ГОРА ВОРОНЬЯ

Рубрика в газете: На конкурс «Защитим Правду о Победе!» , № 2020 / 17, 07.05.2020, автор: Вадим КУЛИНЧЕНКО (Московская область)

Судьба моего отца, как и многих других, рождённых в начале XX века, с одной стороны – обычна, с другой – трагична, а с третьей – необычна. Но, а с четвёртой – кому как повезёт!
Мой отец (1912 года рождения) считал, что ему просто повезло пережить круговерть тех дней, особенно годы войны, и воспитать нас, своих детей, достойными гражданами нашей Родины. Поэтому мы перед ним в неоплатном долгу. Его нет уже 38 лет, прожил он 71 год, а мог бы и больше, если бы не война, где он получил смертельное ранение в голову, защищая ту самую гору Воронья, что под Ленинградом. Пуля прошла через голову насквозь, как он шутил, говоря: «Это была моя пуля!» Об этом я расскажу ниже. Полмесяца не приходил в сознание, ещё три – не разговаривал, но выжил. Медики говорили, что он не жилец, ну, может, полгода – год от силы, ан-нет – он прожил ещё 42 года, такова была у моего отца тяга к жизни. Эти 42 года были не из лёгких. Потеряв возможность читать и писать, он работал бондарем, благодарил за это своего отца – казака, который обучил его этому ремеслу. Растил нас, переживая все трудности, что переживала и страна, а главное верил, что всё станет хорошо в нашей жизни. Но, к сожалению, наша вера в будущее всегда наталкивается на какие-нибудь препятствия.

.

 

Впервые я узнал о боевом пути отца уже в возрасте 14 лет в 1950 году, когда мы заготовляли сушняк в лесу для ТОРГа, где он работал бондарем. Тогда все дома и организации города Острогожска отапливались дровами, уголь был дорогой, да его и не хватало. Каждая организация посылала летом в лес свои бригады заготовителей сушняка. Наша состояла из четырёх человек: отца, его друга фронтовика, которого тоже звали Тимофей, и нас двух подростков. Днём мы напряжённо работали, разыскивая сухие деревья, распиливая их, собирали хворост. (Вот почему тогда леса, в отличие от современных, были чистыми и светлыми). А ночью два фронтовика вспоминали свои фронтовые дороги, а мы, затаив дыхание, слушали их.
Дядя Тимофей рассказывал, как он попал в плен, какие концлагеря прошёл, как несколько раз пытался бежать, как его ловили, и какие издевательства он выдержал.
– Тебе, Тимофей, повезло, что получив такое тяжёлое ранение, ты не пережил ужаса плена, – говорил он отцу.
А отец рассказывал про рукопашные схватки с врагом, когда не хватало патронов и приходилось «ударять в штыки». От его рассказов у меня и сейчас идёт мороз по коже.
Вот, как сейчас помню, отец рассказывает Тимофею:

– Знаешь, я имел бронь, но как-то совесть не позволяла отсиживаться. Да и батя мой, ты же его знаешь, старого казака, говорит мне: «А кто нас, Тимка, защитит от германца? Я уже старый, придётся тебе». Пошёл добровольцем. А раз состоял в активе райкома партии, то сразу направили на курсы политбойцов под Воронежем. Оттуда уже в конце августа попал в стрелковый полк, отступавший с боями в сторону Ленинграда. Фриц наседал, мы сопротивлялись. Приходилось ходить в штыковые….
– Вот и я в одной штыковой был ранен, и немцы захватили меня в плен, – говорит дядя Тима. – Не знаю, почему они меня сразу не добили? А вот жизнь в плену была хуже ада. Сам нарывался на смерть, но она меня почему-то миновала.
– Да, – говорит отец, – пули свистели кругом, но то были не наши пули. Моя пуля достала меня на горе Воронья, что под Ленинградом.
С боями откатились к самому Ленинграду. Нашей роте пришлось оборонять высоту Воронья. Нам сказали, что эта возвышенность важный объект, с неё просматривается большая часть города. Да мы и сами понимали важность этой высоты, напор был сильнейший. Хорошо, что у них не подошли ещё танки. Нам уже два раза пришлось ходить в штыковую, и от роты осталось чуть больше взвода. Рота обороняла Воронью из последних сил. Фашисты жали. Мы надеялись на подкрепление. Высоту никак нельзя было отдавать.
Трое связных, посланных в полк, обратно не вернулись. Вызвался я. Командир роты, ещё мальчишка, да и я не старик, благословил меня словами: «Отец, на тебя вся надежда!». И я пополз. Пули роем проносились надо мною, но, видимо, ещё не было моей. На пути в полк, встретил и своих товарищей, но уже ничего не могло им помочь. Одна мысль в голове – только вперёд, только добраться! Не знаю сам, как очутился в штабе полка. Доложил обстановку, что совсем нет сил держаться. Мне сказали, что на помощь выступает целый батальон, и мне идти с ним. Но мне нужно было поддержать своих товарищей морально, сказать, чтобы держались, помощь идёт! Я спросил разрешения и подался обратно в роту один. Где-то на полпути меня и достало. То была моя пуля.
Наверное, так бы и сгинул. Но, идущие на подмогу бойцы батальона обнаружили меня и отправили в госпиталь. Очнулся через две недели, три месяца не разговаривал, а потом меня «дорогой жизни» отправили в Вологду, где с трудом и начал говорить.
Пуля прошла сквозь голову на вылет, и врачи посчитали, что я не жилец. Списали подчистую.
Во время ранения у меня были потеряны все документы, в том числе и партбилет. Поэтому я сегодня бондарь, а не начальник, – пошутил он мрачно.

