Долгий путь самопознания

Рубрика в газете: Коллекция ИД Максима Бурдина: Выдающиеся писатели России и русского зарубежья, № 2024 / 37, 27.09.2024, автор: Владимир КИРИЛЛОВ (г. Астрахань), Александр ГОРН (г. Маалот-Таршиха, Израиль), Борис РЯБУХИН

Мудрость житейской философии – так можно охарактеризовать лейтмотив творчества трёх представляемых лириков Владимира Кириллова, Александра Горна и Бориса Рябухина. Каждый из них по-своему осмысливает суть человеческой жизни и окружающего мира, обращается к глубинным истокам национальной или мировой культуры и рисует характерные образы своих лирических персонажей, стремясь высветить те основополагающие ценности нашего бытия, без которых не может сложиться ни одна человеческая судьба.

 

Максим БУРДИН,

издатель, писатель, публицист,

общественный деятель


 

 

Владимир Кириллов

 

Родился в 1947 г. Живёт в Астрахани. Окончил ГПТУ по специальности «токарь по металлу» и Саратовский индустриально-педагогический машиностроительный техникум, работал по профессии. Служил военным корреспондентом в Забайкалье. Публиковался в сборниках «Живое слово» Тюменского Издательского Дома «Титул», в журнале «Российская литература» издательства «Спутник», в антологии «Литературная Евразия», энциклопедии «Писатели русского мира ХХI век», альманахах «PERSONA», «Андеграунд» Издательского Дома Максима Бурдина.

 

 

ОСЕННИЙ ДОЖДЬ

 

Осенний дождь –

Неутомимый дворник,

Смывая пыль,

Окурки и обёртки,

Всё приберёт –

И запроспектный дворик,

И магистральные

Убогие задворки.

Без суеты,

Без проблесков мигалок,

Гаишников – дежурных на пути,

Чадящих выхлопами,

Поливалок.

Ему б в порядок

Землю привести

Перед зимой-чистюлей.

Чтоб снежинки –

С ладонь…

В безветрие…

Одна к одной…

Полюбовался,

Обернулся в льдинки

И захрустел,

Довольный сам собой.

 

 

БАБЬЕ ЛЕТО

 

Паутина без конца и без начала,

Неба ломкое изрисовав стекло,

Солнце заплела и укачала –

Всё в глазах у солнца поплыло.

 

Лёгкое, как в мае, без печали:

– Не весна ль, не молодо ли я?

А в ответ тоскливо прокричали

Журавли про тёплые края.

 

 

ДОБРОВОЛЕЦ

 

Идёт старик в военкомат,

Следом старуха на полшага.

На сборы не было затрат –

Хлеба кусок, воды баклага.

Идут, как ноги волочат,

Но, помолившись спозаранку,

Спасать от иродов внучат,

Достав из подпола берданку.

– Куда ты, старый, погоди,

Присаживайся, дверь прикрой.

Ты знаешь, что там впереди?

– Знаю – там дети за горой…

От них ни весточки, ни слуха,

А только грохот канонад.

Не по себе… да и старуха

По хате ходит наугад…

Скатилась со щеки слеза,

В кадык упёрся горький ком.

– Пускай слабы мои глаза,

Но я ж не тронулся умом.

Там сын, сноха за терриконом.

Там внуки только от груди…

Каким положено законом

Твоё: «стой, дальше не ходи»?

– Да дело, батя, не в законах.

В наших законах нет войны.

И нет нужды в твоих патронах,

Оставь в карманах жаканы.

Иди домой, прошу сердечно, –

Сказал устало военком…

– А если…

– Ну, тогда, конечно,

Тебя на помощь призовём…

 

Ушли не улицей, задами.

Уткнулись в поредевший тын.

А на крыльце сидят с узлами

Сноха, внучата, с ними сын.

– Мальцы за вами и за мамкой

Не пропадут.… Отдай, отец, –

Сын потянулся за берданкой…

Старик подумал: «Молодец!»

 

 

БАЙСТРЮК

 

               Послевоенной безотцовщине

 

На каждой улице, проулке,

Всегда традициям верны,

Талантливые на придумки,

Сбивались в стайки пацаны.

 

Они, бывало, враждовали

До сбитых в драках кулаков,

Особенно когда играли

В разбойников и казаков.

 

В карманах сломанная спичка,

Обломки папирос «Казбек»…

У каждого имелась кличка.

Так уж устроен человек.

 

Кто был Худой, кто Лопоухий,

Кто был Пижон, а кто Индюк…

А одному дали старухи

Кличку престранную – Байстрюк.

 

Её подслушал «запевала»,

Сбегая с грохотом с крыльца, –

Так одна бабка называла

Из стайки одного мальца.

 

Слово понравилось мальчишкам.

Его не в силах объяснить,

Не стали придираться слишком,

Решили – так тому и быть.

 

Ничем ему б не выделяться.

Только не нравилось им в нём –

Когда всем вместе «отдуваться»,

Никто его не бьёт его ремнём.

 

Отцы своих под мышки брали

У всех соседей на глазах,

«Порчу» усердно выбивали.

Байстрюк поскуливал в кустах.

 

И за друзей ему обидно,

И… зависть мучила мальца –

Было бы больно, но не стыдно.

Да где же взять ему отца?

 

 

ДОРОГА К ХРАМУ…

 

                      Дорога к Храму

                     Путь к себе.

 

Мне говорили: «Согрешил –

Пойди покайся, станет легче».

А если о грехе забыл,

И он не давит мне на плечи?

 

А если храм не в двух шагах

При бездорожье на Руси…

Пока идёшь к нему в грехах,

Попробуй их не растряси.

 

Кому открыться в многолюдье?

Душа из тела рвётся вон…

Можно укрыться в словоблудье

И в мыслеблудье средь икон.

 

Куда идти мне по судьбе?

А может, ей наперекор

Построить храм в самом себе –

Где есть алтарь и есть притвор?

 

 

ЗИМНЯЯ ДОРОГА

 

…Вот и новые метели,

Вот и новые снега

Налетели, улетели

За высокие стога.

