Хроники нашей жизни

(Арабески и истории)

№ 2024 / 47, 06.12.2024, автор: Игорь ТЕРЕХОВ (г. Нальчик)

ЗАПОВЕДНИКИ ИНТЕЛЛИГЕНТНОСТИ

Когда в конце 60-х годов я поступил на мат-мех ЛГУ имени А.А. Жданова, то большую часть свободного времени проводил в путешествиях по книжным магазинам Ленинграда. Провинциалу, попавшему в 17 лет в культурную столицу России, открывались неизвестные художественные сокровища – дворцы, музеи, театры, великие библиотеки и знаменитые книжные магазины. Среди книжных главным был, конечно, Дом книги на Невском. В его отделе поэзии была единственный продавец тётя Люся Левина, которая каким-то внутренним чутьём поняла, что паренёк совсем не разбирается в ленинградской поэзии, и постоянно обращала моё внимание на ту или иную новую книгу.

Тётя Люся Левина легенда ленинградских книжников. Вот как о ней говорила в журнале «Вопросы литературы» (№ 5,2002 г.) директор Дома книги Галина Самохвалова:

«В художественном отделе питерского Дома книги есть такая Люся Левина. Когда два года назад англичане её спросили, давно ли она работает, она сказала: «Недавно, 47 лет». На сегодняшний день это 49 лет. У неё очень много любителей поэзии и любителей классики. Это пенсионеры, это преподаватели. И вы знаете, что делает Люся Левина? Мы ей отвели маленькую кладовочку, где она откладывает любителям поэзии их книжки – до пенсии или до зарплаты!»

Тёте Люсе Левиной поэты посвящали стихи, вот, например, Марк Лисянский писал:

В Доме книги,

В центре Ленинграда,

Люся Левина который год

Всем стихи вручает, как награду, –

Да, вручает, а не продаёт!

Так она вполне всерьёз считает,

Так она и людям говорит.

Люся книжку автора читает,

Если даже он незнаменит.

Судит по стихам – не по портрету…

Позже уже в конце 80-х, когда я учился заочно во ВГИКе, как-то мы с приятелями-студентами для встряски решили поехать на выходные из Москвы в Ленинград. И там, оказавшись на Невском, естественно, зашли в Дом книги, где в отделе поэзии всё так же работала тётя Люся Левина. Заметив меня, она сказала: «Что-то тебя давно не было видно», и протянула мне из-под прилавка новую книгу известного поэта, за которой все тогда охотились. Мои друзья со смешанным чувством восхищения и недоумения наблюдали за этой сценой.

А в Москве во время учёбы во ВГИКе я постоянно заглядывал в магазин «Поэзия» на Самотечной. И как-то девушка продавец, – не знаю, как её звали! – увидав, какие книги я выбрал, спросила: «А Бурич? Почему Бурича не взяли?». Должен признаться, что в ту пору мне было неизвестно это звонкое имя – Владимир Бурич! – поэтому честно ей ответил: «А я не видел этой книги». «Да, вот же она», – девушка нашла книгу Бурича и присовокупила её к отобранной мною стопке. Потом я часто вспоминал эту девушку, познакомившую меня с большим поэтом, писавшим маленькие, но такие огромные по смыслу тексты – верлибры.

Совсем недавно заказывал по интернету в питерском магазине «Все свободны» книгу французского историка искусств Даниэля Арасса «Рассказы о живописи» и что-то пошло не так: оплата с моего счёта не прошла. Было уже поздно, что-то около часа ночи, и я с сожалением выключил компьютер. А утром пришло сообщение из магазина: «Видим, что заказ не удался. Скажите, пожалуйста, актуален ли он? Можем предложить альтернативные способы оплаты, если возникли сложности». Я поблагодарил за такое внимание к клиентам, и написал, что, если возможно, пусть отложат книгу (она была в единственном экземпляре!), за ней зайдёт моя дочь, проживающая в Питере, и выкупит её. И получил ответ: «Хорошо, книга будет на кассе. Зарезервировали за вами до такого-то включительно». В тот же день за книгой зашла и выкупила её моя внучка – студентка питерского института точной механики и оптики. А мне оставалось только поблагодарить интеллигентных работников книжного магазина «Все свободны».

