Формула Бориса Балашова

Рубрика в газете: Интервью, № 2025 / 51, 26.12.2025, автор: Евгений БАЛАШОВ

 

В этом году Борису Геннадиевичу Балашову могло бы исполниться сто лет. Его имя известно специалистам, но почти не звучит в публичном пространстве, хотя именно он стоял у истоков создания средств индивидуальной армейской защиты и стал разработчиком первого керамического бронежилета. Лауреат Государственной премии СССР и Премии Совета Министров, Борис Балашов принадлежал к поколению конструкторов, чьи разработки на десятилетия вперёд определили боевую устойчивость армии. Её боевая слава, что копилась десятилетиями и крепнет сейчас, – во многом их заслуга. К юбилею выдающегося конструктора мы поговорили с доктором экономических наук, прозаиком, автором книги и одноимённого спектакля «Алчное сердце, или история одной собаки», членом Союза писателей России и членом-корреспондентом Российской Академии Естественных наук Евгением Борисовичем Балашовым.

 

 

– Добрый день, Евгений Борисович! Расскажите, пожалуйста, о своём отце. В чём была его уникальность?

– Здравствуйте, Александр! Спасибо большое, что выделили в нашей беседе именно роль конструкторов, их значение для побед российского государства – от империи, через советский период, до сегодняшних дней и будущих свершений. Это очень важно.

И особенно – значение примера таких людей, как Борис Геннадиевич, для подрастающего поколения. Чтобы у ребят появился интерес к этой удивительной, увлекательной профессии. Ведь быть «закрытым» конструктором – дело не самое благодарное в плане известности. Не буду далеко уходить и приведу такой пример: меня в своё время побудила стать физиком-ядерщиком картина «Девять дней одного года». Там можно было говорить об атоме, не раскрывая суть. А о военных конструкторах всегда можно было говорить только в прошедшем времени, да и то спустя много лет.

Характеризуя отца как выдающегося советского конструктора – а он сам себя таковым не считал, называл себя типичным инженером, – я бы использовал его же любимое ёмкое слово. Он часто говорил: «Чепуха!». Помню с детства, как мы смотрели телевизор, где восхищались какими-то зарубежными бытовыми новинками: CD-плеерами, магнитофонами… А он бурчал: «Чепуха!». Потому что сравнивал это с тем, над чем работал сам, но по понятным причинам не мог об этом никак рассказать. В 1969-м году он писал диссертацию по лазерному взрывателю для артиллерийских снарядов. Это было за десятилетия до того, как Жорес Алфёров получил Нобелевку за твердотельные лазеры! А об этом мы смогли заговорить лишь в нулевые. И я вижу своей миссией рассказывать о выдающихся, талантливейших людях, которые были несправедливо «вычеркнуты» из публичного поля, но с честью хранили государственные секреты. Отец завещал мне эту идею, которая сейчас вылилась в программу «Конструкторы Победы». Её мы ведём вместе с Ростехом и другими организациями.

– У Бориса Геннадиевича был девиз?

– Да, у него был один девиз, под которым он работал и добивался успехов в своих конструкторских решениях: «Во славу русского оружия». Он, наверное, придуман в древние времена, но актуален сегодня, будет актуален и завтра. Потому что только истинные патриоты, чьи имена вписаны в списки великих конструкторов, понимают, во имя чего они трудятся и создают.

Что касается его конструкторского труда… Он родился, если можно так сказать, не сразу в академии имени Дзержинского, которую он блестяще окончил по специальности «боеприпасы» – с красным дипломом, подписанным самим министром обороны, Георгием Константиновичем Жуковым. Символом Победы. И эта подпись, этот факт, сыграл в судьбе отца немаловажную роль.

А ещё в его жизни и в его ремесле было нечто важное – его отношение к жизни, то, как он воспитывал нас с братом. Он прививал нам подход ко всему с одинаковым энтузиазмом, рвением и ответственностью. Например, спорт. Он называл это «физо» и до последних дней самосовершенствовался. Был чемпионом Московского военного округа по лёгкой атлетике – метанию ядра и диска. Это помогало ему самоорганизовываться. В то время как многие в научной среде, в том же 3-м институте Минобороны, где он работал, проходили физкультуру «заочно», он занимался всерьёз – и лёгкой атлетикой до 50 лет, и футболом, а позже – просто ходил в зал, бегал.

