ЧЕЛОВЕК ИЗ УГЛЯ. Часть 1

Рубрика в газете: Быль и небыль, № 2019 / 30, 23.08.2019, автор: Олег ДЗЮБА

В ночь на 31 августа 1935 года донецкий шахтёр Алексей Стаханов установил рекорд добычи угля и совершенно неожиданно для самого себя стал основателем движения, захватившего весь Советский Союз. Обретя статус национального героя, он, увы, не обрёл ни личного счастья, ни благополучия, ни спокойной жизни, оказавшись невольной игрушкой творцов тогдашней пропаганды. Предлагаемый читателю очерк написан на основе материалов, в своё время собранных автором в Донбассе: встреч с очевидцами и современниками событий, а также документальных свидетельств.

В шахту ради лошади

…Была у парня мечта, она и погнала в дорогу. Заманчивая такая мечта, серая в яблоках. Почему именно такой масти лошадь хотелось привести домой после заработков на шахте, он и сам не знал. Но цель свою видел отчётливо, зная, что крестьянину без лошади жизнь не в жизнь. Он уезжал из деревни, полный святой и непреложной уверенности, что через год-другой благополучно вернётся туда вновь. Как и многие другие такие же парни, он сорвался с обжитого ещё прадедами двора и отправился искать счастья.
И спустя некоторое время мечта и вправду сбылась – прямо к проходной шахты ему подавали пролётку с ухоженными лошадьми. Правда, через полвека творцы красивой легенды о нём уверяли, будто он почти не пользовался собственным выездом, предпочитая добираться в новую квартиру после смены пешком. На самом деле, ни персональной конной тяги, ни – чуть позднее – автомобиля он не чурался, поскольку ходить в одиночку по ставшей уже родной Кадиевке ему стало не вполне безопасно: завистников и недругов хватало. А вот вернуться в деревню навсегда не удалось, поскольку вскоре после приезда в Донбасс по стране прокатилась коллективизация вкупе с раскулачиванием, а трудиться на колхозных нивах наш герой не спешил. Зато когда через много лет он собрался в кои-то веки навестить оставшуюся ещё в живых родню, то встречали его как самого уважаемого гостя – всем миром, хотя… непонятно – то ли из уважения, то ли из любопытства.

История стахановского рекорда:
версия парторга и версия журналиста

В поздней, скупой на слова, как и подобает всем подобным казённым бумагам, автобиографии для отдела кадров, о своей жизни он писал кратко:
«…В 1927 году выехал в Донбасс на шахту «Центральное-Ирмино», где работал коногоном до 1929 года. В 1929 году перешёл работать крепильщиком, в качестве которого работал до 1931 года. В 1931 году перешёл работать забойщиком <…> На этой же шахте 30 августа 1935 года мною был установлен рекорд по добыче угля. За смену я вырубил 102 тонны угля…»

– Знаете, столько лет прошло, а меня всё спрашивают, почему Стаханова выбрали, почему мы вообще решились на рекорд? – рассказывал мне в 1985 году Константин Григорьевич Петров, бывший полвека назад парторгом на шахте «Центральная-Ирмино». – На первый вопрос я ещё тогда себе ответил. Работать Алексей любил и умел лучше многих. И парень был видный, сильный. Не для печати добавлю: я думал про себя – кулаки у него тяжёлые, соберутся побить за то, что высовывается промеж прочих, так отобьётся…
– А что, бывало? – поинтересовался я.
– А то нет!? – хмыкнул Петров. – Между нами добавлю: я его часто вспоминал, когда Высоцкий в моду вошёл. У него же песня есть про шахтёров. Помните, наверное: «…а он стахановец, гагановец, загладовец и надо же, чтоб завалило именно его».

