Испытание и преодоление

Рубрика в газете: Коллекция ИД Максима Бурдина: Выдающиеся писатели России и русского зарубежья, № 2024 / 36, 20.09.2024, автор: Тамара ЖУКОВА (с. Злынь, Орловская обл.), Светлана РЯБИНИНА (г. Киров), Татьяна УРАЗОВА (г. Невинномысск)

Традиционный для русской литературы жанр социографической прозы ценен тем, что это всегда печать времени. Художник слова запечатлевает свою эпоху, портреты современников и характерные ситуации, сохраняя для потомков незамутнённый образ недавнего прошлого. Когда же социографическую прозу создают женщины, рассказанные ими истории приобретают особую душевность и эмоциональную наполненность. Приглашаем читателей соприкоснуться с непростыми судьбами героев, созданных мастерским пером трёх замечательных женщин-прозаиков: Тамары Жуковой, Светланы Рябининой и Татьяны Уразовой.

 

Максим БУРДИН,

издатель, писатель, публицист,

общественный деятель

---

 

 

Родилась в 1950 г. в селе Злынь Знаменского района Орловской области. Учитель русского языка и литературы, кандидат педагогических наук. Имеет около 50 научных работ. Почётный работник СПО РФ, участник энциклопедии «Лучшие люди России» (2009). Публиковала рассказы в газетах «Истринские вести», «Учитель». Победитель VI Всероссийского конкурса педагогического литературного творчества «Музы».

 

ВОЕННАЯ КОСТОЧКА

 

Когда нашему сыну исполнилось восемь лет, мы подарили ему смартфон, то есть очень-очень умный телефон. Он так радовался, что даже забыл про строгое наказание за озорную выходку в школе, где он бегал по коридору первого этажа, стрелял пульками из жёваной бумаги и попал в охранника. И хотя тот, заметив мою строевую выправку, заверил меня, что совсем не в обиде и что у пацана точно есть военная косточка, жена всё-таки решила лишить парня прогулок на некоторое время, а навороченный телефон, по её хитрому умыслу, должен был в дальнейшем служить в качестве орудия слежки. «А не установит ли он за нами тотальный контроль, когда мы состаримся, вместо того чтобы подать стакан воды? Кто из него вырастет под таким неусыпным вниманием?!» – спросил я с укоризной. Но она была неумолима: по её мнению, хотя ребёнок имеет право на личную жизнь, лучше всё-таки постоянно держать его в поле зрения. Тогда я решил рассказать ей о своём деревенском детстве и о том, что учиться принимать верное решение в сложных ситуациях надо уже с малых лет.

Каникулы я обычно проводил вместе с отцом, который для этого брал отпуск, чтобы не обременять моим присутствием своих старых родителей, хотя бабушка и дедушка не считали моё пребывание у них чем-то отягощающим. Отец помогал им ухаживать за садом, за грядками с овощами, старался поддерживать дом в порядке. Бабушка готовила еду, а дедушка смотрел за небольшим пчельником, находившимся в дальнем углу сада. Все занимались своими делами, а в деревне они никогда не заканчиваются, и считали, что для моего полноценного отдыха на природе, на свежем воздухе, нет никакой опасности, а только лишь одна польза. Тем более что через дом на нашей улице жил мой неразлучный друг, который был младше меня почти на два года, и его тоже звали Мишка.

Лето, когда я окончил второй класс, выдалось очень жарким, но это не мешало нашей деревне разрастаться за счёт строительства коттеджного посёлка на берегу пруда. Мы часто ходили смотреть, как растут невиданные в нашей местности этажи, и даже подружились с рабочими, должно быть, скучавшими по своим детям, находясь в длительной командировке.

В этот злополучный день с самого утра отец ходил по огороду с пакетиком борной кислоты, охотясь на муравьев, расплодившихся в грядках, и жаловался дедушке:

– Просто не знаю, что делать. Совсем одолели, просто звери какие-то! Ничем их не выгонишь.

– Да, настырный народец! Раскопай их жильё – тут же новое построят. Натащат мусора, хвои, наделают ходов – и по-прежнему живут припеваючи, – вторил дедушка.

– Ещё и налетают, как собаки, и кусаются, – продолжал ворчать отец. – А ты, сынок, куда собрался так рано? Ты читать-то не разучишься, пропадая целыми днями на улице?

