ЧЕПУХА С ЧЕРТОПОЛОХОМ

№ 2004 / 12, 26.03.2004, автор: Илья КОЛОДЯЖНЫЙ

На днях в отдел литературной критики нашей газеты зашёл молодой человек, отрекомендовавшийся Фомой Задирой. В руках у него была потрёпанная рукопись, которую он вручил мне со словами: «Куда с ней ни обращался, везде отказывали. Может быть, вы заинтересуетесь… – И, смущённо откашлявшись, добавил: – Если подойдёт, то с большим удовольствием буду с вами сотрудничать».

Сказав это, Фома вежливо поклонился и тут же вышел.

Заинтригованный, я, не откладывая дело в долгий ящик, прочёл рукопись. Признаюсь честно, она мне понравилась. Вот настоящая критика, которой нам так сегодня не хватает: умная, задорная, хлёст­кая, не оглядывающаяся на авторитеты и титулы!

Впрочем, судите сами.

 

Илья КОЛОДЯЖНЫЙ,

зав.отделом литературной критики

---

 

Заглянул намедни в «Ex libris» от 18 марта сего года и изумился: давненько я такой отборной чепухи не читывал! Чего стоит, к примеру, рубрика «Внеклассное чтение». В ней несколько критиков решили поделиться с читателем «своим Толстым». Один – Лев Пирогов – считает, что как весь Бетховен «умещается в первую фразу Сонаты № 17 ре-минор для фортепиано» (для тех, кто забыл эту сонату, критик в весьма доходчивой форме напомнил её главный мотив: «Ту-ру-ру-рум, ту-ру-ру-рум, ту-ру-ру-рум»), так и весь Толстой – это два рассказа: «Рубка леса» и «Утро помещика». «Война и мир» – это, по мнению Пирогова, уже лишнее, так как в «Рубке леса» есть и «небо над Аустерлицем, и морок Болконского над роковым ядром, и его знаменитый дуб…».

Заканчивая свою статейку, критик явно в адрес Льва Николаевича отпустил такую двусмысленность:

«Люди не бывают великими. Великими бывают только злодеи, потому что их на тот свет не берут, оставляют здесь со своим величием, как с проклятьем, маяться. А туда только голеньким можно уйти. Без «багажа» и без рекомендаций. Разве что с котомкой и палочкой».

Другой автор – Павел Басинский – и вовсе нашёл, что «Толстой – это про куст репейника» (для наглядности одну треть статьи занимает чёрно-белое изображение этого растения). В своей статье он рассматривает «Обращение к людям-братьям» и «Хаджи Мурата». Такое странное сочетание толстовских произведений объясняется, по-видимому, тем, что критик ничего другого за последнее время из Толстого не читал. В «Обращении…» Басинский усмотрел «жаркую проповедь отвращения к жизни», а также «тотальное отрицание несомненно несовершенного устройства мира во имя абстрактного блага и любви», чего критик Толстому простить не может.

Зато «Хаджи Мурат» удостоился положительного отзыва:

«…гибель Хаджи Мурата приобретает тот единственный высочайший смысл, когда жизнь переходит в жизнь, но не путём отказа от старой жизни, как от змеиной кожи, а путём наиболее полного исчерпания её. Принцип не змеи, но колодца. Для того чтобы наполнить его новым содержанием, необходимо как можно энергичней вычерпывать старое, при этом момент перехода старого в новое останется неизвестным».

Впрочем, этот отзыв также малопонятен, как пироговское «ту-ру-ру-рум».

Чтобы как-то оживить (а заодно увеличить объём статьи как минимум в два раза) своё газетное литературоведение, Басинский стал доказывать, что «Обращение…» является мнимым завещанием Толстого, а «Хаджи Мурат» – подлинным. Однако ничего нового и интересного в этих доказательствах для читателя нет. Всё тот же сумбур вместо музыки.

В третьей статье Василий Шевцов начал было «разъяснять» «Крейцерову сонату» и успел даже с пристрастием разобрать эпиграф, как вдруг забылся и неожиданно перевёл разговор на другую, вероятно, более увлекательную и знакомую для автора тему:

«Реальный секс дико условен и некомфортен. А у героев порнофильмов, порнорассказов нет психики, они совокупляются радостно, самозабвенно, экстатически, заставляя нас заново поверить, что есть, есть он – секс нашей мечты, где мы возвращаемся в райское состояние, неразличение зла и добра. И порнография является, по существу, сегодня самым чистым искусством. Она воскрешает в нас представление о возможности идеального секса… Это чистая механика, где нет соблазна, где нет страсти и угрызений совести, где нет голодных детей, абортов и поломанных судеб».