Настоящие книжные магазины – заповедные территории повседневной жизни, в них работают удивительные люди, которых порой так не хватает в других сферах нашей обыденной жизни.

НАШИ АВТОРИТЕТЫ

Часто приходится слышать и читать высказывания различных публичных людей о том, что народ наш не умеет трудиться, что у него не осталось нравственных авторитетов, что люди готовы продать душу за материальное благополучие, что свобода нам не нужна и проч. И общий вывод: на 1/6 части земной суши проживает одно быдло.

И вот очередной т.н. деятель русской культуры обличает в телевизоре Россию и наш народ. Слушая его и прочих хулителей России, хорошо поживших за рубежом, продавая оплёванный образ своей Родины, постоянно думал: кого мне все эти персонажи напоминают? Кто раньше говорил подобное?

И вспомнил! Они же все прямые потомки лакея Яши из «Вишневого сада»! Помните, вернувшись с Раневской из Парижа, Яша говорил:

«Что ж там говорить, вы сами видите, страна необразованная, народ безнравственный, при том скука, на кухне кормят безобразно».

И все вдобавок любят утверждать, что в России не осталось нравственных авторитетов. Но они были, есть и никуда никогда не прятались! Это, прежде всего, Пушкин, Герцен, Толстой, Блок.

Они не хуже нынешних отечественных русофобов видели недостатки российского общества, но относились к ним по-другому, как дети к больной матери. Тот же Александр Блок писал:

Грешить бесстыдно, непробудно,

Счёт потерять ночам и дням,

И, с головой от хмеля трудной,

Пройти сторонкой в божий храм.

. . . . . . . . . . . . .

И на перины пуховые

В тяжёлом завалиться сне…

Да, и такой, моя Россия,

Ты всех краёв дороже мне.

Современные лакеи Яши, закончившие Гарвард или Принстон, любят рассуждать об отсталости «этой страны», не способности её народа развивать современные технологии, модернизировать экономику и строить по-настоящему демократическое общество. Но эти «образованцы» упускают из вида или сознательно умалчивают, что у нас более 50 лет, считай со времени прихода к власти «дорогого Леонида Ильича», не происходит очищения управленческих кадров. Номенклатура порождает номенклатуру более низкого уровня, сперва номенклатуру партийную, потом номенклатуру правоохранительную, затем – приятельски-товарищескую, в результате происходит деградация управленческих кадров, что приводит страну сперва к застою, а потом и к упадку.

Новые кадры управленцев, способные порождать и воплощать новые технологические идеи, при таких условиях могут появляться только в новых сферах экономики или отраслях знаний, ещё не загаженных номенклатуркой. Как, например, Павел Дуров, создавший соцсеть «ВКонтакте» и мессенджер Telegram.

Большинство великих деятелей России – в воинском деле, науке, искусстве, производственной или коммерческой сфере, – вышли из низших образованных слоёв населения.

Со второй капитализацией страны этот слой населения на глазах сужается и, боюсь, скоро не сможет поставлять работников для возрождения России.

Никакие западные технологии, инвестиции и завезённый менеджмент не выведут Россию на ведущие позиции в мире. Только собственные менделеевы и келдыши могут принести ей славу и возродить былое величие страны.

ХРОНИКИ НАШЕЙ ЖИЗНИ

«Он создаёт краткие хроники, основанные на текущей бессобытийности жизни», – писал о нём поэт Сергей Алиханов. И добавлял:

«И всё вроде бы давно привычное и уху, и глазу. И столь же обыденно изложенное в нарочито приземлённых строфах по прочтении – в сознании читателя – вдруг преобразуется во вдохновляющее ощущение, и перцепция (восприятие – И.Т.) вдруг кардинально изменяется!».

