Главное чувство

Рубрика в газете: Проза, № 2024 / 15, 19.04.2024, автор: Владимир ВОРОНОВ (Республика Карелия)

«Береги честь смолоду» – говорил мне папаша. Пытался, но не удалось мне её удержать, честь-то… Жизнь без греха? Но я уже порядком запутался, где грех, где нет. Да и что теперь считается за честь? Вокруг меня настолько много стало честных людей, что верить я в них перестал.

Признаюсь, я и сам хорош: однажды стащил пакет молока в магазине. Ещё было, что промышлял горохом на огородах. С молоком, правда, дело получилось совершенно случайное – не пробилось в магазине, а что до гороха – приболтали сельские сорванцы. Разве я мог отказать им в восемь лет?

За украденный у старушки горох я ещё наверняка отвечу, за молоко – вряд ли, меня уж наверняка надули на тонны, но главный мой порок как будто и вовсе не порок. Кто ж у нас не пьёт?

Только меня это привычное дело привело к эзотерике. Вернее, к Эзотерике – такое у неё было прозвище. Оксана носила рыжие волосы аккурат по грудь, обожала кошек, кусаться и была одной из счастливых обладательниц ослепительно молочной в веснушках кожи. Говорила, что очень чувствительной, но я ни разу не заметил, чтобы она краснела.

Однажды я проснулся без жены, или за день до этого… я точно не помню. Дома от неё остался только отпечаток на постели. Случилось это, следует полагать, после посещения бесов.

Мы наметили с приятелем пьянку в стиле старины – решили ударить по картонным снарядам с вином и обсудить жизнь. Что изменилось с юности, так это то, что сидеть пришлось бы не в подвале, а за приличным столом в комфорте моей квартиры, однако приятель не явился. За пару часов до беды он начал засылать мне кружки в телеграме, из которых вполне ясно стало, что тот зверски пьян, разукрашен вампиром и выйти не может, поскольку собутыльницы спрятали его куртку, а макияж не смывается без мицелярного зелья.

Дурной знак, но я его стоически проигнорировал. Очередной пустяк, который преподносит река жизни – пускай! Не буду же я жертвовать приятелем, чтобы просто напиться. По району он до меня точно не дойдет, во всяком случае, не с боевой раскраской вампира. Люди этого теперь страсть как боятся.

Так по мне ударил День дня, популярный нынче праздник. Чуть позже я узнал, что он хронологически совпал с Хэллоуином. Возможно, это даже несколько объяснит цепочку последующих событий. Усевшись в позе мыслителя на диван, я отнимал руку от подбородка лишь для того, чтобы прикоснуться к коробке с вином. Всё шло вполне гладко до тех пор, пока я не приметил девушку на упаковке. Чем-то она мне приглянулась: такая непринужденная, свободная, сильная. (Конечно, без силы две бочки под мышками никак не удержишь…)

Я ей улыбнулся и поднял вторую коробку в её честь. Она улыбнулась в ответ и подмигнула.

Наутро я проснулся на кровавых винных пятнах. Ими было отмечено изголовье и подножье простыни. Жены, как уже известно, не было – один отпечаток. Что странно, ни на себе, ни на полу, ни на подушке я не обнаружил и капельки вина: проснулся, как все, совершенно чистый, разве с несколько больной головой и замаранной простыней. Хотя по смраду вино на постели напоминало именно то дешевое, которое пил я, я абсолютно уверен, что там его не разливал. В такие ответственные моменты память меня прежде не подводила. И, хоть убейте, до сих пор помню, как выжал последнюю коробку в себя и бухнулся спать. Между тем и тем прошло всего около минуты, не могла же минута выпасть!