Разговор наш с Петровым, воспроизводимый по старым записям в блокноте, состоялся в кабинете первого секретаря горкома партии города Стаханова, куда я приехал по командировке одной из центральных газет, дабы написать нечто юбилейное к пятидесятилетней годовщине стахановских свершений.
Хозяину начальственных апартаментов по фамилии Дыма пояснения Петрова не понравились:
– Что ж ты, Константин Григорьевич, гостя пугаешь, – сказал он с недовольной улыбкой, – совсем политическое чутьё потерял! Константин Григорьевич у нас человек уникальный, – уважительно сказал хозяин кабинета, – он со всеми генеральными секретарями ЦК встречался…
– Да, от Сталина до Горбачёва, – гордо произнёс Петров, – про наших, украинских уже не говорю. Но давайте снова к рекорду. Так вот, сидели мы в парткоме, думали, как бы получше Международный юношеский день отметить. Чувствовалось, что не всё делаем, что должны, отстаём… От плана, от страны. Надо показать, на что способны парни, тем более – праздник на носу. Директор шахты эту идею не очень воспринял, а начальник участка Машуров заинтересовался. Думаю, он человек грамотный, сведущий, зря одобрять не будет. Прикинули с ним, как лучше организовать, тогда и пошли к Стаханову. Застали его после смены, он как раз в огородике копался. Согласился с полуслова и сам предложил труд разделить, чтобы забойщик только уголёк рубал, а на крепь и на отгребание угля не отвлекался. Машуров сразу сказал, что этаким манером до ста тонн выработку дать можно. Ни Стаханову, ни мне не поверилось. Так много, что и представить страшно, десятая часть добычи всей шахты за сутки. Но Алексей загорелся, решил один всю лаву прорубить, а это больше восьмидесяти метров. Ударили по рукам, договорились, что завтра в ночную смену начнём, да вдруг жена Стаханова на дыбы. Коммунистическим попом меня обозвала. Кровь цыганская, горячая. Кричит, мол, не верь ему, Алексей! Смешно сказать, пока корову ей не предложил, не успокоилась!..

Ночную смену они выбрали не случайно. Вроде бы всё продумано было, всё рассчитано, но рисковать никто не хотел. Кроме Стаханова, Петрова, Машурова, редактора шахтной многотиражки «Штурмовка» Павла Михайлова, ну и крепильщиков никто о задуманном не знал. И ночью 30 августа клеть унесла их по стволу шахты вниз к забою.
Стаханов осмотрел лаву, проверил воздушную магистраль, подключил отбойный молоток. Много лет спустя он уверял, что молоток буквально играл в его руках, отваливал уголь целыми глыбами, крепильщики едва успевали поддерживать свод стойками, пыль скрипела на зубах, а самому ему казалось, будто невиданный скоростной агрегат уносит его вглубь подземелья…
Что он чувствовал на самом деле, теперь уже никто не расскажет. Книгу, которая позднее вышла за авторством Стаханова, на самом деле написал корреспондент «Правды» Гершберг. Где правда, где журналистский вымысел – неведомо.
Есть и альтернативная версия этой истории, которую я услышал в городе Торезе, где Стаханов провёл последние годы своей в чём-то трагической, а кое-где и трагикомической жизни.
В 1970 году, когда Стаханову присвоили звание Героя Социалистического труда, в партком шахтоуправления «Торезское» пришло письмо бывшего редактора многотиражки «Штурмовка» Павла Михайлова, который был со Стахановым под землёй в ту легендарную смену.
«Рад за тебя, Лёшка! – писал тот. – Времени прошло много, а приврали к тому, что было, ещё больше… Помню, сидели мы с Петровым в парткоме, гадали, кого послать на рекорд. Тут открылась дверь и вошёл ты с криком: «Парторг, как жить будем? Опять чуни из раздевалки стибрили» (в оригинале было использовано более эмоциональное, однако непечатное выражение – прим. авт.). Петров тогда сказал: «Про чуни потом, а на рекорд пойдёшь?» Ты, Лёша, бросил тогда шапку на стол и сказал: «Чуни давай, а я куда хошь пойду!»
Но вернёмся к ставшей уже канонической версии, которую я выслушал от Константина Григорьевича Петрова:
– Верьте-не верьте, а в забое улыбка у Алексея с лица не сходила, – уверял Петров. – Одной рукой за стойку Лёша держится, в другой молоток, куски угля только и отскакивают. Там не до разговоров было, только просил меня поярче светить. А потом Стаханова прямо насильно останавливать пришлось. Не верил, что смена закончилась. Машуров сразу прикинул, что около ста тонн Алексей выдал, это же больше десяти дней работы, если бы рубил по-старому. Потом точнее подсчитали, оказалось, сто две тонны. Иначе говоря, четырнадцать норм…
Теперь в «стахановский забой» никто уже не войдёт. Знаменитая шахта в девяностые годы прошлого века закрылась, не выдержав рыночных новшеств. Впрочем, у этого заброшенного забоя есть адрес на поверхности. Легендарная смена закончилась как раз под домом 13 по Ульяновской улице на глубине 450 метров. После полувекового юбилея там установили памятный камень. Уж не знаю, уцелел он до наших дней или нет. А вот памятник самому Стаханову в бывшей Кадиевке есть. Когда-то я угодил на его открытие, воочию увидев многих из тех, кто вслед за первым ниспровергателем норм ринулся на штурм привычных показателей.