Это о разменявшем восьмой десяток лет поэте Владимире Салимоне, некогда сказавшем о себе:

«В отличие от многих сверстников, я не утратил желания читать и писать стихи и, как вы знаете, сочиняю их до сих пор. Пишу много, но пусть это никого не тревожит, больше, чем мне отмерено Богом, я всё равно не напишу».

А пишет он каждый день! Словно ведёт лирический дневник:

Разноцветная осень за стёклами.

Пахнет вольною волей земля.

В эти дни быть не вправе жестокими

даже школьные учителя.

Миру следует дать послабление.

Нужно чаще в предзимние дни

проявлять милосердье, терпение.

Друг мой, мысли дурные гони!

В отличие от многих российских поэтов, в книгах Салимона не встретишь клятвенных признаний в любви к Родине, партии, народу-богоносцу, его вооружённым силам и прочим атрибутам парадной духовности и патриотизма. Присущее каждому русскому человеку осознание своей принадлежности к Отечеству всегда подаётся опосредованно:

Быстрее, чем трава растёт

пустеет Русская равнина.

А если завтра встанет лёд –

что жизнь, что смерть, нам всё едино.

Шмели и пчёлы впали в транс.

Пёс беспризорный ищет крова.

Сплошной в природе декаданс,

нет оптимизма никакого.

В такие дни легко писать,

уподобляясь Сологубу,

его манере подражать,

или ещё какому трупу,

что из могилы поднялся

во тьме ночной, как привиденье,

и тотчас за перо взялся,

чтоб Божье очернить творенье.

Владимир Салимон – поэт моего поколения, многие его строки – воспоминания о прежней жизни воспринимаются как картинки собственного пережитого. Как, скажем, стихотворение о семейных застольях 50-х годов, когда в квартире собирались неизменно счастливые люди, пережившие самую страшную войну прошлого столетия:

Родители шутили за столом,

смеялись громко, говорили в голос

их гости.

Дым висел под потолком,

что освещал пятирожковый колос.

Такими мне запомнились они –

красивы, веселы, громкоголосы,

они не те, что держатся в тени

и на друзей своих строчат доносы.

Посверкивая золотом погон,

произнося торжественные тосты,

встают над миром под бокалов звон,

когда на небесах сверкают звёзды…

«Салимон сделался поэтом для тех, кто уцелел посреди обломков прежней жизни (имеется в виду, до 1991 года, – И.Т.) и научился с этим жить», – написал как-то прозаик Игорь Клех. А сам поэт так сказал о себе:

Теперь меня бы не смогла

(во мне случилась перемена)

сломить, будь трижды совершенна,

машина власти, сила зла.

По крайней мере, таковым –

и с волей царской несогласным,

не подлым, не подобострастным –

хочу быть

подлинным, живым!

И нам кажется, что именно таким предстаёт Владимир Салимон перед своими читателями.

КАК «ИНТЕРФАКС» «СФАБРИКОВАЛ ФАКС»

Когда в первой половине декабря 1994 г. начался ввод федеральных войск в Чечню (никто тогда не мог предположить, что это начало затяжной кровопролитной войны), в Нальчике собрались представители Конфедерации горских народов Кавказа (КГНК). На продолжавшемся до позднего вечера заседании приняли решение об оказании всесторонней помощи народу Чечни.

Предполагалось на базе общественных организаций, входивших в КГНК, создать во всех субъектах РФ штабы для формирования добровольческих отрядов, организации финансовой и материально-технической помощи Чечне. Утром это решение мне продиктовали ребята из пресс-службы Конгресса кабардинского народа, входившего в КНГК. Поскольку у нас сложились доверительные отношения со времён войны в Абхазии, я не стал перепроверять эту новость, а быстро передал её на главный выпуск «Интерфакса».