Исполнив радостно и самозабвенно гимн «чистому искусству» – порнографии, критик наконец спохватывается и заключает статью трогательной сентенцией:

«Наш брак, наша половая и родовая жизнь имеют смысл и высшее оправдание только в одном случае. Если любовь преодолевает половые различия, если двое становятся единой плотью. Если ты готов растоптать своё «я», спалить его в любовном огне, который незаметно и закономерно оборачивается тихо и уютно мерцающим семейным очагом. Тогда освящается брачное ложе, и двое получают жизнь вечную.

Толстой, – сокрушается далее критик, – об этом ничего не написал, и я даже знаю, почему: ему серьёзно не повезло в браке».

Повезло Толстому в браке или не повезло, этого я не знаю, но вот с чем ему точно не повезло, так это с нынешними критиками. Жалкий народ! Берутся походя судить о том, о чём по убогости своей человеческой и представления иметь не могут.

Любезный критик! Если мозг твой не дорос до ума, то вверься совету моего старого друга Козьмы Пруткова, а именно: заткни фонтан! Перестань извергать свою нищую мысль на посмешище! Вспомни, что говорил поэт в этих случаях: молчи, скрывайся и таи. Да, да – таи свою глупость от окружающих, иначе падёт позор на твою голову. Пиши меньше, да лучше. Пускай изображение репейника в твоей статье будет занимать не 1/3, а 9/10. Ничего страшного – привыкнут и к этому! Главное, чтобы оставшаяся 1/10 часть была свободна от репейника и прочего чертополоха.

Однако я ещё ничего не сказал о рецензиях. Их я смог прочесть только две. (Больше двух зараз читать такие рецензии нельзя: непременно испортишь себе настроение и станешь плеваться.)

Первая была посвящена поэтическому сборнику Юрия Арабова, известного в последнее время больше как сценариста фильмов петербургского киногробовщика А.Сокурова. Начиналась рецензия, как это принято сегодня, доморощенным афоризмом: «В поэте столько же истории, сколько в человеке воды». Этот же афоризм красовался под фотографией (занимающей почти половину статьи), на которой были изображены стоящие спиной дети, справляющие – судя по их позам – малую нужду. Молодец, Сергей Арутюнов! Сразу видно, что этой воды у вас больше, чем у остальных, и ударяет она в вашу голову чаще… И в самом деле, только под влиянием сей жидкости и можно открыть в выморочной и невыносимо нудной арабовской стихотворной околесице «невытравляемый остаток потаённой жалости, вопросительную экзистенцию, восклицательный напор», а также «как скрежещущ и шершав наш язык, как герметично-пластичны его дремучие приговоры с тёмным и угадуемым на ощупь провидческим смыслом».

Во второй рецензии шла речь о сборниках лауреатов премии «Дебют». «Лаконичные, ёмкие и ясные рассказы – честно и без прикрас… Нарочная простота слога и глубина смысла», – так определила Юлия Качалкина юношескую, никем не редактируемую дребедень.

Перефразируя булгаковского кота Бегемота, такие рецензии надо выбрасывать на помойку, ибо по глупости и нахальности они сравнимы разве что с рецензиями из «Книжного обозрения»!

 

P.S. Кстати, в этом же номере газеты помещён отрывок из новой книги Владимира Бондаренко «Имперские поэты». Отрывок посвящён Леониду Губанову (1946 – 1983). «Один из поэтических классиков русского ХХ века», «вольный русский поэт», «варвар русской поэзии» – такими громкими званиями наделяет Бондаренко человека, чьи надрывные стихи сильно отдают душевной клиникой и плагиатом.

Нет, что ни говори, а Владимир Григорьевич большой оригинал! Вот уж воистину, как говорит один мой приятель, одному Бог даёт ум, а другому – особое мнение. Чего только не выдумывает он в угоду своей самодурной мысли. То Иосифа Бродского русским народным поэтом назначит, то Никиту Михалкова с Александром Солженицыным в «пламенные реакционеры» зачислит, то теперь вот своим непутёвым сверстникам биографии выправляет. Чуднописец!