Вот и новая дорога –

Свежевыбеленный путь –

Распушилась у порога

И зовёт меня шагнуть.

Что дороженька без следа –

Словно женщина ничья,

Словно радость без соседа

И без звона каланча.

Ты не будешь одинокой,

Только выйду за порог.

Много с той поры далёкой

Мною хожено дорог…

И опять идти поднялся,

И котомочку собрал…

Да кожух поистрепался,

Да и сам я подустал.

 

 

КОНЦЕРТ

 

В ожидании поезда в городе N

Транзитник оставил промозглый вокзал.

Афиша, вернее, облезлый фрагмент,

На тумбе дорогу ему подсказал –

Всего в двух шагах от него кинозал.

 

С купюрой в окошко – закрыто оно.

«Н-да-а» – помрачнела физиономия –

Погреться в «киношке» уже не дано.

Поёжился с матом… а тут Филармония

 

Через дорогу… «Дойду заодно,

Разницы нет продрогшим костям –

Пусть будет Чайковский, не все ли равно…

А чемодан гардеробщице сдам».

 

В зале тепло, все сидят на местах,

Означенных в купленных ими билетах.

Транзитник пристроился на задах.

Не дока он в операх и балетах,

 

В симфониях разных. Ему б скоротать

В тепле, при народе часы и минутки

До поезда время и не «проспать»,

И не терять ещё целые сутки.

 

В кресло неспешно удобно вписался,

Глаза в потолок… отметил декор…

И не заметил, как оказался

На «постаменте» своём дирижёр.

 

Невзрачный, при бабочке, пианист

«Приладил» к ногам педали рояля,

Пальцы размял, направил их вниз

И замер, маэстро кивок ожидая.

 

Па… па… па… па!.. Бросило в дрожь.

Господи! Сердце запнулось о пятку.

В кресло, как гвоздик, воткнулся по шляпку –

«Вот оно… кажется, началось».

 

И ото всюду – со стен, с потолка,

Обрушились звуки волною цунами.

Дыхание сбито, сдавило бока,

И вздыбило пол под сырыми ногами.

 

На счастье, рояль под руками маэстро,

Заезжего в город под именем N,

Чуть-чуть успокоился, лидерства вместо

Скрипкам составил аккомпанемент.

 

И поплыла мелодия плавно.

Перед глазами возник городок,

В котором родился, как будто недавно,

И в горле застрял подкадычный комок.

 

…Вот улица, дом

(скрипки режут по нервам…).

…Калитка на петлях, родное крыльцо.

…И жаркий озноб на свидании первом.

…И в громком молчанье родное лицо

Спину сверлит сухими глазами…

Так до сих пор не остыла она.

И этот рояль со своими страстями,

И каждая будто бы знает струна

Всё о транзитнике, вжавшемся в кресло,

И каждую мелочь прощального дня.

Всё, что «погибло», в минуту «воскресло» –

И сплетни, и сборы, у касс толкотня…

…Гудок, словно туба в руках машиниста,

Басом своим обеззвучил вокзал…

 

Он вытряс бы душу из пианиста

И струны на скрипках бы все изорвал…

 

…Зал рукоплещет финалу в мажоре.

С кресел вскочили слева и справа.

Солист – полубог в глазах дирижёра.

И оба кивают на возгласы «браво!».

 

На улице сплюнул сквозь сжатые зубы.

Пнул черепок занемевшей ногой.

К кассам вокзала прошёл мимо тумбы

И в очередь встал за билетом домой.

 

 

И СНОВА…

 

…И снова лебедь, рак и щука,

Не зная, чем себя занять,

Забыв, что им была наука,

Решили воз тащить опять.

Прикинули бюджет и сроки,

Где у кого деньжат занять

И как потом «инвест-потоки»

Придётся им распределять.

И на малька тогда достанет,

На ареалы лебедей.

А рак лишь щупальце протянет –

Накормит тёщу и детей.

А заодно всему в округе

Обещанного счастья – тьма.

Да кроме импортной подпруги –

Ещё бы своего ума.

 

 

УФОЛОГИ

 

Два «уфолога» на кухне

Завели учёный спор –

Почему к нам Марсиане

Не прибудут до сих пор?

 

Неужели телескопов

Не достанет и ракет?

Наши там, пусть ненароком,

Обнаружили скелет.

 

– Не скелет, а череп чей-то…

Ты внимательней читай…

Вообще кефир допей-ка

Да тетрадки собирай.

 

Спать пора. Назавтра дел

Много. Нынче не успел.

– Почему вот тут рисуют

Их такими, как не мы,

Головастые, худые,

Безволосые такие

И, наверное, немы́?

 

– Кто их знает, внучек. Кстати,

Незнакомы мы досель.

Не немы́, а не́мы. Хватит –

Ручку положил в портфель?

Вот разиня. Спать пора…

Сам же думал до утра:

 

– Ну, приедут-прилетят,

Покружат да поглядят…

Что увидят? Ну, Земля,

Реки полные, поля,

Сосны стройные, дубравы…

Тут же смрадные канавы

Сплошь в отходах бытия.

 

На их месте был бы я,

Ни за что б не приземлился.

Тихо дед перекрестился:

 

– То война, то революция,

То декрет, то конституция,

То коммуна, то барак.

То порядок, то бардак.

 

Многое у нас не так:

Рубль теряем за пятак,

Ждём «соломинку» извне,

Вязнув в собственном дерьме.

 

Я судить их не берусь… –

И на деда пала грусть.

Видно, не придётся внуку

Пожимать пришельцу руку.

 

 

НАСЛЕДСТВО

 

Далеко позади

Беззаботное светлое детство,

Дальше – юность и взрослость,

И проблески зрелости.

Лишь теперь осознал,

Какое досталось наследство.

Мне управиться с ним

Хватило бы силы и смелости.

 

Всё вокруг для меня –

И дубравы, и горы высокие,

По колено снега,

Разнотравье степей,

Небо, полное звёзд,

И озёра под ним синеокие,

И безбрежные воды

Холодных и тёплых морей.

 

Всё вокруг для меня…

Пенье птиц, хороводы берёз,

Нивы тучные в злаках

И щедрые недра.