Она мгновенно вышла на новостной ленте, её тут же перепечатали практически все мировые агентства и постоянно повторяли в телевизионных новостях. Тогдашний глава администрации президента РФ Сергей Филатов потребовал разобраться, откуда возникла эта новость и немедленно погасить возможные очаги сопротивления в тылу российских войск.

Мне позвонил первый вице-президент нашего агентства «Интерфакс» и дрожащим голосом сообщил, что представители Генпрокуратуры уже начали у них проверку и надо как-то формально подтвердить авторство заметки, а то у них могут быть большие неприятности. До этого у агентства уже было одно предупреждение от Минпечати РФ, а второе грозило бы ему закрытием. Спасая работодателя, я написал объяснительную записку и отправил её по факсу в контору.

Через некоторое время меня вызвали в прокуратуру КБР и провели беседу на предмет моей работы, моего профессионализма и вероятного моего будущего. После чего мне стало понятно, что надо всё же получить какое-нибудь документальное подтверждение решения КГНК. И я отправился в Конгресс кабардинского народа, располагавшийся в ту пору в здании бывшего Ленинского райкома КПСС (ныне там прокуратура КБР).

Все встретившиеся мне в Конгрессе люди, как один, утверждали, что никакого решения о поддержке Чечни вообще не было, что всё это выдумки досужих журналистов (читай: мои!) и т.п. Было понятно, что здесь уже поработали сотрудники прокуратуры и иных правоохранительных органов.

И только один человек, уважение к которому я сохранил по сей день – Валерий Хатажуков, ныне председатель движения «За права человека в КБР», успокоил меня и сказал, что «сейчас что-нибудь решим».

После почти двухчасового совещания за закрытыми дверями Валера вынес мне официальный документ на бланке Конгресса кабардинского народа, где было продублировано решение КГНК, заверенное подписью тогдашнего председателя ККН Мусы (Юрия) Шанибова и печатью Конгресса. Это был уже документ!

Отправив его по факсу в Москву, я услышал слова благодарности от вице-президента агентства и его же заверения, что моя новость фактически была одной из самых больших удач агентства за последнее время.

А в конце той недели в итоговом выпуске «Новостей» по мою душу выступил тогдашний Генпрокурор РФ Алексей Ильюшенко, сказавший, что «Интерфакс», «простите за каламбур, сфабриковал факс». Впрочем, прокурорские потом менее активно меня прессовали, поскольку всё-таки поняли, что есть какой-никакой документ, подтверждающий переданную мною новость. Вскоре нашёлся и подлинник приказа КГНК о помощи Чечне.

А ещё через некоторое время на тюремных нарах оказался сам Генеральный прокурор Ильюшенко! В весёлое время мы жили! Есть что вспомнить в старости!

МЕЧТА О ДОБРОМ БАЛЕТМЕЙСТЕРЕ

В Российской империи так уж заведено: придёт к верховной власти лейб-гвардеец – расставит всюду в государстве своих семёновцев и преображенцев. Сменит его лихой полицмейстер – в державную игру вступают мастера сыска и надзора.

А коли настанет черёд днепропетровских – вскорости все канцелярии заговорят с приятным южнорусским акцентом. Ничего с этим не поделаешь: традиция-с!

Остаётся только мечтать о тех прекрасных временах, когда воссядет на престол в Белокаменной некий добрый балетмейстер из очень Большого театра. Каких тогда танцоров расставит он по городам и весям нашим! И превратится матушка-Россия из государства аморфного и византийского в классическую хореографическую сюиту!

Глядишь, и мы с вами ещё попляшем в кордебалете! А народ вместе с прохожими, каликами перекатными и клакерами, глядя на наши па-де-де, дружно возрадуется и закричит: «Брависсимо!».

«Ага, а плохим танцорам станут отрывать то, что вечно мешает плохим танцорам,» – замечает Флора. «Зато они смогут хорошо петь в хоре!» – быстро парирую я.