– Какой сильный характер… Что его ещё увлекало, помимо науки и спорта?

– Не поверите – птицы и лес! Любить которые он приучил и меня. Я до сих пор вспоминаю и буду вспоминать наши прогулки, и своих детей, и внуков учу на примере Бориса Геннадиевича. Это семейное дело: его отец, мой дед, был главным ветеринарным врачом Казахстана, лечил животных. Он окончил ещё Варшавскую ветеринарную академию в императорские времена и привил отцу эту любовь. Мы с отцом пропадали всё лето в лесу. На выходных он учил меня различать птиц средней полосы России – всех, без исключения. Мы спорили по пению: «Это дятел-желна!» – «Нет, это большой пёстрый!» По писку, по перемещениям… Хищных птиц, какие в Подмосковье водятся, – всех изучали, гнёзда фотографировали. Он приобщил меня к фотоохоте.

И знаете, эти вещи напрямую способствовали его конструкторской мысли. К примеру, знаменитый керамический бронежилет Балашова из карбида бора, который сейчас используется нашими бойцами в ходе специальной военной операции. Он состоит из целого ряда новаций. Основная – это оболочка бронеэлемента. Сегодня это называют композитный материал, а отец просто обматывал его особым материалом, пропитанным эпоксидной смолой, который он где-то подсмотрел в производстве. Борис Геннадиевич дошёл до этой конструкции своим умом – во многом потому, что постоянно занимался деревянными изделиями, работал руками, понимал свойства материалов. Вазы, шкатулки, заколки для волос… И вот что важно: самую красивую, но часто рыхлую часть дерева он укреплял эпоксидной смолой. А она, замечу, была изобретена в конце пятидесятых. И отец начал использовать её для дерева практически с момента появления. И потом с удивлением узнал, что такие же композитные материалы на эпоксидной основе используются, например, в теплозащите «Бурана». Конструкторская мысль в русских головах часто работает параллельно, приходя к одним и тем же решениям!

 

 

– То есть это доказывает, что у конструкторской мысли есть будущее, и ещё какое?

– Конечно! Именно это должно побуждать молодых ребят, которые идут в МФТИ, Физтех, Бауманку. Да, сегодня они конструируют с помощью новых программ, но мысль-то – русская, оригинальная. Мы генетически креативны, потому что в тёплых странах выживет каждый, а в наших условиях – только сильнейший умом и духом. «Русский» в широком смысле, как справедливо говорит президент – наш генофонд соткан из всех народов России.

И отец в этом смысле был глубоко православным христианином по духу. Он мыслил категориями справедливости, равенства, завещанными Христом, хотя и спорил с догматами церкви. Он не был «тупым атеистом», готовым храм снести. Он был поборником справедливости. К нему люди тянулись именно за этим – за рассуждением, консультацией, даже духовной помощью. Никто не приходил с пустыми руками просить «дай денег», хотя он никогда не жалел, если видел нужду.

– Какие главные жизненные уроки он вам завещал?

– Первое – быть настоящим русским интеллигентом. Он этим гордился и нам это завещал. И второе – ценность слова. Он очень переживал, что из обихода ушли обращения, несущие честь, а не идеологию: «Ваше благородие», «Честь имею». Он объяснял: звание «унтер-офицер» в царской России давалось дворянину почти автоматически – потому что за род надо отвечать. Как и за слово.

Сегодня, к большому сожалению, эти «обломки» русской действительности, где за слово отвечают, остались, на мой взгляд, в основном в Сибири, на Кавказе… и, как это ни парадоксально, в криминальной среде. Да-да. Там тоже своё понятие чести. Почему, например, в тех же регионах или в уголовном мире не матерятся почём зря? Не потому, что все сверхкультурные, а потому что каждое бранное слово – это уже обязательство, вызов. За него надо отвечать. А в так называемой «литературной России» это, увы, часто утрачено. Слово обесценилось. Отец же учил, что слово – это дело. И наш род должен делать только то, за что не будет стыдно. «Делай, Евгений, такие вещи, за которые не будет стыдно перед нашим родом». Вот это – главное.