И весенние гульбища

Праведных гроз.

И осенних лесов

Под ногами шуршащая цедра…

 

Если конь забредёт

На ячменное поле нечаянно –

Съест не более торбы

И впрок ничего не истопчет.

А как конницы целые

Бились на поле отчаянно –

Кто кого… для чего?..

До сих пор поле бедное ропщет.

 

До сих пор не поймёт:

– Я для битвы или для колоса?

Мне бы вспаханной быть

Не копытами, мирной сохой…

Слышать звуки родные

Любимого пахаря голоса,

А к зовущему в битву

Всегда оставаться глухой.

 

Не могу я простить

Ни одним, ни другим…

И не третьим.

Сколько ран нанесли

И бессмысленных

Тяжких увечий.

Умываться бы мне

Прохладной росой на рассвете,

А не кровью быть залитой

Конской и человечьей.

 

Вот когда забредёт

Неизвестного рода и племени

Ворог, страждущий вволю

Меня истоптать,

Я могу потерпеть

До поры и до светлого времени,

Когда сладим всем миром

И бросятся пришлые вспять…

 

Я и сам не пойму.

Все чем дальше, тем ближе.

Как случилось

И на руку было кому,

Чтоб рубили наотмашь

Свои же по крови своих же?..

В школе нам говорили,

А я всё равно не пойму.

 

Можно всё разложить

По страницам,

Трактатам

И полкам

В скрупулёзных архивах,

Где уютно, светло и тепло.

Но простым языком

Никто не ответил мне толком –

Так должно было быть,

Или вовсе и быть не могло?

 

Дальше – больше…

Вопросов к себе и ко времени

Накопилось немало –

Кому же на них отвечать?

Относиться к наследству такому,

Как к тяжкому бремени,

Или думать о том,

Что смогу, уходя, завещать?

 

 

Я НЕ МОГУ УСТАТЬ…

 

…Я не могу устать с огнём,

Хотя мне всё знакомо в нём –

И ярость в обретеньи воли,

И безразличье к чьей-то боли,

И помощь путнику во мге,

И кротость в мирном очаге.

 

…Я не могу устать с тобой,

Любуюсь я тобой любой,

И благородной в жарком споре,

Спокойной в радости и в горе,

И мудрой в дебрях бытия,

В которых заблудился я.

 

 

СВЕЧА

 

…Россия странная страна

Никем не понятого гена.

Вот-вот и упадёт она,

Припав устало на колено.

Уже и тризну заказали,

Да успокоились…

Ан нет –

К овсянке хмурым утром встали

И обухом из «Таймс» газет:

– Опять их трубы задымили,

Тешут стропила топоры,

От копоти войны отмыли

Храмы, погосты и дворы.

Детишки в школу по разбитым

Дорогам прошлою войной,

Чуть-чуть обуты, полусыты,

Бегут весёлою гурьбой.

России укорота нет?! –

Трясутся руки «таймсочея».

Забыв приличья этикет,

В бессильной злобе сатанея,

Хрипит, ножонками суча…

Уж сколько нас ни воевали,

К богам прикормленным взывали

И с умыслом, и сгоряча,

А все горит, горит свеча!

 

 

ПЬЕДЕСТАЛ

 

…Он сделал самого себя,

Достиг своей заветной цели.

К ней шёл и полз день ото дня,

Считая годы и недели.

 

Вот он – желанный пьедестал!

Занять его имея право,

Не мешкая, подпрыгнув, встал –

И закачался влево, вправо…

 

Но зря он кровью поливал

Пыль до него дорог избитых.

Убогий не предполагал,

Как скользки пьедесталов плиты.

 

 

У КОЛОДЦА

 

Домики прозрели утром белым.

Трубы завитушки вьют и вьют.

Журавель скрипит заиндевелый.

Бабы утром по воду идут.

А мороз!

Ты вместе с ним хоть тресни.

Кажется – расколется луна.

А они «читают бабий вестник»

И хмелеют, словно от вина.

Ведра стынут, обмерзают дужки.

Из колодца пар столбом валит.

Словно год не виделись подружки.

А за год уж столько наболит –

Что к обеду нынче бабы варят,

Да обсудят все журналы мод.

Вспомнят, как вчера соседка Варя

Справила новехонький комод…

Ей-то что, чай, сыновья при деле.

Говорит одна: – Ты погляди,

Как работать стали, приодели

Варьку нашу, и не подходи.

Новые поставили ворота.

Поищи-ка лучше у других.

У нее теперь одна забота –

Поженить бы, да…

– И мне б таких…

– Ей таких. Чего ж ты не рожала?

– Как чего – фигурку берегла… –

За нее другая отвечала.

– Не фигурку, а одна была.

Ваши-то живёхоньки явились.

Мой остался там… –

И с ясных глаз

Слёзы по морщинам покатились.

– Ой, Прасковья, ты прости уж нас.

Заболтались снова.

– Да чего там… –

Отвечала та и прямиком

По тропинке к стареньким воротам

Побрела одна с пустым ведром.

 

 

ЧИТАЯ КНИЖКИ О БЫЛОМ

 

Бог отлучился –

Люцифер

Взлетел на трон

И вздумать смог,

Что стал владельцем

Дум и Сфер,

Словом, уже

Почти что Бог.

 

Всевышний просто отдыхал

От суеты и недодела.

А тут из ангелов нахал,

На грани явно беспредела,

«Подмял» зацветшую поляну…

Пусть много знал Отец афер,

Но чтоб по трезвому, не спьяну,

Любимый ангел Люцифер

Решился в руки взять хозяйство,

С которым лишь едва знаком?..

Тут не банальное зазнайство,

Здесь сумасшествия симптом.

Неужто полагал, сердешный,

Что, только Богом назовясь,

Управит мир и тот, и здешний,

И в них – различия и связь?..

О трон несчастный зацепился

И крылья белые сломал…

Я ничему не удивился,

Когда об этом прочитал.

 

Всё как всегда, без перемены –

Тронозавистники нередки.

Всё дело в том – какие гены

В нас растеряли наши предки.