При этом шрам через всю щёку у него стал иссиня багровым. Я понял, что все эти нерадостные воспоминания вызывают у отца боль.

– Уговорил врачей, – продолжил отец, – сообщить родным. И в июле 1942 года, в разгар войны, за мною приехала Нюся. Чего ей стоило в то время добраться из Острогожска до Вологды и обратно, да ещё со мною, заикой, сам Бог знает. А она не любит об этом вспоминать. «Главное остались живы, и детей не оставили сиротами», – говорит. Врачи посчитали, что я больше года не протяну, а я вот уже девять лет топчу эту землю и надеюсь на большее, потому что люблю жизнь во всех её проявлениях. А гора Воронья перевернула всю мою жизнь, и не только мою, всей страны. Сколько было таких безымянных высот, и даже гор, но выстояла Россия. А дальше…
Давайте спать, а то вон и костёр гаснет. Завтра работать надо, а вечером и погутарить можно будет.
Мы, вздохнув, послушались его и стали устраиваться на валежнике, подстелив телогрейки-ватники. В лесу посветлело, взошла луна. Да и ночи летом короткие – ещё не наступила настоящая тьма, а уже чувствовался рассвет. Посветлели верхушки деревьев. Сон одолел всех. И снился мне отец в образе былинного богатыря.
Нас разбудили взрослые, когда солнце было над верхушками деревьев. В этом возрасте сон сладок, особенно после трудового дня. Наши взрослые «коллеги» жалели нас. Наскоро перекусив горбушкой с чаем, мы бросились на поиск сухих деревьев в предвкушении интересного вечера. Тогда мы, пацаны, с огромным интересом воспринимали рассказы о войне из уст самих участников – фронтовиков, книги появились позже. Сегодня ни того, ни другого нет, а «уроки мужества» проводят те, кто и сам войну знает понаслышке. Вот отсюда и дефицит знаний о настоящей войне, и неполное понимание того, что пережила наша страна и народ в той страшной войне. И сегодня никто полностью не даст ответа на вопрос: «Так почему мы выстояли и победили?»
И вот снова – костёр, вечер, рассказы о войне.

– Знаешь, Тимофей, – говорит дядя Тима, – я побывал в концлагерях в странах Европы. При своих побегах приходилось сталкиваться с местными жителями. Все ненавидели Гитлера, но были и гады.
– Это точно! – поддерживает отец. – У нас тоже не все святые. Ты не поверишь, но меня выдала наша соседка. Вроде и жили дружно, но зависть… Ей нравился наш дом, который она называла «дворцом» (по сравнению со своим). Вот и попутал Бог!
– Таких немного, но они портят жизнь остальным. Из таких, наверное, и рождаются Гитлеры и Гиммлеры? Но вот скажи, чего им не хватало в своей Германии, чего они полезли на другие страны? – вопрошает дядя Тима.
– Власть и политика – два зла на земле! – вторит ему отец. – Они не дают человеку покоя. По мне так была бы земля родная, семья и дети, которые продолжили моё дело. Чтобы они были счастливы на своей земле и продолжили наш род… Правда, Вадька? – обращается он ко мне. Я киваю головой. – За это и сражались. Я всегда шёл в бой с этой мыслью. А потом уже во вторую очередь машинально добавлял: «За Сталина!»
– Многие говорят, что мы шли в штыковые атаки от отчаяния, – размышляет дядя Тима, – а мне, кажется, больше нас одолевала злость – чего надо этим нелюдям на нашей земле?
– Всякое было, – говорит отец, – и отчаяние, и злость, а главное, ненависть к тем, кто пришёл к нам непрошеным гостем и творит жестокость! Почему проиграл Гитлер? Потому что он был не человек, а зверь. Люди не любят таких. Они всем миром встают против зверей. Но есть и трусы, а есть подлецы. Труса можно простить, а вот предательство и подлость никогда!.. Но, к сожалению, в каждом стаде есть паршивая овца….
– Тимофей, – перебивает отца дядя Тима, – откуда ты узнал, что на тебя донесла соседка?
– Дело прошлое. Она сама сказала мне об этом. Недавно она сильно заболела и прислала ко мне сына с просьбой зайти. Пошёл к ней, а она со слезами говорит мне: «Тимофей, сними с меня грех. Может, и не выживу, а уходить туда с таким грузом страшно… Прости, это я тогда донесла в полицию, что ты коммунист и недавно вернулся с фронта… Чёрт попутал!»
Ну, что я мог сказать ей? Обидно было. Но сказал: «Марфа, Бог тебя простит, а я отпускаю тебе твой грех! Война, проклятая, многое натворила, но и нутро каждого вскрыла».
Я тогда долго думал: «Кому я перешёл дорогу?» Забрали меня прямо из-за стола в обед. И хорошо, что полицаи, а не немцы. Бросили в наспех сотворённый концлагерь на торфяных разработках, которые я отлично знал. Хотя и слаб был, но ночью удалось бежать. Добрался до дома, а там меня уже оплакивают. Сразу же отправили меня к тётке в дальнюю деревню, где я, почитай, и просидел в погребе почти полгода. Когда освобождали Острогожск, не выдержал, вернулся в город. И опять попал в переплёт. В качестве проводника загребли отступающие мадьяры. Вывернулся, спасла солдатская смекалка. Нет, что ни говори, Тимка, а мы с тобой везучие люди! Построить бы настоящую жизнь.