Однозначно выпасть может зуб. Вполне вероятно, что и волосы: от переизбытка или недостатка тестостерона, с этим я покамест не разобрался. Но минута решительно выпасть не может, это факт общеизвестный. Да и что такое минута? Это пусть учёные люди сверяются с атомными часами, чтобы узнать, за сколько лёд обращается в кипяток. Меня такой разброс температур интересует мало и лишь постольку-поскольку – всё-таки человек я подкованный и с должным вкусом. Нужная мне температура всегда лежит в пределах от четырёх до сорока.

Вот это – эмпирика. С этим я согласен, но минуты – увольте. Ими ничего полезного не измеришь. Вот, например, задумайтесь. Пожалуйста – ваша мысль уже оказалась в прошлом, настоящего почувствовать у вас никак не получается. Как же вы отмерите, сколько мгновений ушло на мысль? Впрочем, что тут объяснять… тонкости, тонкости. Правда, когда девушка с коробки мне мигнула, тогда-то я ощутил самое настоящее. И как я с ним поступил? Как все – отправил в помойку.

С той ночи припоминается мне сон. Еду в троллейбусе (ясное дело, машину умыкнула жена), в салоне, кроме меня, никого нет. Доволен, что не трясет кондуктор и нет обычного столпотворения. Дышится даже лучше, чем на улице. Благо, что погода влажная, и все сугробы грязью подспёрло. Пахнет сыростью. Внутри, хотя и пахнет той же сыростью, но на душе легче, что чувствую её только носом, а не ногами – ботинки у меня порядком подызносились. Тут из воздуха сгущается блондинка, страшно похожая на ту, с картинки, только худенькая. Что ж вы думаете… Лукаво улыбнулась и подмигнула. Я моргнул в свою очередь – пропал мираж.

Оглядываюсь, а она уже на сиденьях рядом со мной, ноги задирает и заливается хохотом. Я к ней – думаю, схвачу, а она уже у меня за спиной и ладонями заслоняет глаза. А ладони у неё… Чистый бархат, нежные. «Что ж ты не даёшь мне поглядеть, чертовка?» – кричу, а она только шикнула и растворилась, облако пара осталось от неё витать в воздухе.

Троллейбус притормозил как раз у ларька с мороженым. Ну, думаю, наверняка тут притаилась где-нибудь: красивые девушки мороженое любят. И пот меня такой прошиб, честное слово, что охладиться захотелось непременно. Выбегаю на улицу, тяну ларёчнице купюру:

– Самый дешёвый пломбир.

– Мелочью будет?

– Сейчас.

Поднял взгляд на ларёчницу, а это та самая – с упаковки!

– Где бочки? – говорю.

– Не твоего ума дело!

Кинул ей на прилавок мелочи. И лишь зазвенели монеты, проснулся. Ясное дело, холодный пот, да тут ещё винные пятна, отпечаток жены, приятель, накрашенный вампиром, бабы с упаковки…

Как на зло позвонили с работы: «Да, да, заболела, срочно нужно подменить». О том, что я по-особенному болею, решил умолчать. Наскоро прибрался дома и побежал на парковку. Гляжу – а машины и нет.

В общем, понятно, что жена какой-то финт выбросила, да разбираться некогда. Поехал на общественном. И натурально – полный салон блондинок. Кое-как глаза продрал с похмелья: все как одна, только чуть разные. Кто с каре, кто с косицей или хвостом, но даже одеты и накрашены будто похоже. Глазеть сильно не стал, неловко как-то. Протолкнулся в угол: надо сперва выяснить, что стряслось с женой. Листаю в телефоне, а нужного диалога нет. СМС-ку ей думаю написать – нет контакта! Набираю номер по памяти, а трубка как зальётся хохотом на весь салон – чуть не выбросил телефон с перепугу. Блондинки на меня с подозрением уставились и безотрывно, кажется, глядели, пока я звонок не скинул.

На работе всё как будто было по-прежнему, но какая-то мелочь не давала мне покоя. С четверть часа оглядывался и никак не мог взять в толк. Вдруг дошло: фотография наша с медового месяца! Только вместо жены – коза. Зрачки у неё, понимаете ли, что два прямоугольника. И, главное, светится от счастья, а я её, радостный, обнимаю. Погрозил ей кулаком и принялся за работу.