 


 

Александр Горн

 

Живёт в Израиле, город Маалот-Таршиха. Родился в 1945 г. в Львове, Украина. Окончил Харьковский техникум горячей обработки металлов. По распределению работал на 8-м Государственном подшипниковом заводе (ГПЗ-8). С 1964 по 1968 г. служил в ВМФ. Затем работал в конструкторском бюро завода Электротяжмаш, в харьковском НИИ технологии машиностроения. В 1974 г. окончил Харьковский политехнический институт (ХПИ). В 1986 г. – кандидат технических наук. В 2000 г. – старший научный сотрудник. Писать начал в 1990 г.

 

 

* * *

Работа – это движение.

Движение – это жизнь.

Мораль:

Хочешь жить – работай.

 

                            1996 г.

 

 

ДИАЛОГ С ЖИЗНЬЮ

 

– Жизнь – ты прошла?

– Нет, я промчалась.

Но в памяти твоей

Я навсегда осталась.

–Нет, жизнь, ты не права.

Ведь я живу, а ты промчалась.

Так не бывает…

Ты мчишь все вперед,

Меня за собой увлекая,

И чтоб не отстать,

А знать все наперед,

В движении покоя не знаю.

 

                  1996 г.

 

 

ОНА ШЛА

(Моностих)

 

Она шла, такая, вся из себя.

 

                1998 г.

 

 

* * *

Эмоции свои

Старайся сжать

В кулак.

А ум и мудрость

Пусть

Тобой руководят.

 

                 2005 г.

 

 

ВСТРЕЧА

 

Вышел, встретил, он сказал.

В ответ я сильно рассердился.

И почему я сразу не напился.

Ан нет, домой обратно побежал.

С листом на стуле примостился

И быстро строчки написал.

Что очень зол, что тот неправ,

Что он грубил и так кричал.

Я долго душу изливал,

Но лист молчал и ничего не отвечал.

Мудреным утром злость ушла.

Была в ней и моя вина.

Того за все простил тогда.

Остались строчки навсегда.

Как шрам от раны, что прошла,

Уроком будут для меня.

 

                           2018 г.

 

 

ОНИ СКАЗАЛИ

 

Она сказала, что философ,

Что тугодум в стихах своих.

И что пишу я очень плохо,

Что стыдно ей за нас двоих.

Еще сказала, с рифмой не в ладу,

А все пишу, пишу, пишу.

И потому даже в аду

Я перед ней всегда в долгу.

А он сказал, что все неплохо.

Что вольнодум в словах своих.

Что на виски легла пороша.

Приди, мы выпьем на двоих.

Помянем тех, кого нет рядом.

Всю жизнь свою окинем взглядом.

Вперед заглянем до конца.

И вспомним все от первого лица.

Что цели все достигнуты.

Вершины все покорены.

Друзьями не покинуты,

И дни еще не сочтены.

Что силы есть по-прежнему

И что желанье есть

Идти вперед по-прежнему.

По-прежнему, как есть.

 

                         2018 г.

 

 

СОВЕТ

 

Когда я сомневаюсь,

То советуюсь,

Чтобы лишний раз

Убедиться в том, что

Поступаю правильно.

 

                     2018 г.

 

 

ПРИЗНАНИЕ

 

Лицом глуповатый.

С улыбкой невинной.

Иду, будто пьяный,

На свидание с милой.

Ей долго читаю

Стихи, как молитву.

Стою рядом с ней.

За нее веду битву.

Гуляния в парке.

Букеты, подарки.

Кольца для жизни

И шампанского брызги.

В объятьях друг друга

Свой слышим шепот.

Любимый, любима.

Детей наших топот.

 

                      2020 г.

 

 

СУДЬБА

 

Судьба черновика не признает,

А пишет сразу начисто.

И все по жизни нам дает.

Не размышляя, запросто.

Ведет, для нас неведомо,

Всех по тропе земной.

А мы за ней заведомо,

Как по команде в бой.

Все думаем и делаем.

Считаем, что да как.

В итоге получаем,

Но всё не то, не так.

Гадать по хиромантии

Придумал человек,

Что все решают линии

На длани на весь век.

Вот эта для работы.

А эта для любви.

А те – решать заботы.

А эти на все дни.

И мысль укоренилась,

Что это навсегда.

Со мной что б ни случилось,

Мне говорят – судьба.

Хоть мысль пошла по свету,

Не верьте ей, друзья.

Скажу вам по секрету,

Что автор судьбы – я.

 

                           2019 г.

 

 

ВДОХНОВЕНИЕ

 

Зудит, как заноза в теле.

Жужжит над ухом, как комар.

Ну что теперь мне нужно сделать,

А просто – взять и написать.

 

                             2021 г.

 

 

КРУГИ ЖИЗНИ

(Пролог)

 

Вначале, лет до 20, –

Длился день, как год.

Потом, до 40, –

Пошёл за годом год.

Сейчас же – год

Летит, как день.

Так быстро, что

Не осознать.

Вслед мир спешит,

И невозможно

Всё познать.

«-»

Праздников больше,

Чем дней в году.

Запомнить их все

Мне невмоготу.

Помню я даты

Рождений в году.

Близких, родных

И друзей, что люблю.

Помню местами

Моменты в году.

Молвлю устами,

Когда узнаю:

Каждой весною

В мае сирень,

Осень златую,

После мигрень,

Елку, игрушки,

Подарки в мешке,

Снег и макушки,

Новый год на дворе.

По кругу со всеми,

И не тужу.

Весь я в движении.

Так и живу.

 

                       2022 г.

 

 

ФОТОГРАФИИ НЕ ЛГУТ

 

Фотографии не лгут.

Они правду говорят

И все время долго ждут,

С ними как заговорят.

Не обманут никогда.

Скажут все, как на духу.

И помогут вам всегда.

Истина вся на виду.

Фотографии не лгут.

Только правду говорят.

Никогда не предадут.

Будут верными всегда

Фотографии не лгут.

Всегда правду говорят.

Память нашу берегут.

Для потомков на века.

 

                            2022 г.