Мы неделю проработали тогда в лесу, слушая воспоминания своих отцов-фронтовиков. А потом опять была городская работа, учёба в вечерней школе и дорога во взрослую жизнь. Как говорил уже покойный друг моего детства: «Счастливый ты, Вадим. У тебя был отец, хотя и инвалид, но правильный мужик!». И, действительно, безграмотный, всё отбила пуля – ни писать, ни читать он не мог, считать мог в пределах простейших арифметических действий, но мыслил всегда ясно и правильно.
Дальше продолжу рассказ об отце от своего имени. Я никогда не терял связи с родителями. После того, как в 1954 году покинул дом родной, ни одного года не пропустил, чтобы не посетить Острогожск. До того времени, пока позволяло здоровье, с радостью направлял туда свои стопы. Брал туда с собой и внучку, рассказывая ей, откуда растут её корни….
Жизнь его, действительно была рядовой. Умер он мгновенно от кровоизлияния в мозг. Прожил он после того страшного ранения сорок лет. Когда мы провожали его в последний путь в 1981 году, тогда ещё не было моды хоронить людей скрытно, на кладбище везли на открытой машине через весь город, люди останавливались на тротуарах и узнавали его, говоря в след добрые слова: «Пусть тебе, Тимофей, земля будет пухом!»
Историю жизни моего отца, хотя и рядового бойца, простого рабочего, можно развернуть в целый роман, ведь в его судьбе отразилась целая эпоха. Но я не ставил такой задачи, поэтому остановлюсь на тех моментах, что связаны с горой Вороньей.
Отец всю жизнь мучился головными болями, терпел, но виду не показывал. Однажды у него без боли выпали все зубы. Сам удивился и нас удивил, показав за обедом горсть выпавших зубов. Всё это были следы ранения. Но физически он был крепок и ему никак не хотели давать инвалидность, ссылаясь на отсутствие документов о ранении.
Как-то на базаре, где кучковались бывшие фронтовики, тогда ещё не было ветеранских и других общественных организаций, ему посоветовали – мол, съезди ты, Тимофей, в Воронеж и пройди там медкомиссию. Он так и сделал. Там после рентгена головы удивились: «И Вы ещё живы?» Через всю голову дыра. Дали рекомендации на первую группу инвалидности, но в районе ему опять отказали в связи с отсутствием документов о ранении.
Мама обо всём этом написала мне. Я тогда служил на Северном флоте и был уже капитан-лейтенантом. Начал «бомбить» министерство обороны и все военные архивы обращениями в поисках этих документов.
Через два года из Гатчинского архива ВМФ пришло мне сообщение, что документы на рядового стрелка Кулинченко Тимофея Афанасьевича, раненого при обороне горы Воронья, направлены в Острогожский районный военкомат, а копия ему лично. Наконец-то ему дали инвалидность, но не первую группу, как рекомендовали в области, а только вторую. Это дало ему право выхода на пенсию в 53 года. Пенсия была небольшая, без всяких льгот. К этому времени мы, его дети, уже стали на ноги и помогали, как могли.
В этом же году, я ещё продолжал служить на Северном флоте и получил от мамы письмо. Письмо было радостным. Она сообщала, что отец вышел на пенсию. Его вызывали в военкомат и в торжественной обстановке вручили медаль «За боевые заслуги» за № 2 667 006. Это была награда за бой на горе Воронья в 1941 году. Такое радостное событие совпало с присвоением мне очередного воинского звания капитан 3 ранга, и служил я уже на атомоходе. Мы с друзьями офицерами отметили эти события, обмыли и заслуженную награду отца, как и полагается на фронте. Позже на слёте фронтовиков, кавалеров медали «За отвагу» и «За боевые заслуги» уже в 2000 году, они мне объяснили, что получить медаль в то время было равносильно получению большого ордена позже. Это, когда мы погнали фашистов, на награды не скупились.