– Можно ли сказать, что именно эта среда – воспитание, представление о чести, ответственности за слово – и сформировала будущего конструктора Балашова?

– Именно. Он ведь мечтал стать орнитологом! Работал юннатом, ездил в экспедиции с дядей, директором Алма-Атинского зоопарка. Добывали материал – беркутов, экзотических птиц Заилийского Алатау. Всё оборвалось войной. В документальном фильме он рассказывает, как в 41-м, будучи пятнадцатилетним мальчишкой, был в такой экспедиции на «взрослой» должности – застрельщика и кашевара. Гордился этим.

И даже тогда проявлялась его конструкторская жилка. Как говорится, все изобретения – от лени. Чтобы не бегать часами за зайцем на обед, он выкопал яму-ловушку, приманил их и поймал сразу несколько. «Пусть сидят, зачем каждый раз бегать?» – рассуждал он. Уже в этом мальчишке жил будущий инженер, ищущий оптимальное, остроумное решение задачи.

И вот наловил он их штук двадцать. Сидят, думает, смирные, косые… Пришёл к обеду – пусто! Оказалось, зайцы – те ещё изобретатели. Они отталкивались от одной стенки ямы, потом от другой и так, как по ступенькам, выпрыгивали на свободу. Тогда ему пришлось усовершенствовать ловушку – сеткой закрыть. Вот вам и первое изобретение в пятнадцать лет.

А вот ещё один случай, уже из раннего детства. Бабушка, его мама, работала фармацевтом, хорошо знала латынь. Уходя, закрывала дом на все замки – времена были неспокойные, воров много. И маленькому Боре дико захотелось заглянуть в запертый шкаф. Достал ключ, стал открывать – и сломал его в замочной скважине. Понял: будет худо, мама крепкая казачка, воспитает как следует.

И что он сделал? Первое в жизни изобретение! Взял маленькую подушечку, такую «думку», и засунул себе в штаны сзади. Бабушка пришла, попыталась открыть шкаф – ключ сломан. «Ну-ка, Борька, иди сюда!» – и привычным жестом замахнулась. А там подушка! Кроме смеха, её это ничего не вызвало. Изобретательность спасла его от «надругательства по заднему месту», как он выражался гимназическим слогом.

Чуть постарше, уже юннатом, он изобрёл «искусственного скворца». Чтобы посчитать, сколько раз за день родители приносят птенцам еды. Птица садилась на жёрдочку – механизм срабатывал, скворец открывал клюв, а там – колбочка для счёта червячков. Этот проект занял первое место в Казахстане, и Бориса Балашова в 1939 году, в 14 лет, отправили на только что открывшуюся ВДНХ, в павильон «Юные натуралисты». Москва, её просторы, красота – произвели на него неизгладимое впечатление. Это была его первая поездка «по делу», и всё благодаря конструкторской мысли.

– Мы с большим интересом узнали, что недавно был снят документальный фильм «Конструкторы Победы. Борис Балашов». Расскажите о нём, пожалуйста. Как он появился?

– Этот документальный фильм – первый в цикле «Конструкторы Победы». Идея принадлежит Борису Александровичу Вишняку и его фонду «Образование в третьем тысячелетии». Ранее они создали замечательный проект «Голоса Победы» – энциклопедию живых участников войны по всему СНГ. Борис Александрович предложил сделать такой фильм. Мы, Национальная Российская Мотоциклетная Федерация, подали заявку на грант Правительства Москвы, нас поддержал Комитет общественных связей и молодёжной политики города Москвы, за что хочу от всей души его поблагодарить.

Создавала фильм талантливая творческая группа под руководством известного документалиста Константина Мурашова. Он сумел объективно показать и предысторию рождения конструктора. Главная наша аудитория – школьники. Не случайно в фильме показана школа №902 «Диалог» в Бирюлёво, где мне посчастливилось проводить «Разговор о важном».

