…И кажется хаос раем…

Рубрика в газете: Поэтический альбом, № 2020 / 29, 30.07.2020, автор: Александр ЛОШКАРЁВ (г. ЛИПЕЦК)

Александр Лошкарёв родился в 1993 г. Окончил Липецкий государственный педагогический университет по специальности преподаватель истории и МХК. В 2020 году стал лауреатом Липецкой областной премии им. Е.И. Замятина. Автор сборника стихов «О неслучайностях земных».

---

* * *

Помню в детстве, в моём замкадье,

в общежитиях и заброшках

постигалось: не все мы – братья,

ни по разуму, ни по роже.

Первым бей. Начинай с начала –

понималось довольно просто.

И звучало, не прекращаясь,

эхо канувших девяностых.

 

* * *

Сколь верёвочку не верти,

а написано на судьбе:

неизбежен конец пути –

возвратишься назад, к себе.

Оттого и спешу встречать

проходящие поезда.

Собачонкой худой печаль

по перрону туда-сюда.

Где скучающие часы,

чемоданная толкотня –

я шепчу себе: блудный сын,

отыщи, отыщи меня…

 

* * *

В какие ни ткнёшься ворота,

куда ни направишь коня –

всё чудится: ждёт меня кто-то

на склоне продрогшего дня.

Над тёмной прогалиной ночи

зажжён для меня бледный свет.

И нет на земле одиночеств,

ненужности нет.

 

* * *

Пока ещё трамваи живы,

мне кажется, и я живу

не тощей справкой из архива,

а наяву.

 

Стук металлического сердца

вновь одурманивает сном,

и катится вагон по детству,

где я в окно

смотрю у мамы на коленях,

и жизнь проста, как дважды два,

а город полон удивленья

и волшебства…

 

Вези. Я памятью укроюсь,

пробив по карточке билет

туда, где самый близкий голос

и только свет…

…Фонарный по глазам. Разбужен,

сойду в бесснежье декабря.

Толкутся несколько пьянчужек

у фонаря.

Чего там?

«Выпить…

Сделай милость…»

Какой-то бред про Новый год…

 

Нет мелочи, и детство скрылось

за поворот.

 

* * *

Февральский белый шум – холодный снег,

в котором одинокий человек

идёт куда-то и картину портит.

Запорот кадр, зачёркнута строка,

но улица – просторна и легка –

летит со снегом и себя не помнит.

Сквозь белизну, разлитую кругом,

летит куда-то город целиком,

неся свои заборы и заботы.

А человек, дошедший до угла,

пропал, как жизнь, которая была

темна и чужда этому полёту.

 

* * *

Примеряю весну, как пальтишко

с чужого плеча,

от тепла поотвык, словно гость

в своём собственном доме.

Сколько солнца сокрыто

в привычных давно мелочах –

трёх дворняг у пруда покормить

с огрубевшей ладони,

на согретой скамейке присесть –

и нисколько не жаль

отошедшей зимы – это было давно

и не с нами.

Наклонившись, сорвать

и в неловких руках удержать

неба синюю тишь – ведь растёт,

не боясь, под ногами.

 

* * *

Налитые водкой лица

и речи в три этажа.

По сцене кружит девица,

о чём-то своём визжа,

в гудении зала спёртом

бессильная протрезветь,

швыряет на три аккорда

рожденье, любовь и смерть.

И кажется хаос раем,

и слушаешь, разомлев.

 

…Кого-то в углу пинают

под этот блатной напев.

 

* * *

Дождя музыкальные пальцы

с утра на оконном клавире.

Замри, ошарашенно пялься,

как будто такое впервые.

Как будто мелодия эта

окрест созывает прощённых –

проход на ковчег без билета,

ждёт Ной у подъезда хрущёвки,

неспешно дымя беломором,

глаза протирая спросонок…

 

И что-то про волны и море

звучит с этажа из колонок.

 

* * *

А небо застелено белым бельём,

как койки в больнице.

Соседи вздыхают о чём-то своём

со скукой на лицах.

Но ангел в курилке – спокоен и строг

без фальши и грусти –

сказал: карантин отмотаешь, браток,

и к саду допустим.

 

* * *

Чтобы ворваться без спроса

музыка время найдёт.

Взвизгивать будут колеса,

будет мычать идиот,

скверно играя немого,

мелочью грязной бренча,

что-то про бренность земного

и вековую печаль.

Лязг полумёртвых трамваев,

птичий и бабий галдёж –

музыка эта живая –

в жизни живей не найдёшь

для пиджаков и спецовок,

для площадей и трущоб.

Музыка вечна. Жаль, слово

не появилось ещё.