ДЕЛО АКАДЕМИКОВ (Часть 2)
Рубрика в газете: Тайны Кремля, № 2019 / 38, 17.10.2019, автор: Вячеслав ОГРЫЗКО
Продолжение. Начало в №37
7. Атака на академика Сергея Платонова
Однако на этом дело не закончилось. Напомню: Покровский не раз требовал крови Платонова.
Неприятную миссию по наказанию великого историка взял на себя вице-президент Академии наук Ферсман. 6 ноября Ферсман подготовил для правительства докладную записку.
«…я, – сообщил он, – по согласованию с академиком Г.М. Кржижановским, считаю правильным предложить академику Платонову подать в отставку с занимаемых им административных должностей и, согласно заявлению и.о. директора Библиотеки И.И. Яковкина, поставить вопрос об отстранении от заведования её рукописным отделом В.И. Срезневского».
Платонов подал в отставку 8 ноября.
«Ввиду обострения сердечного расстройства, – указал он в своём заявлении, – по указанию врачей я вынужден просить об освобождении меня от обязанностей академика-секретаря ОГН».
Вместо него временно исполнять обязанности академика-секретаря ОГН стал А.Н. Самойлович.
Вице-президент Академии наук Глеб Кржижановский праздновал победу. 10 ноября 1929 года он рапортовал заместителю председателя Совнаркома СССР Яну Рудзутаку:
«Докладываю. Во исполнение предновения об устранении ак. Платонова от администр. должностей, после соглашения с М.Н. Покровским, мной был вызван ак. Ферсман. В результате переговоров с ним от имени Президиума Академии Платонову было предложено подать в отставку.
Телеграммой от 9-го Ферсман извещает меня, что акад. Платонов уволен по прошению от всех адм. обязанностей» (РГАНИ, ф. 3, оп. 33, д. 135, л. 27).
На этом рапорте осталось несколько помет. Первая: «Одобряю». Но кто оставил этот автограф, разобрать пока не удалось. Вторая помета: «Ура-да-ура! В.Молотов». И третья помета уже Рудзутака:
«Выписка из следующего рапорта Глеба:
«Докладываю, что уличённый во взяточничестве и шпионаже гражд. Перебейнос по прошению посажен в Бутырки».
Сразу после отставки Платонова комиссия Фигатнера ускорила чистку в гуманитарных подразделениях Академии. В частности, 12 ноября были уволены зампред Археографической комиссии Василий Дружинин и учёные хранители Библиотеки Академии Сергей Рождественский и П.Васенко, а через два дня – 14 ноября – и учёные хранители Пушкинского дома М.Беляев и Николай Измайлов.
Аресты же проходили поначалу выборочно. 14 ноября был взят Измайлов. 24 ноября – Андреев. 1 декабря – Рождественский.
Тогда же власть дожала и Ферсмана. С 26 ноября 1929 года академия несколько месяцев имела всего лишь одного вице-президента – Кржижановского.
8. Открытие следственного дела
Вечером 1 декабря 1929 года Фигатнер направил Сталину и Орджоникидзе из Ленинграда новую шифровку. Он предлагал:
«…немедленно начать официальное следствие по статье 78, в первую очередь в отношении Платонова, Ольденбурга, Срезневского, [Ф.И.] Покровского, Андреева, Моласа, Дружинина. В процессе следствия не исключена возможности и статья 58-11» (РГАНИ, ф. 3, оп. 33, д. 135, д. 19).
После этого в дело вступил нарком юстиции Крыленко. 4 декабря 1929 года он послал в Политбюро ЦК свою шифровку. На основании личного ознакомления с материалами предварительного реализования, производимого ОГПУ, и опросов академиков Платонова, Ольденбурга, Жибелева, Ферсмана, профессоров Рождественского, Срезневского и сотрудников Академии Дружинина, Покровского Ф.И., Андреева, Мартенсона и др., он установил, что есть все основания для возбуждения уголовного дела по признакам статей 78, 58-11 и 58-4.