Человек из угля

Молодая удаль горячила кровь. Почёт, свалившийся на плечи Стаханова, действовал на остальных лучше любого допинга. Тем более, что кроме обещанной коровы и пресловутых «чуней» рекордсмен тут же получил квартиру и немало иных поощрений, о которых остальным приходилось только мечтать.
Нижеприводимый документ появился на свет сразу же после того, как Алексей и его сотоварищи по сенсационной ночной смене очутились на поверхности донбасской земли. Петров в разговоре со мной категорически отрицал, что заготовил проект постановления заранее, но экспромтом столь впечатляющий план экстренного материального поощрения явно не создать. Скорее всего, парторг сочинил его ещё накануне. Однако главное всё же не в предыстории этой беспрецедентной официальной бумаги, а в её содержании:

«Придавая особое политическое значение установленному тов. Стахановым рекорду – 102 тонны на молоток, пленум шахтпарткома считает, что это и есть тот верный путь, который ведёт к выполнению указания товарища Сталина о кадрах и безусловно гарантирует досрочное выполнение годового плана.
Пленум шахтпарткома постановляет:
1. Занести имя тов. Стаханова на доску почёта лучших людей шахты.
2. Выдать ему премию в размере месячного оклада жалованья.
3. К 3 сентября предоставить тов. Стаханову квартиру из числа квартир для технического персонала, установить телефон, прикрепить в личное пользование выездную лошадь.
4. Просить рудоуправляющего тов. Фесенко разрешить заведующему шахтой за счёт шахты оборудовать тов. Стаханову квартиру всем необходимым и мягкой мебелью.
5. Просить Первомайский рудком и ЦК угольщиков выделить для Стаханова семейную путёвку на курорт.
6. В клубе с 1 сентября выделить два именных места Стаханову с его женой во все кино, спектакли, всевозможные вечера.
7. 10 сентября в новой квартире Стаханова устроить вечер, пригласив на него знатных людей шахты и мастеров отбойного молотка тт. Гришина, Свиридова, Мурашко, Изотова.
8. Объявить соревнование между забойщиками на лучшего мастера отбойного молотка, овладевшего техникой.
Предложить всем начальникам участков, парторгам, профоргам, шахткому:
а) не позже 2 сентября по всем участкам посменно проработать опыт и установленный рекорд тов. Стаханова;
б) 3 сентября созвать специальное собрание забойщиков с обязательным участием треугольников участков, на котором заслушать доклад тов. Стаханова о том, как он овладел высокой техникой работы на молотке и установил мировой рекорд производительности на нём;
в) развернуть соревнование по участкам на лучшего забойщика участка шахты.
9. Пленум шахтпарткома считает необходимым заранее указать и предупредить всех тех, кто попытается клеветать на тов. Стаханова и его рекорд как на случайный, выдуманный и т. д., что партийным комитетом они будут расценены как самые злейшие враги, выступающие против лучших людей шахты, нашей страны, отдающих всё для выполнения указаний вождя нашей партии товарища Сталина о полном использовании техники».

