Эстонский Толстой

№ 2024 / 47, 06.12.2024, автор: Алексей МЕЛЬНИКОВ (г. Калуга)

Его главная в жизни книга заключила в себе многие сильнейшие черты отечественной романистики. Пожалуй, даже все, кроме одной – названия. Оно категорически выбивалось из грозной литературной традиции русского романа, которая всегда опиралась на краеугольное противоборство света и тьмы (а порой – тьмы первого ранга с тьмой рангом пониже) пропитывающее в книгах всё, включая и название литературного шедевра: «Война и мир», «Преступление и наказание», «Живые и мёртвые» , «Прокляты и убиты»…

 

 

Имя же главной книги Антона Таммсааре в русском звучании обретало довольно непривычный, чужой, в чём-то даже дерзкий оттенок. Таких слов на обложках наших самых известных сочинений использовать было не принято. Многим они могли показаться вызывающими, другим – надменными, третьим – и вовсе оскорбительными. Слов этих в названии главной книги Антона Таммсааре было всего два: «Правда и справедливость». Понятно, что с таким литературным прицелом писателю далеко не просто состояться там, где мы были и остаёмся по сей день. А тем более – быть не вытесненным из памяти на волне нынешней активной рихтовки основных моральных устоев.

 

 

Его маленький домик в нынешнем фешенебельном Эсто-Садке (проще – в сияющей многозвёздными отелями, ресторанами, казино и модной горнолыжной экипировкой олимпийской Красной Поляне) – единственное, пожалуй, здание в округе, пережившее в этой богом забытой горной деревушке взрыв честолюбивого снобизма. Тот обернулся хлынувшим сюда, в ущелье Мзымты, десятилетие назад цунами роскошного досуга и недешёвого благоденствия. Обрушившимся туда, где ещё пару-тройку десятков лет назад по деревенской дороге бродили свиньи, и люди с тяпками и мотыгами не имели времени оторвать взгляд от земли.

34-летним Антон Таммсааре приедет сюда в 1912 году с недописанной дипломной работой из Тартусского университета – спасаться от туберкулёза. Обоснуется на несколько месяцев в семье одного из тридцати эстонских переселенцев, что после отмены крепостного права пустились из каменистой и сырой Прибалтики в русские веси искать лучшей доли и плодородной земли. После пятилетних мыканий по не особо гостеприимным чужим российским углам эстонские странники упёрлись в самый, что ни на есть забор Российской империи – Кавказские горы – и сбросили свой скарб перед ним. Здесь их и обнаружил искавший спасения от чахотки молодой эстонский литератор.

 

 

Спасение пришло – и именно с целебным горным воздухом. Плюс – с традиционным крестьянским хлебосольством. Плюс – с пришедшимися по сердцу и духу новыми кавказско-эстонскими традициями.

«Если бы так лечили Чехова, – не преминут заметить вам смотрители музея Антона Таммсааре в Эсто-Садке, – то русская литература не осиротела бы так рано. И русский Антон мог бы прожить не меньше Антона эстонского».

То есть, хотя бы – на четверть века больше. И обогатить мировую литературу ещё ни одним бессмертным шедевром.

Короче – целебного Кавказского горного воздуха хватило лишь на одного великого чахоточного литератора, дав возможность Антону Таммсааре успеть написать несколько глубоких и философски содержательных романов и повестей, поделиться с публикой россыпью блестящих рассказов, отметиться серией пронзительных новелл и продемонстрировать ювелирное мастерство владение техникой притч-миниатюр.

В крошечной эстонской культуре поднялся литератор-гигант, взваливший на свои плечи соответствующую нагрузку: во-первых – созидания самого феномена эстонской классической литературы, во-вторых – введения в эстоноязычный книжный оборот таких великих имён, как Лев Толстой и Фёдор Достоевский. Антон Таммсааре отлично владел несколькими языками, главным из которых, конечно же, оставался литературный.

 

 

«Оттенки» – самая любимая из его вещей. Есть, безусловно, и другие. Но эта – самая. 1917 год. В стране – канун великого революционного потопа. Санаторий туберкулёзников в Сочи (у Таммсааре вообще много героев страдают этой, хорошо известной ему болезнью, примерно, также, как в романах Достоевского – падучей). Люди занимаются собой и своими хворями: принимают ванны, прогуливаются, любезничают, знакомятся, отчаиваются, влюбляются, стреляются и топятся от любви. Короче – вполне мирная жизнь, никаких поползновений к мировой революции, которая, казалось бы, уже давно ломится в дверь истории и готова разнести эту дверь в щепки. Но в 1917 году у Таммсааре в книжках тихо, и трагически-гулкий пушечный выстрел «Авроры» куда-то ввысь заглушается тихим, еле слышным – пистолетным выстрелом в страдающее от умершей любви сердце. Если первый оказывается для большинства смертельным, то второй – спасительным: пуля выпущенная несчастным героем рассказа прошла по касательной.

 

 

Писатель умудряется изменить тогдашней моде на восхваление гражданских и революционных бойнь. И если допускает в книгах умерщвления своих героев то только не в медсанбатах и окопах, а лишь на ниве неразделённой любви, или – несчастья быть сраженным усталостью или болезнью, или, если пускаться в крайности – под плетью свирепого барона, за отказ даром батрачить на мызе. Таммсааре в равной степени умело и глубоко исследует быт и психологию как самых униженных слоёв эстонского общества, так и наиболее просвещённых. Максимально достоверно и вместе с тем редким литературным изяществом выводит на историческую сцену тех и других. Наделяет их качествами нарицательными, синтезируя их из тысячи собственных.

Он допишет свой главный труд как раз в те времена, когда два главных понятия в его названии подвергнутся самым жестоким испытаниям: и «правда», и «справедливость». Когда в Европе обоснуются два главных губителя этих двух жизнеутверждающих начал. Когда его ранняя миниатюра «Истина» испугает всех своим пророческим видением. Когда то, что мы признаём за истину, окажется на земле не у дел. Когда её, сироту, попытается пригреть всевышний. Но – тщетно.

«Проклята земля из-за тебя, – в отчаянии возопиет тот, – терновник и чертополох осуждена она родить, пока ты вместе с человеком опять не превратишься в землю, из коей ты взята. Ибо ты есть прах и в прах отойдёшь снова».

Антон Таммсааре умер в 1940 году, за несколько месяцев до кончины независимости Эстонии.

 

 

Эсто-Садок – Калуга