Она взяла за обыкновение подглядывать через плечо за тем, что я пишу. И, как всякая женщина, стремится разрушить складывающуюся на наших глазах идиллию. Обычно я закрываю глаза на её проделки. Но сейчас не могу ей этого позволить. Ведь дело касается судеб страны!

ПОЭТИЧЕСКОЕ ИНАКОМЫСЛИЕ

После Пастернака стихи писать нельзя, вернее, писать в традиционной манере невозможно, поскольку априори будет хуже. Поэтому начинаются поиски выхода из пастернаковского лабиринта: Бродский находит его в английской поэтике, Айги – во французской, Соснора – в неофутуризме. Бурич предлагает свой вариант – удетероны.

Сам Владимир Бурич так характеризует свой стих:

«Законченный текст, состоящий из одной авторской строки, называется удетероном (от греческого «удетерос» – ни тот, ни этот)».

Вот, пример его удетерона:

Октябрь в России

переломная пора года

ни снега

чтоб стала видимой капля крови

ни цветов

чтоб украсить свежие могилы

«…Бурич придумал свободный стих, чтобы выразить именно своё инакомыслие. Он действительно ни на кого не похож, несмотря на влияние современной ему польской поэзии – от неё у него только свободная форма и склонность к женским окончаниям строки», – писал о нём товарищ по поэтическому цеху Вячеслав Куприянов.

При жизни В. Бурича вышел всего лишь один его поэтический сборник – «Тексты» (изд. «Художественная литература», Москва, 1989 г.), который сразу же стал нашей настольной книгой. В прошлом году издательство ОГИ выпустило итоговый том «Тексты. Собрание сочинений» Владимира Бурича, подготовленный его вдовой поэтессой Музой Павловой.

спокойный и трезвый

как анатомический атлас

стоящий рядом с историей философских учений

придя к выводу

что быть сильным так же пошло как быть слабым

что быть богатым так же пошло как быть бедным

что быть храбрым так же пошло как быть трусом

что быть счастливым так же пошло как быть несчастным

что прикладывать к чему-либо руки

так же пошло как держать их в карманах

прошу вас

считайте что меня не существовало, – писал Бурич.

При всем уважении к Мастеру, мы не согласны: поэт Владимир Бурич не только существовал и украшал наше художественное сообщество, но и сейчас ярко сияет на небосводе отечественной поэзии.

Куда поместить святыню?

Над кроватью,

на обозрение случайной партнёрши?

Под надгробной плитой

осквернённой изображением свастик?

В книгу

которую найдут и откроют

чистые руки

онаниста?

В душу

рядом с плевками?

Куда

куда поместить святыню?

Зажми в кулак

и так ходи

не разжимая!

И мы идём по жизни и литературе, сжимая в руке толстый том «текстов» Владимира Петровича Бурича (1932-1994).

СТОЛЕТНИЙ ЮБИЛЕЙ МАМЫ

12 ноября исполнилось 100 лет со дня рождения моей мамы – Тереховой Неонилы Борисовны. Не смотря на все свои старческие уже хвори и недомогания, дурную ноябрьскую погоду и проч., не поехать на кладбище в этот день и не положить цветы на её могилу, было просто невозможно.

А похоронена мама на старом кладбище города Прохладного, что в 60 километрах от Нальчика, где я сейчас живу. В Прохладный мы переехали в 1964 году из Ангарска, закрытого тогда сибирского города, где прошло моё детство. После того как глава нашего семейства дедушка – крупный строительный начальник вышел на пенсию, старики стали искать варианты переезда на юг, и так удачно легли карты, что вскоре все мы – дедушка, бабушка, мама и я – оказались на Кавказе, на юге России, в Кабардино-Балкарии.

Теперь с этим городом – Прохладным меня связывает только кладбище, на котором покоятся мои старики – дедушка Борис Герасимович, бабушка Мария Фёдоровна и мама. И где, в одной могиле с дедом, моим старшим другом и наставником, надеюсь обрести вечный покой и я.