Довольно долго повторялась вся эта круговерть: общественный транспорт, блондинки, фото с козой. Поисками жены я долго заниматься не стал, а отпечаток на матрасе расправился сам собой. Попробовал во время одной из попоек вызнать у приятеля, может, слышал чего, про жену-то. Тот только покачал головой:

– Перепил, что ли?

Больше я у него ничего не спрашивал.

И как-то вся эта круговерть взяла и меня в оборот: только приду домой с работы, поем, коснусь дивана и снова трясусь в троллейбусе. Кофе, яичница, хвосты, каре, фото козы, фото козы, хвосты, каре, макароны с курицей, постель. Машину я так и не нашёл. Всё дома перерыл, но не обнаружил и единой бумажки, которая бы заверила, что я до этого владел автомобилем. Естественно, кольца тоже нет, штампик о браке в паспорте затёрт какой-то бякой. По всей квартире полупустые шкафы, а семейный альбом заполнен сплошь фотографиями известной козы. Перестал я, в общем, задумываться о происходящем и смирился.

Спустя время только одно меня стало смущать. «Как-то бессмысленно я живу» – сказал я себе, заглядывая в прямоугольные зрачки. И захотелось мне как-то, понимаете, свою жизнь повернуть. Только не знал я, откуда начать. Начал я всякие расписания составлять и заниматься чем-нибудь, но время от меня постоянно ускользало. Только соберусь – опять работа, приду домой – вновь спать. Порой доходило до трясучки – потрясёт меня, словно бы я сидел в каком поезде, поговорю с попутчиками, позвенят стаканы и ложки, и уже пора спать. С утра ещё ничего, терпимо, но вечером уже невыносимо.

Появилась у меня тогда небольшая мечта. Хотя почему небольшая? Мечта, скажем так, масштаба вселенского – остановить время, ну-с, хотя бы замедлить. Тут меня и осенило, что нужно сперва себя затормозить, чтобы вокруг меня всё текло, текло, но в общий поток меня не затягивало.

Впервые я пошёл на работу пешком. Естественно, не выспался, но как-то проще стало, когда провёл утро без троллейбусных блондинок: и грех не просится, и меньше несчастливых лиц. На работе любимая коза…

День изо дня ходил пешком, но и тут начал замечать какую-то неприятную последовательность. Шёл я за одними и теми же людьми, а городок у нас такой, понимаете ли, самый обычный. Мало того, что половину пешеходов я уже знал (а люди все были как на подбор – честные), дорога была отдельным испытанием. Уже лет десять в девятимесячную зиму снег у нас идёт только бурый, и кто пешком ходит, тому приходится лавировать между сбитнями из грязи и уворачиваться от водопадов из-под автомобильных колес. Тротуар настолько затянут лужами, ледяными горками и всяким прочим, что остаётся лишь одна тропа. Вот по этой-то тропинке я и шёл. Где получалось, обходил людей, где приходилось, шёл вслед. Только всё тот же поток: забрызганные грязью штаны, задники ботинок, сутулые спины.

И однажды я решил повернуться и встать. Денёк такой был непривычно морозный: ледяное солнце, жгучий холод. Я уже успел проскользить часть пути по катку до главной, и когда дошёл до места, где начиналась грязь и лужи, тогда-то и встал. Захотелось вдруг обернуться на солнце: что-то во мне надломилось. Люди проходили мимо меня чертыхаясь, а я стоял и глядел на солнце. Заступил, правда, в лужу, чтобы не расстраивать работяг.