 

 

НЕ НУЖЕН ТОТ

(Пролог)

 

Наукам научиться

Затратней и трудней.

Болтать же научиться

И легче, и быстрей.

Не нужен тот, кто говорит

И все без умолку болтает.

Не нужен тот, кто не молчит

И день-деньской не умолкает.

Их всех учили за бугром

Так обращаться с языком.

Учили – только не молчать.

Любую чушь в ответ сказать.

Всем нужен тот, кто дело говорит.

Кто в этом деле понимает

И кто не только говорит,

А делает, что предлагает.

Он знает, что и как сказать,

Когда для дела промолчать.

Решить все может без труда.

Везде он нужен и всегда.

 

                        2023 г.

 

 

* * *

Творчество вам не конвейер.

Творчество не автомат.

Его ничем не измерить.

Приступом взять – никак.

Возраст ему не помеха.

Утро ли, вечер иль ночь.

Может весь день до рассвета

Рифму искать и помочь.

Творчество сроки не любит,

Ему рамки претит соблюдать.

Хамства к себе не допустит,

И лучше его уважать.

Оно равнодушных не терпит

И безразличных к себе.

Для тех оно, кто его ищет,

Для непокорных судьбе.

С ним вдохновение можно,

как воду, с колодца черпать

Или, как в детстве, на счастье

Солнечный зайчик поймать.

 

                                 2023 г.

 

 

* * *

 

                    Молодым бойцам, погибшим

                   за свободу и независимость

 

Ты погиб за свободу.

Ты погиб за страну.

За любимую Родину

На двадцатом году.

Шёл на запад ты к морю.

Шёл в кромешном аду.

Бил злодеев повсюду.

Мстил за всех ты врагу.

За поруганных женщин.

Жён, сестёр и детей.

Нет покоя бандитам

До последних их дней.

Пусть немного ты прожил.

Было всё впереди.

Освещает твой подвиг

Нашей цели пути.

 

                     2023 г.

 

 

ПОЖЕЛАНИЕ ДРУГУ

(Читать три раза в день,

как молитву)

 

Прочь недуг.

Иди от меня.

Не будет «вдруг»

Каждого дня.

Силы напрячь

Мне по плечу.

Нáпасть прогнать.

Всё вмоготу.

Ты не надейся.

Видали таких.

Прытких и наглых.

Всяких других.

И понапрасну

Сети плетешь.

Как ни старайся,

Ни с чем ты уйдёшь.

 

                    2024 г.

 


 

Борис Рябухин

 

 Поэт, драматург, прозаик, критик. Родился в 1941 г. в Волгоградской области. Живёт в Москве. Работал в издательствах «Молодая гвардия», «Современник», «Художественная литература», в журналах «Смена», «Москва», «Юность», в «Литературной газете» и т.д. Занимал должности завотдела, обозревателя, ответственного секретаря, заместителя главного редактора и др. Более восьми лет служил в Миннац РФ. Автор 30 книг, переводчик литераторов ближнего и дальнего зарубежья. Лауреат Международной литературной премии им. Н.Тихонова за исторические хроники в стихах «Степан Разин», «Кондрат Булавин», «Император Иван». Лауреат премий им. В.Максимова и Б.Шаховского.

 

 

ТРАНЗИТНЫЙ

 

Пассажиром транзитным

живу у железных дорог.

Постоянно прописан,

но жду своего отправленья.

Мне кричат поезда:

«Ещё долог твой путь и далёк!»

Но не знают они

о местах моего назначенья.

 

Запах угля сожжённого

веет в окошко всегда.

Этот запах знакомый

из печки далёкого детства.

На исходе ночей

петухами поют поезда,

Но пока не мои –

от моих никуда мне не деться.

 

Чутко ухо прижато к подушке,

как будто к земле.

Лишь узнаю по гуду

мой поезд к заветному краю –

Тороплюсь собирать свои вещи

в предутренней мгле.

В спешке что-то ломаю,

топчу, забываю, теряю.

 

Мчится в даль неизвестную

лет моих длинный состав,

Позади оставляя

былых горизонтов итоги.

Вот и новая станция.

Вёрсты считать перестав,

Пассажиром транзитным

опять поселюсь у дороги.

 

 

КИНУТЬ

 

Ничего им не буду желать –

Они сами себе пожелали.

Взбунтовалась небесная гладь,

Засверкали громовые дали.

 

Кинут я навсегда, кто рулил –

Их ладья по волнам полетела.

И без вёсел они и ветрил

Своего ожидали удела.

 

И очнулся я на берегу,

Одиночеством связан, как цепью.

И молил о спасенье врагу,

Из пещеры зверья сделав церковь.

 

И для внуков её и детей

Я молил море жизни застынуть, –

Чтобы её до дожития дней,

Как меня, не смогли они кинуть.

 

                    9 апреля 2016 г.

 

 

МЕТРО

(Притча)

 

В огнях и золоте перрон людьми наполнен всклень.

У эскалатора Харон в фуражке набекрень.

Людской поток наверх плывет, другой стекает вниз –

Вот так же свой круговорот ведет земная жизнь.

 

Электропоезд, как капкан, захлопнув пасть дверей,

Помчал по адовым кругам ещё живых людей.

В потемках пращуры лежат, давно в земле гниют,

В вагонах грешники сидят и лучшей доли ждут.

 

У пожилых усталый вид, у молодых испуг,

А голос сверху говорит, какой за дверью круг…

Выходят люди в Первый круг – без веры грех и стон,

И скорбь невольная от мук. На страже их – Харон.

 

А кара во Втором кругу – за сладострастный блуд,

И рвёт, и мечет их в пургу. Царь Минос – стражник тут.

Обжоры в Третий круг спешат. И ждет в грязи свиней

Холодного дождя ушат. А Цербер-страж – страшней.

 

Скупцы – в Четвёртый круг должны с кутилами. Их страсть –

Катить друг в друга валуны. И Плутос бог – их страж.

А в Пятый круг – и лень, и гнев. Им кара – драк черед

В болотной жиже, озверев. Их Флегий стережёт.