– В ходе беседы мы много говорим о духовной составляющей личности Бориса Геннадиевича. Какие учения сформировали его мировоззрение?

– Главным наследием осталась Библия. Интересная история: когда я был депутатом, нам раздавали Евангелие, отпечатанное, кстати, на заокеанские деньги. Я как-то не придал этому значения, принёс домой. Отец увидел и попросил: «Дай мне, пожалуйста». И он изучил Священное Писание от корки до корки. На каждом развороте – закладки, комментарии к каждому стиху, каждому параграфу. Таким же образом он глубоко изучил и прокомментировал Тору и Коран.

Он вывел для себя некую формулу. Его очень увлекало это чтение, но он не любил «верующих на всякий случай». Он никогда не осуждал веру, относился к ней с огромным уважением. Говорил: «Вот женщина, которая на руках вносит в храм тяжело больного ребёнка – её последняя надежда. Это – настоящий, искренне верующий человек». Он не отрицал священные книги, говоря: «Бог един – это истина. А пути к этому пониманию – у всех разные».

Из философского блока он глубоко прорабатывал Ленина – «Материализм и эмпириокритицизм» был для него главным полемическим источником. До последних дней изучал Маркса и Энгельса, критически относясь к их оппонентам.

– Вы сказали об интересной формуле, которую выработал Борис Балашов. В чём она заключается?

– Да, есть одна вещь, о которой я нигде ещё не говорил. Отец её не публиковал, и я не знаю по каким причинам. Но это обязательно нужно сделать.

Он считал, что в истории человеческого духа, от сотворения мира до сегодняшнего дня, было четыре великих миссии, четыре духовных парадигмы.

Первая – ветхозаветная. Взяв за пример Ветхий Завет – источник для иудаизма, христианства, ислама – он объяснял её как этап, когда человек ещё не мог объяснить законы природы. Многие явления были для него непонятны, и он объяснял их через высшие, нечеловеческие силы. В этой парадигме человек не был источником миротворения «здесь и сейчас», а подчинялся непостижимому.

Вторая миссия – Иисус Христос. Его отец искренне уважал. Мой дед, по словам отца, тоже говорил, что Христос был исключительно порядочным и интеллигентным человеком, который провозгласил веру в самого человека, в его самобытность и высшую справедливость. Человек стал центром учения, и все перед ним равны. Это был переворот. Отец очень любил «Братьев Карамазовых» Фёдора Михайловича Достоевского, считал эту книгу энциклопедией русской жизни и борьбы идей. Он часто цитировал и Белинского, и Гоголя с его «лукавством русского народа».

Третья миссия – марксизм-ленинизм. Да, звучит революционно. Но что действительно поражает – так это то, что к такому подходу мой отец пришёл уже в зрелом возрасте, в 90-е. В этом-то и заключается особая глубина и ценность этой идеи. Борис Геннадиевич видел в нём систему, которая поставила во главу угла законы развития общества. Если христианство абсолютно право, указывая на человеческие слабости и соблазны (те же десять заповедей), то марксизм-ленинизм, по его мысли, попытался ответить на вопрос: как защитить человека и общество от этих соблазнов? Ленин адаптировал эти идеи к русской действительности, к нашему «авось», и урегулировал их в одном государстве – Советском Союзе, заложив матрицу социальной справедливости.

И самая парадоксальная, четвёртая миссия, о которой он говорил, – это искусственный интеллект. Удивительно для девяностолетнего человека, но он, мысля научными категориями, предвидел, что это будет следующая доминирующая парадигма в развитии человечества. Он говорил: «Я не могу ответить, как это будет. Но я предвижу, что это будет». И ведь мы только начинаем подступаться к будущему, зародыши которого видны сегодня.