Последний пункт особенно красноречив и подсказывает, что всеобщие восторги не подразумевались. Напротив, имелись серьёзные опасения, что «трудящиеся массы» проявят свой энтузиазм совсем не в плюсовом для шахтпарткома режиме.
По современным понятиям, странно и другое обстоятельство: «материализацией духов и раздачей слонов», по выражению Остапа Бендера, занимался парторг, который реальными, а не духовными ценностями вроде бы ведать не должен. Может быть, тогда между Петровым и директором шахты Иосифом Заплавским первая кошка и пробежала. В конце концов, директор оказался в лагере, а Петров в его кабинете. Кстати сказать, крепильщиков Щиголева и Калинина, без которых рекорда быть не могло, никто особо не вспоминал. А ведь они в полном смысле слов спасли всю затею Петрова от краха, поскольку, опасаясь провала, Константин Григорьевич готовил ударную смену без огласки и в спешке. Досекретничались до такой степени, что никто не позаботился доставить в шахту крепёжный лес. Подниматься наверх, будить кладовщика, адреса которого никто не знал, самим таскать древесину в клеть и выгружать её внизу никому не хотелось да и время подгоняло. Замешкавшись со всем этим, энтузиасты рисковали не успеть с рекордом до начала утренней смены, за срыв работ можно было угодить под уголовную статью, и Петров вполне мог встретить Международный юношеский день не трудовым свершением, а в каталажке в ожидании суда. Поэтому крепёж принялись торопливо собирать буквально по деревяшке то там, то тут. Если бы не крепильщики, вряд ли кто додумался порыться в давнем завале: безалаберность и неаккуратность в данном случае спасла откровенно авантюрный проект!
Крохи почёта, доставшиеся крепильщикам со стахановского «стола», свелись к упоминанию о них в книге «Рассказ о моей жизни», вышедшей через три года за авторством рекордсмена. Другими благами и почестями их обделили. Герой дня, по мнению Петрова и тех, кто распространял почин, должен был быть один. Делить «курицу славы» на всех он счёл нерезонным. Всё, словно в песне Окуджавы: «А пряников сладких всегда не хватает на всех». Такое сплошь и рядом бывает в спорте: медаль получает чемпион, его тренер повышает рейтинг и вправе рассчитывать на престижный контракт, а врач и массажист остаются в тени. Обязанности тренера при Стаханове случайно взял на себя Петров. Он же отбирал претендентов и на последующие старты.
Константин Григорьевич говорил мне, что после неожиданного резонанса, он сам выбирал кандидатов на достижение ударных показателей, объединив в себе обязанности въедливого кадровика и врача. Кое-кого парторг-селекционер отбраковывал по идейным соображениям, кому-то не повезло со здоровьем. Некий комсомолец Обрезанов сбежал из больницы едва ли не с операционного стола и, презрев свой аппендицит, умолял парткомовцев сделать ставку на него. Парня убедили не горячиться и пообещали «поставить в очередь на рекорд» после выздоровления. К несчастью для Обрезанова, его мечты о трудовом подвиге ко времени выхода на работу уже никого не интересовали.