 

В шестой – еретиком кто стал, творить богов посмел.

В могиле, как в печи, пылал под стражей Фурий-змей.

В Седьмой идут убийцы круг, где дождь огнём сечёт,

Собаки, гарпии их жрут и Минотавр пасёт.

 

Обманщиков ждет круг Восьмой, лжецов, гадалок строй,

Смола, жаровня, скрежет, стон. И страж их – Герион .

В Девятый круг грехи ведут во льды предателей-иуд.

Там Люцифер справляет Ад. У врат – Антей и Эфиальт.

 

И каждый грузу всех грехов при жизни знает счёт,

И девять адовых кругов ещё живым пройдёт.

А Люцифер не выдаёт к Чистилищу дорог.

«Наш поезд дальше не идет», – сказал, кто слышать мог.

 

                               24 февраля 2018 г.

 

 

ВСПОМНИЛ Я О ТЕБЕ

 

                                                            Ирен

 

Я твою вспомнил речь – как мелодию вальса,

Из несбывшихся встреч и утраченных шансов.

Вспомнил я о тебе, томный тон, «звук прелестный»,

Он в певучей судьбе был любимою песней.

 

По движению уст твой язык понимался.

Лишь один сгусток чувств мне от счастья остался.

Сколько ран наших стран нас с тобой разлучили,

Животворный туман наш порыв скрыл в пучине.

 

Только письма одни долетали до цели.

Глаз любимых огни нам на фото горели.

Я устал быть одним, петь устал о печалях –

И наказан твоим приглашеньем к причалу.

 

Мой воздушный корабль ты с семьёю встречала.

Рок любовь покарал – нет конца у начала.

Только дочки, обняв, сгустка чувств не таили,

Твой источник огня – мне любовью излили.

 

                                   17 августа 2017 г.

 

 

VIVAT, КУСТУРИЦА

 

Она вошла под ритм оркестра

И, взгляд скосив, – кто пригласит.

Но сумка занимала кресло,

И я уж перезрел на вид.

 

Она неподалёку села,

Свежа, красива, да одна.

И все по сторонам смотрела,

Но и в антракте не нужна.

 

Я бился, как об стол, как кочет,

Боясь действительно упасть.

Девчонка хороша и хочет,

Но с возрастом моим напасть.

 

И я хорош, да стыдно сумки.

И я хочу, но как мне смочь,

Когда невесты через сутки

От лет моих сбегают прочь.

 

Гремел Кустурице виватом

Концерт. Она же зря ждала.

Ударник так забил набатом,

Что закусил я удила.

 

Она прощально оглядела

Из зала поваливших пар.

А я за нею шёл несмело

И только сумку упрекал.

 

                  27 мая 2018 г.

 

 

МЩЕНИЕ БОГОВ

 

Ткала искусно Арахна

прозрачнее воздуха ткани,

На спор с Афиной соткали

два чудных они покрывала,

Но, рассердившись,

что боги в узоре Арахны – порочны,

Ткать паутину

её в паука превратила Афина.

 

Дуб вековой, где Дриада

жила во владеньях Деметры,

Эристихон из упрямства

свалил и слугу не послушал.

Голод богиня наслала

с Кавказа на Эристихона –

Царство проел он и, дочь погубив,

разорвал своё тело.

 

Дочери Миния

бога вина признавать не хотели –

Пряли они, когда славили Вакха,

подвыпив, Менады.

Вдруг стала пряжа лозою,

и звери наполнили залу,

Сжались царевны в летучих мышей

и пугаются света.

 

Семь сыновей у Ниобы

и семь дочерей уродилось.

Не захотела Афине двухдетной

она поклоняться.

Но Аполлон с Артемидой

за мать отомстили Ниобе:

Всех поразили детей,

и стоит она камнем и плачет.

 

 

ПЕГАС

 

Ты, белоснежно-крылатый Пегас,

от Медузы родился,

Страшной Горгоны, чей взгляд

превращает смотрящего в камень.

Конь вдохновенья явился

на острове ночи и смерти.

Смелый Персей, тебе жизнь подарив,

оседлал тебя первым.

 

Беллерофонт был вторым седоком,

кто смирил твою волю.

Только владея тобою, Пегас,

победил он Химеру.

И, возгордясь, на Олимп полетел он,

но ты разъярился –

Сбросил безумным его на скитанья

в Долину блужданий.

 

Ты же созвездьем Пегаса гуляешь

по небу ночному.

Манишь поэтов взглянуть на Медузу

и драться с Химерой,

И вознестись на священный Парнас

к Аполлону и Музам,

И утолить свою жажду

холодной водой Иппокрены.

 

 

ТЬМЫ ТЕМ

 

Весь мир без пощад поднялся на нас,

И Кремль от осад Дух Ада потряс.

Он мёртвых поднял в защиту Кремля –

До Судного дня разверзлась земля.

 

Не выдержал бес божественный срок –

Внезапно воскрес Бессмертия полк.

И ринулся вал из отчих гробов.

Кто жизни отдал – тот к смерти готов.

 

И мёртвых тьмы тем колоннами шли

За стенками сцен хозяев земли.

И полк начал выть, и гроб спину гнёт.

Но срок погубить губивших придёт.

 

И на смерть шла смерть по мёртвым отцам,

Без срама смотреть чудовищный срам.

Прошёл по врагам, по странам тот Ад,

Окликнул гроба весь мир без пощад.

 

                          11 мая 2016 г.

 

 

СЕРЕБРЯНЫЙ ОРЁЛ

 

Когда летишь к лазурным перевалам

И звёздный хор

Штормит простор,

Автопилоту не давай штурвала,

Вцепись в престол,

Распнись крестом.

 

И двигатель немолчный не форсируй.

Скупей свети,

Скромней цвети.

Страданьями мессии не форсили,

Чтоб мир спасти

И вознести.

 

Твой вечный враг планирует бессмертье?

Осилен страж?

Повержен страх?

Серебряный Орёл – ты Дух Возмездья,

Земной мираж

В иных мирах.

 

 

ПОБЕДОНОСЕЦ

 

Взгляд, устремлённый в себя,

и угрюмая грусть.