На работу в тот день я не явился, как, впрочем, и в последующие. Через дорогу, в такой же наполовину ледяной луже стояла рыжая девушка и махала мне рукой. Я ломанулся до пешеходника (в рамках приличия, конечно же), и навстречу мне посыпались угрюмые лица, какая-то тётка на меня даже прикрикнула, когда я чуть не сшиб её в сугроб. Обмякшие, уставшие, куда они шли? Я нёсся навстречу судьбе. Судьба моя, я видел, была плохо одета, но это теперь очень хороший показатель.

С Эзотерикой с тех пор мы проводили каждый день. Сперва встречались где-нибудь на улице, обхаживали городские пустыри, кормили уток, смотрели на закаты, звёзды и т. д., пока Оксанка насовсем не перебралась в мою квартиру. Тогда мы целыми днями слушали музыку. Я приметил, что весь Оксанкин репертуар был какой-то «ночной»: то мысли какие-то, сны, кошмары, луна… И целый день играло у меня дома:

Every time the moon shines…

Na-na-na-na-na-na-night-night…

– Знаешь, я всегда считала, что девушка должна быть раскрашена светом города.

В общем я с ней соглашался, но мне больше нравилось, когда город ужимался до окна моей квартиры, и единственный свет, который раскрашивал Эзотерику, был от уличного фонаря напротив. Очень ей шли полосы тёплого света и тени.

Я включал ей что-то своё, но лишь однажды заметил, как взгляд её загорелся, под стать солнечной рыжине, – когда заиграла Old Love. Я по-прежнему чувствовал неловкость от всей этой ситуации с женой, козой и прочим и решился поделиться:

– Оксан…

– Не называй меня так.

– Давно хотел сказать…

– Я знаю, забей.

И я забил. В самом деле, чего мне теперь беспокоиться? Не подумала же она, в самом деле, что я собирался ей признаться в любви. Впрочем, думаю, что всё-таки любил – как-то не приходилось об этом задумываться прежде.

На следующее утро после неудавшегося признания я сходил на работу за фотографией козы. На меня смотрели так, словно бы призрак шествовал по офису. У самого выхода я ударил по косяку и крикнул напоследок: «Бу!» – пускай понервничают. У выхода из офиса меня догнал коллега и, словно глядя сквозь меня, долго жал мне руку. На мой удивлённый взгляд он не ответил и убежал обратно.

После работы я зашёл к приятелю, чтобы выпить и поделиться последними новостями. Он меня расспрашивал с издёвкой, что это за девушка такая, которая должна быть украшена только светом фонарей, и как это я планирую существовать без работы.

– Бронза каменного века! – огрызнулся я, – идиот… А работа. Что ж работа?

– А живёшь ты на что?

– Знать, на заработанное!

– Где же поляна? – приятель облизнулся в предвкушении пира.

– В лесу. Без жены и машины стало почти не на что тратиться, – пояснил я.

Приятель на меня недоверчиво покосился. Мы ещё погремели стаканами ради приличия, но я понял, что он обиделся. Больше на пьянки меня не звали.

Меня всегда впечатляло, как Эзотерике удавалось обнаруживать оазисы по всему городу. Чаще всего достаточно было свернуть с главной улицы нашего городка, и ты уже оказывался в другом мире. За бетонными зданиями, выяснилось, прятались даже избы и целые леса. А люди удивляются львам из шкафа…

Однажды она привела меня в необычное местечко у Г-образного дома. Мы кое-как продрались сквозь деревья, и перед нами предстала ровная окружность: плотно посаженные берёзы и кусты создавали идеальную фигуру, центр которой довершала скамья, расписанная ругательствами и любовными посланиями. Я уселся на неё, оглядел деревья и понял, что обзора в этом месте вовсе нет – за сплошными кронами терялся даже свет из окон соседней многоэтажки. Только редкие лучи сквозили через листву, оставляя на земле причудливые узоры из тени, да бледно светила луна.

Единственное, что осталось в этом маленьком мире от многоэтажки – медленная и чарующая музыка, доносящаяся из окон. Ах и месяц же над нами светил!