– Я сегодня уже немного читал – про двенадцатый подвиг Геракла. Сейчас пойду к Мишке, а потом на рыбалку.

– А ты позавтракал? – подключилась бабушка. – Я оставила для тебя на столе манную кашу.

– Позавтракал, – соврал я, с отвращением вспомнив про надоевшее детское блюдо.

Все успокоились: привыкли, что я часто провожу время у соседей, так же как и Мишкина бабушка думала, что он находится у нас. А на самом деле почти всегда всё шло по другому сценарию.

На этот раз, встретившись, мы решили отметиться на стройке – может быть, как иногда получалось, удастся что-то заработать.

Добежали до затейливого строения, с балконами и башенками, откуда доносился зудящий звук электрической пилы, заглянули в ещё не застеклённое окно на первом этаже, но никого почему-то не увидели. Тогда решили войти в дом через дверь. Мишка первым ступил на порог – и вдруг с криком куда-то провалился. Я оторопело заглянул вниз: знакомый бородатый рабочий в промасленной куртке поднимал его с земли со словами:

– Семёныч, тут Потапычи прибыли, один прямо как с неба свалился.

Я испуганным голосом пробормотал:

– Вчера же здесь был настил из досок.

– Подвал строим. Тут гараж будет, – коротко пояснил Мишкин спаситель.

– Как там пацан? Цел? – спросил откуда-то сверху Семёныч.

– Цел и невредим, только напуган.

– Ну, теперь они научатся смотреть под ноги, – строго произнес Семёныч.

– Мы не Потапычи! – возразил Мишка. – Я Михалыч, а он Иваныч. Дайте нам какую-нибудь работу, пожалуйста.

– Ну, точно живой! Да ещё что-то просит! Потапычи вы всё равно – неуклюжие такие! Ладно. Косить газон возле дома хотите? Ведь вы уже пробовали. Шакарбек, заведи им агрегат, пусть потрудятся, – обратился он к бородатому.

Мы не сразу поняли эту длинную фразу из-за незнакомого слова, обозначающего имя чернобородого, но потом с радостью принялись за благоустройство вверенной территории, что, между прочим, дома не представлялось возможным. Интересно было смотреть, как из-под движущегося механизма на месте взлохмаченной травяной поверхности начинает стелиться зелёный бархатный ковер. Шакарбек изредка подходил к нам и давал советы, которые очень помогали, несмотря на сложный перевод с русского на русский: «Косилка шёл вперёд – медленно, чтобы камень не выскочила; а когда шёл назад – выключай двигатель: вот так!».

Когда задание было выполнено, в награду мы получили полную коробку сникерсов. Она была тёмно-коричневого цвета с синей подтверждающей надписью и указанием на то, что здесь прячутся «суперпитательные» батончики с орешками. Счастливые, весёлые, мы шли домой, словно на праздник, предвкушая сказочный пир.

К трапезе приступили в нашей беседке – моём любимом укромном уголке, где всегда можно было отдышаться от дневного ошеломляющего марафона. Крыша этого лёгкого строения, а также стены до середины высоты представляли собой листы входившего тогда в моду стекловидного сотового поликарбоната, разделённого внутри узкими и длинными пустыми перегородками. К задней стороне крепился выцветающий старый ковёр, на котором по контуру всё ещё благоухали невиданные заморские растения, а в центре безмятежно паслись два гордых оленя. Всё это способствовало комфортному отдыху после нашей ответственной и шумной работы.

Переполненные впечатлениями, мы наслаждались сладким угощением, со смехом вспоминая подробности удачной утренней прогулки:

– А здорово управлять машиной! – признался Мишка. – Ведёшь её и думаешь, что ты прямо-таки герой. А к громкому звуку мотора я уже совсем привык.

Тут он прервал речь и остановил недоуменный взгляд на стене за моей спиной. Я повернулся назад и тоже замер в изумлении, перестав жевать: в сотах поликарбоната кто-то шевелился. Мы приблизились: полупрозрачная стена представляла собой большой светящийся экран, внутри которого кипела жизнь. Сотни маленьких чёрных тружеников-муравьёв шустро обустраивали новое жильё, затаскивая в ячейки мох, мелкую траву, мягкие иголочки зелёных туй, растущих в саду.

– Они сооружают прямо-таки настоящий небоскреб! Наверное, мой отец сегодня утром напугал их, согнав с мест, – предположил я.