Стражное ухо внимает

волнам облаков.

Не окликайте его,

пусть догрезит он, пусть

С Девой Пречистой пройдёт

лабиринты веков.

 

Сердце пронзают его

беды страждущих бездн,

Запахи дат,

потрясения анестезий.

Лунное око

слезится звёздами небес.

Только не сбиться ему

с этой торной стези.

 

Тени творений

его придавили плечо.

Стал подмастерьем Творцу он,

как только прозрел.

Змея сразит он опять

меченосным лучом,

Победоносцем из тартара

выйдет к заре.

 

              1996-2000 гг.

 

 

ИЗ-ЗА СТОГА СВЕТИТСЯ

 

Из-за стога светится

Солнце полусонное,

Вышло лишь отметиться,

Греть уж не способное.

 

Хороши края мои

Просветлённой осенью –

Пашнями багряными,

Небесами с проседью,

 

Пёстрыми дубравами,

Устланными листьями,

Выжженными травами,

Заводями мглистыми…

 

Тёплыми отлогами,

Солнышком пропахшими,

Пыльными дорогами,

От машин уставшими.

 

 

СТОЮ У МОРЯ В НЕПОГОДУ…

 

Стою у моря в непогоду

Порой ночной.

Глубок и зыбок, и тревожен

Мрак предо мной.

 

А ветер тучи разрывает

И вдаль несёт.

Лишь изредка в провалах неба

Звезда блеснёт.

 

Вздыхает, мечется, скрежещет

Громада волн.

В груди прибою вторит сердце

И рвётся вон.

 

Вот жизнь моя – кипит и плещет,

Свой труд верша.

Лети без страха в эту бездну,

Моя душа!

 

 

БЕСЕДА С НЕБЕСНЫМ СОЗДАНИЕМ

(Поэма в прозе)

 

                            В каждой музыке – Бах,

                            В каждом из нас – Бог

                                     Иосиф Бродский

 

Музыка – язык Бога.

Бах вечно преподаёт на органе основы общения с Богом.

Сначала мы разучиваем гласные звуки Бога, вставая на табуретку с детским пением: «Птичка над моим окошком гнёздышко для деток вьёт…»

Ребёнок наш поёт – и, значит, уже общается с Богом.

С детства мы боимся небесной грозы. Бог подает свой разрывный, громокипящий голос торнадо?

В молитвах мы учимся всю жизнь общению Святого Духа с Богом.

Мы все удивляемся, как Бог понимает наши молитвы на разных языках?

А на каком языке говорит Бог, на земле тыщи языков. Он, что ли, Полиглот?

Даже Иван Грозный в древности общался с Богом больше, чем в монашьей одежде. Он записывал свою музыку крючками.

Каждый музыкальный инструмент – это стило Бога.

Музей музыкальных инструментов – это академия стилистов-левитов.

Нотная библиотека в Москве – это азбука языка общения с Богом.

Хоры всех времен и всех языков – хоры Всевышних.

И в немолчных храмах вечно Ангелы поют.

А люди?

Храмы звучат молитвами божественных произведений композитора Иоганна Себастьяна Баха, написавшего более 1000 музыкальных произведений во всех значимых жанрах своего времени.

В театрах мира играют почти 2000 пьес, сочинений великого драматурга, поэта и прозаика Лопе Де Веги.

Все подобные творения – для разучивания человечеством музыки мира, чтобы овладеть божественным языком Бога.

Мы сожалеем, что не до конца осознаём в консерваториях и театрах все бессмертные богатства музыки. Но чувствуем душевное удовлетворение после концертов, такое же благоденствие на душе, как после стояния всенощной и заутрени в церкви.

Язык Бога – единственный для всего человечества язык, не нуждающийся в переводах, потому что он и есть музыка.

Композиторы глубоко понимают музыку. Но верят ли они в то, что музыка – единственный язык всего мира?

«Это от Всевышнего!» – касается гений пальцем у виска, боясь верить в эту истину.

Исполнители дуэта в опере фактически общаются на языке Бога.

Однако до понимания шестым чувством языка музыки ещё пройдут тысячелетия.

Тогда алфавит окончательно заменят ноты.

 

 

ГРОМОКИПЯЩИЙ СВИСТ

 

             Спор держу ли в родимом краю,

             С верной женщиной жизнь вспоминаю

             Или думаю думу свою –

             Слышу свист, а откуда – не знаю.

                                  Юрий Кузнецов

 

Ты из черепа выпил отца,

Ты из братины пил бормотуху

До смертельного дна – и певца

Вурдалаком прозвали братухи.

 

Путь искал в снах и мифах веков,

Берендеем в языческих дебрях,

И дошёл до библейских стихов –

Всё же свист разражался в деревьях.

 

Свист летит! – и его не унять.

Коммунист в тебе – тот же язычник,

Как он сможет воспеть благодать?

Крестный путь с Крестным ходом – различны!

 

Разве станешь святее святых –

Хоть ты с Радонежским повстречайся.

Загибаешь, вот свист и свистит –

Не Стрибог, не разбойник свистящий.

 

Аполлона стрелою пронзён?

Иль Эрот для тебя Яндарбиев?

Из далёких и близких времён

Свист несётся, как стрелы Батыев.

 

Срок поэту – себя убивать

В той стране, где запретны вершины.

Чтобы на душу грех не принять,

Подарили убийцы машину.

 

Между звёзд из щели подал свист

Кузнецов – он на стрёме от века!

Из певцов – и в земле голосист –

«Остальные – обман и подделка».

 

                        13 февраля 2016 г.

 

 

В каждой строчке этого стихотворения – какие-то знания о большом поэте или сомнения в этих знаниях.

Я обратился к сборнику «Звать меня Кузнецов. Я один: Воспоминания. Статьи о творчестве. Оценки современников».

Один из них – мой друг, который в Астрахани в командировке останавливался на квартире у моей мамы. Это очерк о Кузнецове Священника Владимира Нежданова под названием «Он причащался божьим словом» (с.52).