 

 

Эзотерика застыла передо мной. Сначала она неохотно покачалась на месте, будто не зная, что ей делать, куда ей развернуться; обхватила себя руками и, словно пытаясь себя убаюкать, нерешительно задвигалась, то и дело отбрасывая рыжие локоны. Затем она вдруг вскинулась, подняв присогнутые в локтях руки. Запястья, неестественно вывернувшиеся, при свете луны начали играть бликами колец и браслетов. Эзотерика закружилась на месте, и, показалось мне, листья начали подниматься за ней с земли, когда она пошла кругом вдоль берёз.

Эзотерика меня обошла, но моя шея отказалась поворачиваться – я только услышал какую-то возню позади себя. Когда Оксана появилась передо мной, взгляд её опустел, и мне показалось, что она ничего не замечает перед собой. С каждым шагом вдоль окружности она лишалась частички одежды, которая встречалась шелестом и растворялась в темноте.

Листья сопровождали доносившуюся из окон мелодию, пока та не затихла насовсем. Оксана продолжила замысловатый танец перед скамьёй, но уже под музыку шорохов, поднимаемых босыми ногами с земли.

Не знаю, сколько времени прошло, но в какое-то мгновение опустилась тишина. Эзотерика, уже одетая, тянула мне руку и улыбалась. По пути домой я купил в ларьке розу и подарил ей. Я видел, что Оксана очень собой довольна. «Знаешь, я многим для тебя жертвую, – произнесла она, – между месяцем и мной…» Я кивнул, не дав ей договорить. Остаток пути мы прошли молча, но она ни на мгновение не отнималась от моей руки. Я иногда замедлялся, чтобы она могла положить голову мне на плечо.

После того памятного вечера и были начаты эти записи. Когда большинство страниц были набросаны карандашом, я аккуратно вывел заглавие – «Голая Эзотерика».

Оксана вскрикнула на кухне.

– Что случилось? Обожглась? – я вбежал на кухню и схватил её за руки.

– Не надо, назови «Главное чувство».

– Это какое такое?

Однако она молча ушла из комнаты и заняла привычное место на моей постели, как бы перечёркивая крестом то место, где прежде спала жена. Я поправил заглавие и задумался: «Разбирается…» Спустя время мне показалось, что я нашёл действительно что-то такое, что можно взаправду назвать «главным».

Вскоре произошло ещё одно странное событие, которое просто поразило меня своей обыкновенностью: у Оксаны зазвонил телефон.

На самом деле, до этого мгновения и не задумывался, что кто-то и что-то может быть в мире помимо нас двоих. В нашем умиротворении мы практически не обсуждали, что было ещё у нас в жизни. Честно сказать, я не знал даже, чем она занималась до встречи со мной. Мы гуляли по парку, когда прозвучал звонок. Я сперва машинально обернулся на Оксану, затем на луну, глядевшую нам в спину, и у меня появилось дурное предчувствие. Я взмахнул, ища руку, но захватил один лишь воздух – вокруг не было никого. Эзотерика исчезла.

С тех пор каждый мой вечер посвящен её поискам. Я обхожу все те места, где мы вместе коротали вечера, хотя и понимаю, что никого не найду. На памятном пустыре вместо деревьев теперь осталась пустота и грязь – по всей видимости, там строят детскую площадку. На месте прежней скамьи я обнаружил венок, сплетённый из свежих берёзовых ветвей. Он теперь лежит рядом с фото козы.

 

P.S. Понемногу я нашёл покой и перестал бесцельно бродить по городу. Венок уже успел засохнуть. Пришлось найти новую работу, потому что деньги закончились, но повезло – среди коллег честных не столь уж и много.

А почему я пишу постскриптум? Вот уже минуту кто-то настойчиво звонит в мою дверь. И, кажется, стоит только посмотреть в глазок…

 

г. Санкт-Петербург

31 марта 2024