«Можно полагать, – доложил Крыленко, – что более углублённая следственно-агентурная работа может привести к связям верхушки Академии, или, во всяком случае, некоторых лиц из этой верхушки с контрреволюционными организациями белогвардейского типа и к связям за рубежом» (РГАНИ, ф. 3, оп. 33, д. 135, л. 93 об.).
Крыленко распорядился провести следствие аппаратом ОГПУ под наблюдением Прокуратуры Республики и на бланках Следователя по важнейшим делам, как это имело место в Шахтинском процессе. Срок расследования и агентурной работы он определил в три месяца.
Не сидели сложа руки и руководители Ленинграда. 7 декабря 1929 года секретариат Ленинградского обкома партии обратился в ЦК с просьбами «ускорить решение вопроса о реорганизации АН СССР», и выделить для постоянной работы в Президиуме АН СССР академика-коммуниста, с постоянным его пребыванием в Ленинграде, «снять с работы управляющего делами АН СССР т. Васильева и выдвинуть на его место т. Волынского из ОГПУ», а также командировать для работы в Пушкинском доме Леопольда Авербаха.
Дальше усилились репрессии. На тот момент ОГПУ арестовало уже 13 человек.
В архивах сохранились протоколы первых допросов участников «академического дела». Я приведу фрагмент протокола произведённого 8 декабря 1929 года допроса заведующего научным секретариатом Академии наук Бориса Моласа.
«В основном Академия наук, – утверждал этот функционер, – была центром активной антисоветской деятельности, откуда различные иностранные дипломатические представительства получали необходимую им информацию (салон дочери президента А.Н. Толкачёвой, званые вечера с иностранцами, встречи в консульствах и т.д.) <…> Можно представить академию, как место остававшееся до последних дней реакционным центром трёх политических группировок из монархистов, кадетов и блок из тех и других. Во главе первой группы стоит акад. Василий Михайлович ИСТРИН и объединяет академиков: НИКОЛЬСКОГО, КАРСКОГО, ЛЯПУНОВА, ПЕРЕТЦА, ЛИХАЧЁВА, СОБОЛЕВСКОГО, СПЕРАНСКОГО и ЛАВРОВА (последний недавно умер). Во главе второй группы стоит Сергей Фёдорович ОЛЬДЕНБУРГ и объединяет: ВЕРНАДСКОГО, НАСОНОВА, КУРНАКОВА, КРЫЛОВА, ФЕРСМАНА и БАРТОЛЬДА. Во главе третьей группировки стоит С.Ф. ПЛАТОНОВ и объединяет РОЗАНОВА (Киев), БОГОСЛОВСКОГО (Киев), СПЕРАНСКОГО, БУЗЕСКУЛА (Харьков), ЛИХАЧЁВА, ЖЕБЕЛЕВА, ТАРЛЕ, ЛЮБАВСКОГО и др. Группируются также вокруг акад. КРАЧКОВСКОГО, являющегося по своим убеждениям монархистом <…>» (РГАНИ, ф. 3, оп. 33, д. 135, лл. 40–41).
На другом допросе, уже 10 декабря Молас дал подробные характеристики Истрину, Перетцу, Никольскому и другим академикам. Вот что он заявил, к примеру, о Платонове.
«7) Платонов быв. тайный советник. Преподаватель у детей Ал-дра III, за что получал много наград. Был пом. зам. пред. Исторического об-ва, где предом был Николай II. Всегда мечтал быть министром Просвещения. По убеждениям монархиствующий» (РГАНИ, ф. 3, оп. 33, д. 135, л. 45).
Президента же академии Карпинского Молас назвал «совершенно безвольной подстройкой, которая абсолютно ничего не может делать».
9. Академия сломлена, или Итоги комиссии работы Фигатнера
11 декабря 1929 года Фигатнер представил подробный отчёт о работе своей комиссии по проверке аппарата Академии наук.
«Нами, – сообщил Фигатнер, – вычищено по 1 категории 34 человека, по второй категории – 34 человека, третьей категории – 14 человек. Снято с запрещением работы, в Академии наук – 13 человек» (РГАНИ, ф. 3, оп. 33, д. 135, д. 95).
Особо Фигатнер остановился на академиках. На тот момент членами академии был 81 человек. Фигатнер считал, что следует проверить каждого учёного. По его мнению, таких, как Платонов и Ольденбург, «надо вышибать из академии».