А сегодня? Весь мир живёт по-разному, кто как может. Я не раз это утверждал, и мы видим, что президент говорит: чистый капитализм – не наш путь. Мы не ушли полностью от советского, но и не дошли до чего-то нового. Чистое буржуазное общество съедает само себя кризисами, как предвидел Маркс в «Капитале». Многие современные экономисты левого толка на Западе тоже об этом пишут. И они вынуждены – знаете, что интересно? – внедрять в свои экономические структуры элементы той самой парадигмы, о которой говорил отец.

– Это какие элементы?

– Например, участие работников в капитале предприятия, как в «Макдональдсе» или IBM. Это что такое, если не народное предприятие? Это же нормальная советская хозрасчётная система! Контроль, конечно, остаётся у капиталиста, иначе растащат, как в годы перестройки и чубайсовской приватизации разворовали колхозы и промышленные предприятия. Это очень интересная трансформация.

Такова основа его учения, которое он, кстати, сам нигде не записал. Поэтому я, как когда-то ученики Конфуция, передаю его слова, рассказываю «на пальцах». Это очень глубокая, но гениально простая формула, которая заставляет задуматься. Мы нигде об этом не читали, никто так смело не говорил. Но по факту мы, и весь мир, живём в парадигме марксизма-ленинизма, хотим мы этого или нет. Это язык описания общества, который оказался очень живуч.

– Вы упомянули, что Борис Балашов очень любил «Братьев Карамазовых». Какие ещё художественные произведения ему нравились?

– В первую очередь – классику. Безусловно, Пушкин, Лев Толстой. Очень любил Есенина. Помню, в начале семидесятых, когда у нас появился «Москвич», он возил всю семью в Константиново, на родину поэта. Дарил музею свои изделия из берёзового капа – шкатулки, вазы. Берёза его особенно трогала, и Есенина он считал самым ярким, самым русским поэтом. Из современных писателей с кем-то соглашался, с кем-то нет. Думаю, Валентина Пикуля читал, чтобы понять тот самый дух «чести имею», офицерства.

 

 

У него был самый близкий друг, почти родственник – детский писатель, дядя Илья, Илья Львович Миксон. Они были однополчанами-фронтовиками. У Ильи Львовича – непростая биография простого паренька из Запорожья. Ему не исполнилось и восемнадцати, когда началась война. Характерная деталь того времени: семнадцатилетних берегли. Его направили не сразу на фронт, а в Ленинградское артиллерийское училище. Потом он прошёл Сталинград, Кёнигсберг, войну с Японией на Дальнем Востоке.

Они с отцом очень сблизились. И после войны был соблазн – подать рапорт на демобилизацию. Но молодых офицеров держали в тонусе аж до начала пятидесятых. Эти пять лет, с 45-го по 50-й, пока отец не поступил в академию Дзержинского, они, можно сказать, «спасались интеллигентностью». Служили в Порт-Артуре, где была русская эмиграция первой волны, с её библиотеками. Отец там навёрстывал упущенное – из-за войны он не получил нормального аттестата. Они зубрили математику и английский для поступления, слушали патефонные пластинки Петра Лещенко. В таком интеллектуальном «бульоне» они и варились.

Дядя Илья стал членом Союза писателей, написал много детских книг, именно он впервые опубликовал дневники Тани Савичевой. Когда приезжал в командировки в Москву, всегда останавливался у нас…

Ещё отец любил читать о полководцах. Кумиром был, безусловно, Жуков – с ним связан ключевой факт его биографии, диплом с подписью маршала. Благоговел он и перед Рокоссовским, под началом которого воевал младшим лейтенантом под Кёнигсбергом, и перед Василевским.

 

 

– Что бы вы хотели, чтобы запомнили читатели о вашем отце как о человеке?

– Его редкую внутреннюю цельность. Он прожил сложнейший век – войну, смену эпох, – но не растерял ни жажды познания, ни уважения к разной мысли, ни веры в человека. Он был одновременно и конструктором, и философом, который до последних дней искал формулу справедливости. И находил её – не в догмах, а в диалоге между Библией, марксизмом и даже искусственным интеллектом. Таким – бесстрашным, честным ищущим – я его и помню. И следую его примеру – примеру настоящего русского интеллигента.

 

Беседу вёл Александр РЯЗАНЦЕВ