Прозорливость товарища Серго

Парторг участка «Никанор-Восток» Мирон Дюканов сразу после ударной смены пообещал Стаханову, что рекорд долго не продержится и четвёртого сентября Дюканов нарубил-таки 115 тонн угля. На следующий день Дмитрий Концедалов выдал 125 тонн. Центральный орган ЦК КПСС газета «Правда» удостоила поначалу стахановское свершение всего-навсего двадцатистрочной заметки. Но вскоре на шахту позвонил нарком тяжёлого машиностроения Григорий Константинович Орджоникидзе, известный ещё как «товарищ Серго». Первый звонок был в обком компартии Украины, однако там ничего о рекорде не знали. Тогда наркома соединили прямо с Петровым, который после разговора с главой важнейшего наркомата от переживаний не смог обойтись без сердечных капель, поскольку не предполагал, к чему приведёт его затея. С высоты наших дней столь пристальное внимание, проявленное одним из первых лиц государства к событиям на рядовой шахте, не может не изумлять, но на самом деле должна восхищать прозорливость наркома.
К 1935 году трудовые атаки на планы и нормы превратились своеобразный вид спорта. Задолго до Стаханова на комсомольских и партийных собраниях обсуждали книгу Валентина Катаева «Время, вперёд!». В ней автор рассказывал о почти синхронных гонках за максимальные показатели работы бетономешалок на стройплощадках разных уголков страны – от Магнитогорска до Сталинграда. Ударничество этих потогонных смен основывалось на добровольном надрыве людей, истово веривших в светлое будущее.
Чуть ли не единственным из современников, кто публично усомнился в безоговорочно плюсовой оценке починов и рекордов, был литератор и журналист Алексей Гарри, назвавший воспетую Катаевым магнитогорскую эпопею «хаосом». «Бетонная истерика в конечном итоге стоила Советскому Союзу немало денег», – констатировал он на страницах «Литературной газеты». Тонкость ситуации в том, что резкий отзыв напрямую не относился к самому «чудовищному рывку» магнитостроевцев. Автор на первый взгляд критиковал в основном собрата по перу. Но вот что справедливо пишет уже в наши дни о тех же событиях Сергей Шаргунов в биографической книге о Катаеве: «Между тем люди выбивались из сил, не все могли и хотели превращать артели в штурмовые бригады и сражаться, не щадя живота своего, как на фронте. Многие проклинали «неосуществимую скорость». На Сагадеева (реальный прототип одного из героев Катаева) через несколько дней после его «мирового рекорда» напали, кого-то из «ударников» убили. В местной прессе рассказывалось о расправе над комсомольцем-бригадиром: «…был найден связанным, избитым, с забитым землёй ртом и положенным на соломенный мат, который был подожжён».
В ту пору все подобные случаи списывали на вредителей, особо упирая на недобитых кулаков. На стройках первых пятилеток действительно трудилось немало бывших крестьян, бежавших от коллективизации. Кое-кто из них и впрямь таил злобу на власть и тех, кто её олицетворял. Но мазать всех одним миром, по крайней мере, опрометчиво. К примеру, именно из вынужденно разлучённых с землепашеством сельчан выбился в трудовые маяки и объявлен был даже основоположником стахановского движения в машиностроении нижегородский кузнец Александр Бусыгин…

Очевидно, что «товарищ Серго», прекрасно знавший, что всенародно разрекламированные показатели выполнения пятилетних планов были во многом дутыми, увидел в кадиевском эксперименте пример для подражания в поиске рациональной организации труда, которая могла бы если не вытеснить, то немного скорректировать царившее всюду потогонное ударничество. Попытка разделения процесса труда в забое на отдельные звенья и впрямь выглядела новинкой, несмотря на то, что выгода от внедрённого в Америке Фордом конвейера уже ни для кого не была секретом.
Суть одна и та же, но перенести этот конвейерный принцип в шахту никто прежде не пробовал. Орджоникидзе первым оценил эффект, который, казалось бы, сулил всей стране стахановский рекорд. За считанные дни движение, которое иначе как «стахановским» уже не называли, перехлестнуло границы Донбасса. Следующая правдинская публикация была гораздо объёмней и называлась «Советский богатырь».
Стахановцы становились не только героями дня, но и героями страны. Такого значения слова «герой» словари русского языка ещё не учитывали. Как, впрочем, и слова «рекорд», применительно к труду. На безвестных ещё накануне шахтёрских парней, а потом и на их последователей на транспорте, на ткацких фабриках и ещё Бог весть каких заводах, свалилась слава, которую они не ждали и к которой готовы не были. Почётные грамоты и ордена, президиумы всесоюзных совещаний, съездов, конференций и прочих подобных мероприятий. Во время поездок по стране Стаханова и его друзей встречали как всенародных героев. На заводах во время их визитов рабочие бросали станки.