Кроме того, Фигатнер прошёлся по целому ряду институтов, прежде всего гуманитарного профиля. Он был возмущён отсутствием в институтах, занимавшихся Востоком, марксистов.
«Почему, – вопрошал Фигатнер, – нельзя в качестве заместителя академика в таком институте сделать Бориса Шумяцкого. Я говорил с ним, он не прочь пойти на эту работу. На эту работу просится также коммунист профессор Воробьёв, востоковед, возглавляющий сейчас Институт живых языков им. Енукидзе в Ленинграде» (РГАНИ, ф. 3, оп. 33, д. 135, д. 197).
Много претензий у Фигатнера оказалось и к Пушкинскому дому.
«Там, – возмущался он, – нет ни одного марксиста-литературоведа» (РГАНИ, ф. 3, оп. 33, д. 135, д. 97).
Фигатнер считал необходимым объединить Пушкинский Дом и Толстовский музей и создать на их базе Институт истории русской литературы.
В своём отчёте Фигатнер просил снять с работы управляющего делами Академии Васильева и назначить на его место Волынского, который раньше служил в ОГПУ. Он настаивал на том, чтобы Москва предложила Ленинградскому обкому партии разгрузить направленных в систему академии наук восемь человек от других поручений, с тем чтобы не менее половины своего времени они уделяли академии. Среди восьми направленцев тогда оказался Валерий Кирпотин, который по заданию партии занялся критикой. Впоследствии этот деятель стал заведовать сектором литературы в Культпропе ЦК ВКП(б) и комиссарить в Оргкомитете Союза советских писателей.
Другой итог работе своей комиссии Фигатнер подвёл 13 декабря 1929 года на заседании Ленинградского бюро секции научных работников.
«Сейчас Академии в старом виде нет, – заявил он, – она сломлена».
10. Кадровые предложения Глеба Кржижановского
Дальше свои соображения о сложившейся ситуации направил в Политбюро председатель Госплана СССР и новый вице-президент Академии наук Глеб Кржижановский. Он считал, что Карпинского ещё какое-то время можно было подержать на посту президента академии. Не возражал Кржижановский и против временного пребывания на должности непременного секретаря Академии Комарова. Сложней оказалось с освободившимся после Ферсмана местом второго вице-президента Академии. Кржижановский предложил выдвинуть физика Абрама Иоффе, физико-химика Николая Курнакова или химика Владимира Ипатьева, но «после дополнительной их политической проверки и предварительных с ними переговоров фракции академиков» (РГАНИ, ф. 3, оп. 33, д. 135, л. 90). К слову: Ипатьев впоследствии испугался арестов коллег и, оказавшись на лечении в Германии, отказался возвращаться на родину и предпочёл перебраться в Америку, за что уже в 1936 году был из академии исключён.
В будущем Кржижановский предлагал выстроить такую конфигурацию:
«В будущий постоянный состав Президиума непременным секретарём Академии проводить т. ВОЛГИНА, вторым вице-президентом акад. КОМАРОВА и президентом – одну из намеченных выше трёх кандидатур акад. акад. ИОФФЕ, КУРНАКОВА или ИПАТЬЕВА.
Академиками-секретарями и их заместителями выдвинуть по 1 отделению – кандидатуры акад. акад. БОРИСЯКА и АРХАНГЕЛЬСКОГО, по 2 отделению – акад. акад. МАРРА и САМОЙЛОВИЧА» (РГАНИ, ф. 3, оп. 33, д. 135, л. 90).
Затем Кржижановский просил, чтобы Оргбюро ЦК в недельный срок определилось с кандидатурами нового управделами Академии и заведующего научным секретариатом Академии.
Дальше Кржижановский предлагал совсем упразднить как самое слабое звено второе – гуманитарное – отделение академии. Но он советовал сделать это не прямо, а по-хитрому: или торпедировать выборы на освобождавшие после смерти академиков-гуманитариев места, или слить это неугодное отделение с другими науками, где большинство учёных лояльно относились к советскому режиму.
Однако Кремль большинство предложений Кржижановского отвергнул.