Мы зачарованно разглядывали этажи стремительно растущего муравьиного дома, будто это было широкоэкранное кино, забыв про сладости и наши дальнейшие планы. Тут Мишка начал свой комментарий:

– Смотри, смотри, два муравья тащат яйцо – один держит его лапками спереди, а другой сзади. А вот к ним подбирается третий, и они немножко его побили.

– Они не побили его, а проверили с помощью прикосновения и приняли его помощь. Ведь у каждой семьи свой запах, и чужого эти умники всегда почувствуют. Когда научишься читать, узнаешь много нового про этих интересных насекомых. Я тебе подарю одну хорошую книгу про них, – ответил я взволнованному Мишке.

– А ведь они почему-то уже обратно это яйцо тащат. Всё ползают, бегают, суетятся, а один муравей встал на задние лапки и смотрит на нас. Наверное, напугался, ведь мы очень близко подошли, – продолжил наблюдения Мишка.

– У мурашек плохое зрение. Должно быть, он солдат и заметил какое-то движение с нашей стороны и таким образом предупреждает своих товарищей.

– А вон там муравьи целуются. Совсем с ума сошли от радости, что будут теперь жить в небоскрёбе.

– Они не целуются – это няньки и так они кормят молодых муравьёв.

– А где же они берут еду?

– А вон там! Видишь? Сборщики несут в толстых брюшках молочко своих коров, садовых тлей, за которыми сами же и ухаживают.

– Когда же наконец я пойду в школу и тоже буду всё знать! – с грустью произнёс Мишка. – А ведь нам надо ещё успеть на рыбалку. Если я опоздаю к обеду, бабушка рассердится.

– Хорошо, идём на пруд, – согласился я. – Потом досмотрим этот телевизор.

Полдневная жара усиливалась, но это не могло нас остановить. Червей нашли быстро – они прятались под досками у входа в сарай. Взяли удочки. Мишкино удилище оказалось немного длиннее моего, и я подумал о том, что таким сложнее управлять.

К пруду вела тропинка, заросшая лопухами и крапивой. Сквозь ивовые заросли радостно блистала тёплая водная гладь. Начали рыбачить. Немного посидели, ожидая клёв. Вот у Мишки удочка задёргалась – и вдруг вырвалась: должно быть, крупная рыбина попалась. Он забрался на иву, наклонился над водой, качаясь на ветках, и стал ловить уже не рыбу, а удочку, – и свалился в пруд. Я прыгнул в глубину и стал хватать его за одежду, опасаясь, что он может утонуть. Мы барахтались в корнях у края скользкого глинистого берега, запутались в них, пытаясь выбраться из водного плена, и уже не думали ни об уплывающей удочке, ни о рыбе. Тут я заметил, что рядом с нами болтается в мутной воде ещё один персонаж – страшная чёрная змея, должно быть, потревоженная нашей возней. Мы стали кричать, хотя знали, что на пруду в это время никого нет. К счастью, всё закончилось благополучно: на голове у пловца засветились два жёлтых пятнышка, выдававшие в нём безобидного ужа.

Удочку потом прибило к берегу, но, к нашему огорчению, без ожидаемого улова. Потом выяснилось, что и баночка с наживкой исчезла, – по-видимому, мы нечаянно обронили её, пока выбирались из воды. В общем, порыбачили. Оставалось немного просохнуть и возвращаться, иначе попадет за опоздание на обед.

Пообедали наскоро, кое-как, под неодобрительные замечания со стороны старших. Ведь в беседке возводился муравьиный небоскрёб. Еле дождались, когда наше новое кино продолжится.

И вот мы снова перед экраном… А он пуст! Только на дне осиротевших ячеек всё ещё оставались следы строительного мусора – мелкие моховинки, зелёные иголочки туи, и лишь в нескольких сотах изредка трепыхались какие-то большие насекомые с крыльями. Создавалось впечатление, что муравьи поспешно покинули новое жилище, утащив с собой весь свой скарб.

– Папа, – закричал я, – это ты сделал! Как ты мог?!

– А что случилось? – спросил отец удивленно.

– Тут муравьи в стене себе жильё строили, а сейчас их нет. Ты их, наверное, водой залил. Вон шланг валяется.

– Мишаня, я ничего не делал. Из шланга я полил яблоню, ведь уже несколько дней жара.