Отец очень гордился этой его единственной наградой. В каждый мой приезд, вспоминал об этом событии. Ныне эту медаль, как святую реликвию, хранит сестра. Она до конца жизни родителей была с ними.
Ещё раз о горе Воронья с печальной ноткой услышал от отца где-то в конце 70-х годов прошлого столетия в очередной приезд на Родину. Ему, к слову, так и не дали первую группу инвалидности. Уже, будучи капитаном 2 ранга ходил к военкому для выяснения этого вопроса. Здоровье отца ухудшалось, нужен был телефон, а в то время это была проблема из проблем. На мой вопрос: «Почему?» Военком, подполковник, отвечал мне так: «Ну не могу, пойми меня правильно. Да, твой отец имеет тяжелейшее ранение, но ходит. Вот когда не сможет вставать с постели, то только тогда можем дать ему первую группу…»
Такие были и есть у нас законы! Иными словами, когда умрёте – тогда и приходите!
Когда я появился дома в 1978 году, отец начал со мной разговор словами:
– Вадька, хочу попросить твоего совета, – было видно, что он волнуется, – тут такое дело. Намедни вызвали меня в райком партии и сказали, что на горе Воронья нашли мой партбилет.
– Так это замечательно! – воскликнул я.
– Да не очень, – продолжил он. – Пошёл я в райком, видел, какое здание отгрохали? Милиционер пропустил по списку, ещё и кабинет указал. Захожу туда, а том девчушка сидит и спрашивает меня: «Вы Кулинченко?» «Да», – отвечаю. «Проходите, я с вами побеседую. Мы получили сообщение из Ленинграда, что при раскопках на горе Воронья, слышали про такую, обнаружили партбилет на Ваше имя». У меня всё захолонуло в груди – это сколько лет прошло? Задал ей встречный вопрос: «Будет ли по этому вопросу говорить со мною секретарь райкома?» «Нет, у него другие дела, мне поручено говорить с вами!» Меня захлестнула обида. Ведь секретарь Мамонов, тоже фронтовик и поручает такое дело девчушке…. Сразу резко ответил ей: «Девушка, у меня уже два сына полковники, честно служат Родине, я потерял всё на этой горе Воронья… а у него нет времени! Зачем мне такая партия?». Встал, хлопнул дверью и ушёл. Теперь, вот переживаю.
Я посмотрел ему в глаза, положил свою руку на его и сказал:
– Успокойся, отец! Ты поступил правильно. На фронте ты был в одной траншее с Мамоновым, а теперь, где ты, а где он? Правильно! Ты больной и никому не нужный, а он в роскошном кабинете упивается властью. «Бытие определяет сознание!» – это, пожалуй, единственно правильный постулат из всего учения марксизма-ленинизма. Уже прошло время «комиссаров в пыльных шлемах», настало время бюрократов. Если восстановишься в партии, то только и будешь платить три рубля членских взносов из своей нищенской пенсии, чтобы партийные бонзы жирели…. Оно тебе это надо? Лучше подумай о себе, властям ты уже не нужен, только нам!
Отец так и не восстановился в партии. Его никто не беспокоил, но никто и не помогал. Кому он был нужен безграмотный фронтовик, раненый в голову, – кроме нас. Мы только вспоминаем мёртвых, а до живых у нас дела нет! Через три года и его не стало. Он так и не дожил до светлого завтра, которое ему обещала партия. Не доживу, наверное, и я до светлого завтра, которое обещает уже другая партия, совершенно с противоположными взглядами…

Конечно, не всем ныне живущим, понравится правдивый рассказ про моего отца. Но факт остаётся фактом, что из таких, как он, состоял народ, который 75 лет назад победил страшного зверя – фашизм! Сегодня поколение другое. Лучше или хуже – покажет жизнь! Но мы не должны забывать своих отцов и того, что они сделали для нас. И пока мы живы – обязаны помнить о них всегда.
Белый полдень стоит над Вороньей горой,
Где оглохла земля от обстрела!
Так писал фронтовик, поэт Михаил Дудин. И он был прав, обстрел России продолжается со всех сторон.