Здесь ещё вот что следовало бы отметить. Платонов, несмотря на потерю поста академика-секретаря отделения гуманитарных наук, продолжал весьма активно участвовать в работе научного сообщества. В те непростые для него дни он готовил документы на выдвижение в члены-корреспонденты Академии целого ряда историков и прежде всего А.И. Андреева, Б.Д. Грекова и С.В. Бахрушина. Другое дело, что все его выдвиженцы оказались в немилости. Ну а потом и сами выборы в академию были перенесены на более поздние сроки.
11. Предварительные итоги чекистов
Вскоре предварительные итоги подвели чекисты. 9 января 1930 года заместитель председателя ОГПУ Г.Ягода и начальник СОУ ОГПУ П.Евдокимов направили Сталину на семи машинописных страницах записку «О состоянии следствия по делу о деятельности контрреволюционных группировок в Академии наук СССР». Чекисты сообщили:
«Арестованы: профессор АНДРЕЕВ А.И. – учёный секретарь археологической комиссии, ПОКРОВСКИЙ Ф.И. – учёный хранитель библиотеки, МАРТИНСОН Ф.Ф. – бывший учёный секретарь библиотеки, БЕЛЯЕВ М.Д. – учёный хранитель Пушкинского дома, ИЗМАЙЛОВ Н.В. – учёный хранитель Пушкинского дома, МОЛАС Б.Н., заведующий научным секретариатом Академии Наук, ПИЛКИН С.К. – заведующий иностранным отделом библиотеки, ХАЛТУРИН Д.Н. – бывший управделами Академии Наук, РАЕВСКИЙ В.Н. – учёный секретарь комиссии экспедиционных исследований, ПЕТРОВ – помощник заведующего бюро международного книгообмена, профессор РОЖДЕСТВЕНСКИЙ С.В., бывший заместитель директора библиотеки Академии Наук и другие» (РГАНИ, ф. 3, оп. 33, д. 135, лл. 33–34).
По утверждениям Ягоды и Евдокимова, в Академии существовало несколько вражеских объединений. Одна группировка, по их словам, носила монархический характер. В неё входили, в частности, академики Сергей Платонов, Василий Истрин, Владимир Перети, Матвей Розанов, Франц Левинсон-Лессинг, Игнатий Крачковский, Фёдор Щербатский и недавно умершие Алексей Соболевский и Пётр Лавров. Лидером этой группы чекисты считали Платонова, который, по их мнению, не зря в 1926 и 1928 годах ездил за границу.
«В результате деятельности этой группировки, – доложили Ягода и Евдокимов, – при довыборах в Академию наук в 1928–29 гг. провалились кандидатуры т.т. ДЕБОРИНА, ЛУКИНА и ФРИЧЕ и не получили большинства голосов кандидатуры т.т. ПОКРОВСКОГО, БУХАРИНА, КРЖИЖАНОВСКОГО и ГУБКИНА» (РГАНИ, ф. 3, оп. 33, д. 135, д. 37).
Другую группировку, как утверждали чекисты, возглавляли Ферсман и Ольденбург (а входили в неё также академики Вернадский и А.Н. Крылов). Формально она пыталась сглаживать острые углы и выступала за поиск устраивавших всех компромиссов. Но реально, заявили руководители ОГПУ, эта группировка вела борьбу с советским влиянием в академии.
Доложив о ходе следствия, Ягода и Евдокимов сообщили, что считали бы необходимым арест также академика Платонова и при необходимости осуществить допросы академиков Перетца, Крачковского, Никольского и Крылова с правом последующих задержаний.
12. Арест и допросы академика Сергея Платонова
Взяли Платонова в ночь на 12 января 1930 года. К нему нагрянули начальник секретного отдела секретно-оперативного управления Сергей Жупахин (он впоследствии возглавил управление НКВД по Вологодской области), начальник 2-го отделения СПО ПП ОГПУ в Ленинградском военном округе Андрей Мосевич и Альберт Стромин, дослужившийся потом до руководителя управления НКВД по Саратовской области. Вместе с академиком арестовали его младшую дочь Марию, которая работала в Публичной библиотеке. Через день чекисты пришли за второй дочерью историка – Ниной.