Продолжение следует

Один комментарий на «“ЧЕЛОВЕК ИЗ УГЛЯ. Часть 1”»

1. 22 августа 2019 Путин В.В. провел совещание с руководителями угледобывающей отрасли. Ключевым критерием был объём на экспорт 210 миллионов тонн угля за 2018 год, здесь участники заулыбались и счастливо сверкали глазами, поедая ими Президента. Он умиленно отреагировал, на доклад министра энергетики, который пообещал умную шахту, кибернетику, соцкультбыт и пайковый уголь 21 тыс. семей шахтеров.
   Это сейчас, сегодняшний день. А когда Алексей Стаханов давал рекорды, руководил Центральным Институтом Труда (с 1921 года) некий большевик Гастев Алексей Капитонович, основоположник психофизиологии труда, сегодня это эргономика или по советскому научному мышлению инженерная психология. Но военный коммунизм Гражданской войны перешел в фазу политического принудительного роста производительности труда под мудрым руководством Троцкого и теоритическим обоснованием А.В. Луначарского. Что привело к постепенному закрытию лабораторий по промышленной психотехнике и психофизиологии труда, сворачиванию и ограничению деятельности ЦИТа и местных институтов труда. В 1938 году Гастев А.Н. был арестован. А решение о казни основателя ЦИТа связано с постановлением Политбюро от 8 апреля 1939 года расстрелять 198 руководителей «право-троцкистской, заговорщической организации» (Ткаченко-Гастев А. Последние месяцы жизни Алексея Капитоновича Гастева в материалах его следственного дела в Центральном Архиве ФСБ). Приговор привели в исполнение на полигоне «Коммунарка» 15 апреля 1939 года.
   Но Запад резко пошел на внедрение научной эргономики, в начале в военную технику с 1949 года, затем в производство. Хрущев Н.С. тормозил это направление, как тайный троцкист, люто ненавидевший психологию! С приходом к власти Брежнева Л.И., с 1964 года, он ввел военную инженерную психологию широкомасштабно (что однозначно западной эргономике) под грифом секретно. «Перестройка» ликвидировала данный научный инженерно-психологический подход, явно под давлением советников из ЦРУ у Ельцина Б.Н., чтобы снизить конкурентоспобность остатков высокотехнологичного производства в России.
   Однако, эргономические стандарты в России создаются, но их никто не применяет, парадокс. Президент США совместно с бизнесом и профсоюзами ежегодно обсуждает объем вложений в эргономику – 8-10 млрд. долл., это диалектично, потому, что улучшив эргономику, снизим травматичность (особенно в угледобыче), но выплаты инвалидам и семьям погибших трудящихся ниже по объему, чем внедрение методов научной эргономики.
   Из текста совещания Президента можно сделать вывод – они, руководители, делают ставку на западную высокотехнологичную технику, обеспечивающую рост продаж угля за рубеж, что критично и по сути прозападного политического режима, базирующихся на связанных кредитах. Вы нам дешевый уголь, мы вам высокотехнологичную технику, но не последних моделей. Политический режим будет сохранен и там и у нас.
   Это рассуждение идёт в разрез с историей стахановского движения, но если историю ЦИТа и Гастева А.К. не упомянуть, то логика истинных истории, как науки, исчезнет, что не научно!

   Ответить