Утром в точно назначенное время за мной заехал знакомый таксист и мы отправились в сторону Прохладного. Дорога была как в фильмах Феллини: из густого тумана выплывали причудливые очертания деревьев, сельских домов, сигналящих автомобилей, дорожных развязок, магазинчиков и бывших колхозных полей, ставших частными или кооперативными садами. Водитель сосредоточено следил за дорогой.

А я рассказывал ему различные байки про маму и наше семейство. Например, как вечером 12 апреля 1961 года в наш 3 «Б» класс ворвалась моя мама и с порога закричала: «Человек в космосе!». И мы все – сорок мальчишек и девчонок – вскочили с парт, стали обниматься и кричать «ура!». Имя первого космонавта нам тогда ещё ничего не говорило, но мы знали, что живём в самой прекрасной стране в мире, и радовались этому.

Или как я до десяти лет называл дедушку папой, пока мальчишки во дворе не объяснили мне, что муж бабушки не может быть моим отцом, и я с рёвом побежал домой. «Вы меня всю жизнь обманывали: Боря – мой дед, а не папа!», – закричал я с порога. И тогда мне показали фотокарточку мордатого майора, сделанную в мае 1945 года в освобождённой Праге. После этого вопрос об отце мною больше никогда не поднимался.

Снова он возник, когда меня брали на службу в особый отдел. Командир сказал: «Ты написал в анкете: сирота, мол, отец с семьёй не проживал. Узнай у матери его последний адрес, мы проверим». Через некоторое время подполковник Путилин вызвал меня к себе и показал справку на отца: «И запомни, сынок, ты – не сирота! У тебя есть Родина, партия и Комитет государственной безопасности!».

Когда мы подъезжали к Прохладному, тумана уже не было, был обычный серый осенний день. В районе железнодорожного вокзала остановились возле цветочного магазина, и я купил в нём букет роз для мамы и по букету гвоздик бабушке и дедушке.

Старое кладбище в Прохладном расположено возле городского базара, являющегося по выходным центром общественной жизни города. Объехав его, остановились у дальнего входа на кладбище. Я взял букеты и направился на встречу со своими стариками.

Зашёл на кладбище, и не узнал его! За те два года, что я не бывал здесь, кладбище разительно изменилось: исчезли проходы между рядами могил, новые захоронения делались впритык друг к другу, всё обозримое пространство было заполнено православными и католическими захоронениями. У меня всегда был опознавательный знак нашего участка – посаженный мною возле могилы деда кипарис, но за прошедшие почти пять десятилетий дерево значительно выросло, и кроме того, кипарисы появились и возле других могил. А дорожка из гравия, после поворота которой, через несколько метров надо было пробираться между могилами, просто исчезла.

Короче, я как сыскной пес, пробирался на восток и запад между могилами к виднеющимся на горизонте кипарисам, и не найдя своего участка, сворачивал на другую линию и опять искал кипарисовый силуэт. Так я метался не менее получаса. Уже пришла даже мысль возвращаться к такси, и приехать в другой, ясный день, чтобы с запасом времени спокойно разобраться с ситуацией. Но куда было девать букеты? «Господи, помоги мне! Не дай сгореть со стыда: я не могу найти могилу мамы!», – невольно воскликнул я и перекрестился.

И что вы думаете? Через несколько минут я заметил знакомые очертания нашего участка захоронения. А когда пробрался к нему, то просто расплакался, обнимая и поглаживая могильные плиты своих стариков. Положил цветы к памятникам и пообещал, что впредь, хотя бы раз в году, буду навещать их.

Когда вернулся к ожидавшему меня такси, и рассказал водителю почему так задержался, он сказал: «Ничего страшного! Главное, что ты нашёл могилы своих стариков!». И мы поехали обратно в Нальчик.