Первый допрос Платонова состоялся, видимо, 14 января 1930 года. Произвёл его Сергей Жупахин.
«…я, – признался учёный, – убеждённый монархист. Признавал династию и болел душою, когда придворная клика способствовала падению авторитета б<ывшего> царствующего дома Романовых» (РГАНИ, ф. 3, оп. 33, д. 135, л. 67).
Платонов заявил, что со многими положениями существующего строя был не согласен, но саму власть тем не менее признавал. Другое дело, что он считал, что эта власть под давлением крестьянских масс следовало трансформировать в демократическую республику.
Отдельно рассказал Платонов о созданном им, Рождественским и Тарле кружке молодых историков.
В конце допроса учёный сообщил:
«…бывал в «салоне» ТАРЛЕ, где собирались КОРЕЕВ, БУТЕНКО, проф. Саратовского Ин-та, РАДЛОВ Эрнст Львович, академики БАРТОЛЬД, УСПЕНСКИЙ, ЩЕРБАТСКИЙ и друг. в количестве 20 человек. Обменивались мнениями, делились новостями по общественно-научным и политическим вопросам» (РГАНИ, ф. 3, оп. 33, д. 135, л. 69).
На втором допросе, 15 января 1930 года Платонов более подробно осветил свои политические взгляды. Он подчеркнул:
«Я – не марксист» (РГАНИ, ф. 3, оп. 33, д. 135, л. 71).
Платонов заявил:
«Считаю, что Покровский и Деборин являются последними историками, с которыми их догмы кончатся» (РГАНИ, ф. 3, оп. 33, д. 135, л. 67).
Третий допрос состоялся 17 января. На нём речь шла в основном о попытках противостояния академиков советской власти. Платонов признал, что давно уже был недоволен отношением правительства к Академии. Вместе с ним это недовольство разделяли академики Курнаков, Левинсон-Лессинг, Лазарев, Бартольд, Тарле, Истрин, Лавров, Карский и Крачковский. По его словам, эта группа создала при Академии некий центр.
«Исходили все мы, – отметил Платонов, – из следующих программных положений: 1) «Науку нельзя подчинить марксизму», 2) «Не признаём, а подчиняемся <советскому правительству>», 3) Необходимость известной свободы прессы, где можно было бы полемизировать по всем вопросам, 4) обязательно иметь надёжные нам научные кадры, для продолжения начатого дела, для обработки научной молодёжи, исходя из «былых традиций в науке» (РГАНИ, ф. 3, оп. 33, д. 135, л. 72).
Как утверждал на допросе Платонов, руководимый им центр для пропаганды своих взглядов создал ряд нелегальных семинаров и объединений.
«Только с такой точки зрения, – подчеркнул он, – необходимо объяснять факты существования: «Молодых историков», «Нового Арзамаса», кружков: академика АНДРЕЕВА Ивана Дмитриевича, ЗАОЗЕРСКОГО, отчасти салона ТАРЛЕ и др. известных следствию.
Такого же рода и характера являлась группа ЛАППО-ДАНИЛЕВСКОГО, в которую входили: КУНС (Москва), ВВЕДЕНСКИЙ, ГРЕКОВ, ЧАЕВ Ник. Сергеевич и другие» (РГАНИ, ф. 3, оп. 33, д. 135, л. 72).
Во время допроса следователь Жупахин отдельно попросил Платонова рассказать о группе евразийцев. Учёный не стал молчать.
«Касаясь работы группы по евразийскому вопросу, – сообщил он, – то должен сказать, что при Институте Материальной Культуры, под руководством акад. ЖЕБЕЛЕВА занимаются активисты: ТИХОНОВА, ЭРНШТЕДТ, КРЖАНСКАЯ, там же бывает ИЗМАЙЛОВА, других не помню по фамилии, во всяком случае они являются более рядовыми фигурами. Сам я лично получил от сына ВЕРНАДСКОГО, являющегося руководителем «Евразия», т.е. теории несоциалистического типа Государства, его труд, в виде книги «История России», как точно получил не помню, возможно «оказией» или через «БЮК». С этой книгой знакомился АНДРЕЕВ Ал. Игн.» (РГАНИ, ф. 3, оп. 33, д. 135, л. 73).