Много вопросов у дюжины авторов. Например, отчего Юрий Кузнецов не давал живых сведений о себе, демонстрируя всем свою двоякую маску – то бытовую («советский поэт-почвенник от сохи»), то высокомифовую – «Поэт, Пророк, Повелитель Стихий». Что именно Кузнецов хотел скрыть?

Уж, безусловно, не «тёмные моменты биографии». Кстати, таковых и не было: биография Юрия Кузнецова оптимальна, по советской мерке (сын погибшего на войне, из простой семьи, русский провинциал; даже фамилия и та «среднетипичная»).

В одном из очерков сборника я нашёл ответ на вопрос, заданный в моём стихотворении «Громокипящий свист»: почему Юрий Кузнецов перевёл книгу стихотворений врага Яндарбиева?

 

Аполлона стрелою пронзён?

Иль Эрот для тебя Яндарбиев?

Из далёких и близких времён

Свист несётся, как стрелы Батыев.

 

Ответ в следующем отрывке из этой книги:

«Непросто складывались отношения Кузнецова и с творческой элитой Чечни. В Чечне ведь тоже катализатором многих процессов в горбачёвскую перестройку стали поэты. Вспомним Зелимхана Яндарбиева. В середине 1980-х годов он был ничем не примечательным редактором местного издательства. Потом его направили в Москву на Высшие литкурсы. Юрий Кузнецов, желая помочь молодому горцу побыстрей встать на ноги, переложил пару его стихотворений. Кое-что тогда же перевели и сокурсники Яндарбиева. Но на авторскую книгу достойных текстов так и не набралось. Стихи Яндарбиева включили в какой-то сборник, где они растворились в общей массе. В общем, в Москве Яндарбиев как поэт не прозвучал. Потом он на несколько лет из поля зрения Кузнецова пропал.

Тем не менее поэт (Юрий Кузнецов), составляя в 1990 году том своих избранных переводов «Пересаженные цветы», включил в книгу и одно стихотворение из Яндарбиева. В переложении мастера оно звучало так:

 

Сулит дорогу сквозь туман мне сон, и в тишине

О помощи печальный крик я слышу в этом сне.

В ночи душа кровоточит, и тьма в моём уме,

Как будто целый мир кричит о помощи во тьме,

Он просит света глаз моих, чтоб разглядеть свой путь,

Во сне стоит передо мной и давит мне на грудь.

И я бегу через туман в страну неясных снов,

Откуда слышен всё слабей тревожный этот зов.

Земля уходит из-под ног, я всё бегу, бегу,

Пути не чуя под собой… Как будто я могу

Обнять и пожалеть тот мир, что ляжет мне на грудь;

Но хватит ли мне света глаз, чтоб разглядеть свой путь?..

 

Как видно, Яндарбиев уже тогда, полный тревог, метался и никак не мог выбрать свою дорогу. Душа кровоточила. Как точно было сказано.

Вряд ли Кузнецов, когда переводил это стихотворение, полностью понимал, что переживал Яндарбиев. Не зря говорят: чужая душа – потёмки. Но он интуитивно почувствовал, что не всё гладко, и передал это тревожное состояние в переводе.

Судя по переложению, Яндарбиев долго находился на распутье. У него был выбор. Но, похоже, он сделал ложный шаг, который потом привел поэта к страшной трагедии.

Вновь Яндарбиев появился на горизонте Кузнецова лишь осенью 1992 года, но уже в качестве политика. Оказавшись в окружении Дудаева, влиятельный горец очень хотел организовать приезд в Чечню нескольких десятков московских писателей, причём не ельцинских демократов, а по тогдашнему определению – патриотов. Он понимал, что писатели не журналисты и вряд ли потом отпишутся о своей поездке даже в литературно-художественных изданиях. Писателям Яндарбиев отводил совсем другую роль – устных пропагандистов. Он рассчитывал на то, что, вернувшись с Кавказа, большинство писателей начнут в нижнем буфете Центрального дома литераторов делиться за стопкой водки впечатлениями и всем рассказывать о том, какие правильные люди пришли к власти в Чечне.

В организации поездки писателей Яндарбиев очень надеялся на помощь своего бывшего учителя Георгия Куницына, читавшего ему лекции на Высших литкурсах по русской философии, и поэта и переводчика Юрия Кузнецова. Он хотел убедить русских писателей, придерживавшихся патриотических взглядов, в том, что новое руководство Чечни было заинтересовано в сохранении в бывшей автономии русского населения и развитии мирных контактов с Россией. Настроя на войну Яндарбиев, по крайней мере, тогда, не демонстрировал.

Но поездка русских писателей в Чечню при Дудаеве не состоялась. Всё ограничилось десантом московских журналистов (его помог организовать сотрудник «Вечерней Москвы» Руга), под который дудаевцы арендовали целый борт Ту-134. А спустя два года началась первая кровавая война.

Яндарбиев проявил себя далеко не как ангел. На нём оказалось много крови. Это, естественно, не прощается. Кончилось для него всё трагически – его в Катаре достали наши ГРУшники».

 

А теперь – одно моё стихотворение о войне.

С него, я думал раньше, начнётся помощь детям войны. Но главный редактор журнала «Молодая гвардия» Анатолий Иванов в 1980 году удалил из моей поэтической подборки это стихотворение.

 

Я БЫЛ С РОЖДЕНЬЯ НА ВОЙНЕ

 

Родился я в горящем сорок первом,

А значит, был с рожденья на войне.

Пустую грудь сосал, кусая нервно.

Коровий жмых крошили в тюрю мне.

 

В ревущий ад попал под Сталинградом.

И мать к себе с испугом прижимал.

Мы уцелели под фашистским градом,

А пароход за нами запылал.

 

Война в меня прямой наводкой била:

Отец мой с фронта не пришёл в семью;

А к нам в больницу бомба угодила…

И это душу ранило мою.

 

Не свалишь на войну все злоключенья.

Но сколько ран заросших от войны?

А покалеченные поколенья

И плоть, и дух излечивать должны.

 

Только сейчас решили, после долгих обращений разных общественных организаций в правительственную сторону, прибавить детям войны к пенсии по тысяче рублей.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *