и чего ему в своём Вермонте не сиделось? Места же сказочные!
“Бушин сообщил, что на Лубянке хотят…”
Вот так да!
А мы-то думали, что Бушин – фронтовик.
По крайней мере, он всё время так подписывается: “Владимир Бушин, писатель-фронтовик”…
Или все “писатели-фронтовики” – с Лубянки?
Или это только фронтовик Бушин – с Лубянки?
Байгушев, напишите нам всю правду о Бушине.
Всю Вашу правду.
Да он, оказывается, всё уже написал про Бушина. И даже опубликовал. Вот тут:
http://www.hrono.ru/libris/lib_b/baygush09.html
Да, хорош “фронтовик Бушин”… Достойный представитель старшего поколения.