В конце допроса Платонов отметил:
«Расценивая, по существу роль ОЛЬДЕНБУРГА как Непременного секретаря Академии Наук, а КАРПИНСКОГО как президента, считаю, что первый безусловно дезинформировал Советское правительство о внутренней жизни Академии Наук, а второй являлся совершенно ненужной надстройкой. Оба же они в конце концов не оправдали занимаемых ими должностей в Академии наук» (РГАНИ, ф. 3, оп. 33, д. 135, л. 73).
Одновременно чекисты допросили младшую дочь историка – Марию Сергеевну Платонову, которая с 1923 года работала в Публичной библиотеке. Она призналась, что, да, в 1928 году вместе с отцом выезжала в Париж, где отец в квартире её сестры Краевич виделся с целым рядом бывших офицеров белой гвардии. Но при этом она отметила, что Краевич из-за ссоры с Кутеповым прекратил связь с военной белоэмигрантской организацией.
Надо отметить, что арест Платонова произвёл на научный мир гнетущее впечатление. Пока ещё остававшийся президентом Академии Александр Карпинский 17 января 1930 года решил обратиться лично к Сталину. Он напомнил вождю, что лишённому свободы учёному исполнилось уже 70 лет, что учёный очень болен и что тюремные условия ему противопоказаны.
В своём письме Карпинский отметил:
«Платонов, широко известный в Европе и Америке советский учёный, который во время последних академических выборов открыто и энергично поддерживал кандидатуры М.Н. Покровского, Н.М. Лукина, Фриче и всех других кандидатов, членов ВКП. Его вина – служебный промах, а не злой умысел. Его заключение могло бы быть легко заменено домашним арестом. Об этом я горячо ходатайствую перед Вами, зная твёрдо, что подобное смягчение участи Платонова всецело оправдывается обстоятельствами» (РГАНИ, ф. 3, оп. 33, д. 135, л. 59).
Что ответил Сталин на просьбу Карпинского, выяснить пока не удалось.
13. Признания Сергея Рождественского, Александра Андреева и Николая Измайлова
Один из важных вопросов: как во время следствия учёные себя вели?
Надо отметить, что большинство исследователей к арестам оказались не готовы. Многие растерялись. Некоторые дали показания на своих коллег.
В фондах РГАНИ отложились, к примеру, протоколы некоторых допросов Сергея Рождественского и Александра Андреева. Так, Рождественский 17 января 1930 года подробно рассказал чекистам о том, как историки искали приемлемого кандидата на российский престол.
«Кандидатура Николая Николаевича отпала с его смертью, – доложил учёный. – Кандидатура Кирилла Владимировича была единодушно отвергнута, во-первых, потому, что его считали пьяницей, неспособным на руководство российским государством и, во-вторых, потому, что ему ставили в минус его поведение в момент февральской революции…» (РГАНИ, ф. 3, оп. 33, д. 135, л. 76).
Платонов, по словам Рождественского продвигал кандидатуру великого князя Андрея Владимировича.
Отдельно Рождественский остановился и на салоне Тарле и нелегальных кружках. Правда, на допросе 17 января он говорил в основном обще, конкретика последовала на следующий день – 18 января.
«Зимой, после возвращения из заграницы ПЛАТОНОВА, в 1928 г., – сообщил Рождественский, – на одном из заседаний кружка на квартире ТАРЛЕ, обсуждался вопрос о возможных кандидатах в будущее правительство, причём ПЛАТОНОВ намечался на пост премьер-министра и министра Народного просвещения, а академик ТАРЛЕ на пост министра иностранных дел. Кандидатура ТАРЛЕ выдвигалась потому, что он по своим связям с иностранными кругами (по роду своей работы и специальности – Всеобщая история – сталкивался с этими кругами очень часто), по своему уму, эрудиции, был вполне приемлемым министром иностранных дел» (РГАНИ, ф. 3, оп. 33, д. 135, лл. 78, 79).
19 января 1930 года он сообщил следователю Жупахину:
«Дополняя совершенно точные и чистосердечные признания о существующей и действующей монархической организации, должен сознаться, что ПЛАТОНОВ С.Ф. играл важную роль в работе этой организации на территории СССР. Руководящее ядро, через ПЛАТОНОВА и ТАРЛЕ, имело непосредственную связь с КОКОВЦЕВЫМ, МАКСИМОВЫМ, СТРУВЕ, РОСТОВЦЕВЫМ и др. лицами. Основные программные положения организации были конституционно-монархические. Организация работала по территории СССР, безусловно, по директивам из заграницы. В случае «реставрации» советского строя, что считалось, со стороны организации, судя по отдельным фактам и разговорам, вопросом предрешённым, вероятными руководителями в будущем правительстве, по министерству Народного просвещения должен был быть ПЛАТОНОВ, по иностранным делам ТАРЛЕ, т.к. первый так и второй к этому стремятся. По военной линии сказать затрудняюсь, т.к. не знаю связей ПЛАТОНОВА, который при назначении, по своему влиянию должен играть решающую роль. Знаю, что он хорошо относился к быв. генералам ГАБАЕВУ и ИЗМЕСТЬЕВУ. Организация имела руководящий центр по всем академического характера вопросам» (РГАНИ, ф. 3, оп. 33, д. 135, л. 74).
По словам Андреева, Платонов в 1928 году нашёл предлог для поездки во Францию с целью получить в Берлине и Париже указания якобы от своих заграничных кураторов. Хотя в реальности Платонов собирался поискать в Парижских архивах документов по вопросам торговли французов с Московским государством в 17-м веке.
Отдельно Андреев остановился на пронемецких настроениях Платонова.
«Небезынтересно отметить, – сообщил Андреев чекистам, – что после приказа ПЛАТОНОВА [из-за границы. – В.О.] сразу стали чувствоваться немецкие начинания на территории СССР. Платонов организовал эти начинания, так, например, он с удивительной настойчивостью, невзирая на массу препятствий, организовал работы раскопки в Крыму-Готские, где все работы ведутся при участии немцев» (РГАНИ, ф. 3, оп. 33, д. 135, л. 74).
Много чего наговорил на допросах и муж одной из дочерей Платонова – пушкинист Николай Измайлов. В частности, он рассказал чекистам о тайном кружке Заозерского, в который входили в том числе Степанов и Насонов, и об объединении молодых и старых историков, распорядителем которого являлся Сергей Тхоржевский. По его словам, историки собирались в квартирах Гринвальд, Штакелоберт, Васильева, Тхоржевского, Ставрович и Данини.
Что-то из сказанного Андреевым и Измайловым потом подтвердил и сам Платонов. 24 января 1930 года он признал, что министрами в будущем правительстве страны хотел видеть Коковцева, Крачковского (как министра труда), Тарле (как министра иностранных дел).
23 января 1930 года Ягода и Евдокимов направили Сталину на пяти машинописных страницах вторую докладную записку о состоянии следствия по делу о контрреволюционной организации в Академии наук. Они сообщили, что по делу арестовали 33 человека и в их числе акад. Платонов. Но этого чекистам было мало. Они хотели большего.
Руководители ОГПУ написали вождю:
«В интересах быстрого раскрытия и ликвидации контрреволюционной монархической организации, существующей в недрах Академии наук, мы считаем необходимым немедленный арест академиков Тарле и [Н.П.] Лихачёва, принимавших участие в обсуждении кандидатов на «российский престол» и составе «будущего правительства», и академика Перетца, возглавляющего филиал «СВУ» в Ленинграде» (РГАНИ, ф. 3, оп. 33, д. 135, д. 66).
Через день, 25 января 1930 года, Политбюро, рассмотрев вопрос об Академии наук, постановило:
«Поручить Секретариату ЦК утвердить инструкцию» (РГАНИ, ф. 3, оп. 33, д. 135, л. 89).
Добавлю: Ягода и Евдокимов какое-то время регулярно посылали Сталину сообщение о допросах известных учёных.
14. Арест и показания академика Евгения Тарле
28 января 1930 года чекисты арестовали Евгения Тарле, а также академика Николая Лихачёва.
На первых допросах следователи постоянно задавали Тарле вопросы о Платонове.
«Я, – доложил Тарле 3 февраля 1930 года, – знал и знаю Платонова как убеждённого монархиста. Вспоминаю, что [он] и в прошлом и в последнее время заявлял о своих симпатиях к монархии. Однако к царю Николаю II он относился плохо, считая его дегенератом. <…> Хорошо относился к Константину Константиновичу, но в такой же примерно степени он не терпел Николая Михайловича и чрезвычайно резко отзывался о распутинской клике. <…> Он был большим сторонником русско-германского союза в прошлом. Был ли он таким же сторонником союза Германии с Россией в настоящем, я сказать не могу. <… > Об отношении Платонова к сов[етской] власти могу сказать, что он советскую власть признавал, но, конечно, с ней во многом расходился, я его считал монархистом в прошлом, но оппортунистом в настоящем. Я никогда не думал, что он ведёт такую большую политическую игру. Может быть, это объясняется тем, что я с ним не был интимно связан, и в его отношении ко мне проявлялась всегда какая-то двойственность. Это выражалось, в частности, в том, что, поддерживая со мною дружественные отношения, он вместе с тем, как об этом ещё передавали другие, отзывался обо мне иронически».
8 февраля 1930 года чекисты попросили Тарле поподробней рассказать о позициях якобы созданной Платоновым контрреволюционной организации.
«Признаю, – сообщил учёный, – что в Ленинграде в академической и научной среде существовала контрреволюционная организация во главе с академиком С.Ф. Платоновым. По своим программным установкам, по политическим взглядам организация была конституционно монархической <…> В своей внутренней политике организация ориентировалась на зажиточное, собственническое крестьянство, как социальную базу конституционной монархии. В международной политике организация ориентировалась на тесный военно-политический союз будущей монархической России и будущей монархической Германии…» (РГАНИ, ф. 3, оп. 33, д. 135, л. 102).
Как утверждал Тарле, организация Платонова продвигала на российский престол ученика Платонова – князя Андрея Владимировича.
Тут что ещё важно отметить?! Вскоре заместитель председателя ОГПУ Мессинг и начальник Секретного отдела ОГПУ Агранов посчитали нужным протоколы именно этого допроса Тарле направить лично Сталину.
Позже Тарле дал ещё очень много показаний.
«Организация, – сообщил он чекистам 14 февраля 1930 года, – собиралась у Платонова по его приглашению. Помню следующих лиц: Лихачёв, Рождественский, Андреев, Богословский, иногда Любавский, изредка я, иногда Васенко».
Но что интересно?! Протокол этого допроса чекисты оставили у себя. А Сталину зампред ОГПУ Ягода 2 марта 1937 года направил протоколы пяти других допросов историка.
Первый протокол был датирован семнадцатым февраля. Тарле подробно рассказал о том, как в квартире Платонова «намечалась» на престол кандидатура Андрея Владимировича. При этом он подчеркнул, что изначально все разговоры о необходимости восстановления монархии воспринимал как вздорную глупость.
«…наихудшим наказанием для меня является не тюрьма, – подчеркнул историк, – а то, что меня привлекают по делу о монархистах, тогда как я считаю в настоящее время монархизм доказательством политического слабоумия…» (РГАНИ, ф. 3, оп. 33, д. 135, л. 112).
На другом допросе – 19 февраля 1930 года – Тарле подробно рассказал чекистам о парижских связях Платонова. Позже он поведал немало подробностей о том, кого Платонов собирался включить в будущее правительство России (признав, что Платонов отводил ему роль министра иностранных дел).
Однако впоследствии Тарле направил в коллегию ОГПУ несколько заявлений с раскаяниями в содеянном. Он надеялся на скорое освобождение из тюрьмы.
«Мне, – сообщил он в июне 1930 года жене, – сильно кажется, что скоро конец нашим бедствиям».
Но учёный в своих ожиданиях обманулся.
Продолжение в следующем номере
игры разума убеждают в жёсткой неотвратимости исторических последствий
В 1930 году чекистов уже не было.