– А почему же муравьи ушли? – продолжал я упрекать отца.

– Да просто на солнечной стороне горячо, и они не вытерпели, – объяснил он.

Я подумал, что, наверное, это была правда: на ярком солнце они не смогли жить и теперь ищут новое место. Только остались навсегда в разогретых сотах их беспомощные крылатые отцы.

Мишка продолжал неотрывно смотреть на опустевшую стену, внутри которой всё ещё шевелились несчастные мураши.

– Смотри, Мишаня, они умирают! Старенькие стали! Не смогли выбраться, – с убитым видом произнёс мой друг.

Я объяснил, что, должно быть, по муравьиным законам срок их жизни подошёл к концу, и в этом нет ничего противоестественного. Хотя мне было так же горько.

Мы некоторое время молча сидели в беседке, переживая потерю, забыв про сникерсы.

– А давай сходим в лес, найдем там какой-нибудь муравейник и ещё побудем с мурашами, – предложил я расстроенному Мишке. Он с радостью согласился.

Я засунул в рюкзак коробку с оставшимися сладостями, и мы отправились в поход. Надо было бы взять компас, но я подумал, что шум машин на шоссе будет слышен и в лесу.

Еле заметная тропа к лесной опушке проходила по краю неширокого поля мимо ручья, прячущегося в ивовых кустах. Солнце стояло почти над головой и освещало чёрную, недавно вспаханную, ещё дышащую паром поверхность и трактор, сиротливо дремавший посреди одинокого пейзажа. Над свежей пашней, перекликаясь, летали птицы. Мы шли и придумывали сказки про муравьёв.

Моя сказка была такая: когда семья стала большая, решили муравьи построить новый дом – большой, высокий, с кладовыми и столовыми, со спальнями и комнатами для охраны. Они натащили много гусениц и радовались, что всё получилось удачно. Но неожиданно стали пропадать муравьиные личинки. «В гнездо проник враг!» – забеспокоились солдаты и стали его выслеживать.

– Выследили? – не вытерпел Мишка. – Кто же это?

– Это одна из гусениц. Она стала расти, расти и выросла очень большая. Солдаты обнаружили её и выгнали.

– Так, значит, у муравьев тоже могут быть шпионы и диверсанты?

– Конечно, сколько угодно!

– Жила-была королева Мураша, – начал Мишка свою сказку загадочно. – Она жила в большом доме вместе со своей семьей. И вот однажды к дому подошёл ёж и загородил вход. Лег перед дверью и никого не выпускает.

Тут рассказчик замолчал.

– Ну и что дальше? – спросил я. – Как муравьи боролись с ежом-диверсантом?

– Да никак. Они проползали между его иголок.

Мы шли вдоль заросшего берега ручья и наслаждались простором и тёплом летнего дня. Я хотел спросить про судьбу Мураши, но вдруг рядом с нами листья ивняка зашевелились, раздвинулись, и из кустов вылез совсем голый мужчина. Мы забыли про муравьёв и испуганно смотрели на него. Он был совсем такой, как на картинках о Древней Греции, – высокий, загорелый, плотный, с сильными руками, будто появился из сказки, только без пращи. Мы уже ждали, что он заговорит громоподобным голосом. А он совсем обыкновенно спросил: «Пацаны, вы что тут делаете?». Мы, конечно, не могли признаться такому непонятному персонажу, что наша цель – изучение муравьиной жизни (может не поверить!), и сказали, что идём в лес за грибами. «Смотрите не заблудитесь», – предупредил он и невозмутимо, неспешной, величавой походкой гордого атланта направился к трактору. Должно быть, он приходил к ручью, чтобы окунуться в прохладную воду, ведь в солнечный день в кабине очень жарко.

Мы немного оторопели от такой встречи и некоторое время круглыми глазами смотрели ему вслед, постепенно осознавая, что это не сказка, но потом успокоились и продолжили путешествие в тайны леса.

Муравейник попался далеко не сразу: большая шевелящаяся куча из листьев, палочек и хвоинок находилась между двух растущих елей. Я сказал, что там, внутри, очень много камер и ходов. Мишка подошёл посмотреть и тут же отшатнулся, потому что шустрые хозяева успели забраться в его ботинки и больно кусались. Он сел на корягу и стал вытряхивать драчливых преследователей, но они, похоже, не желали сдаваться. Мы побыли ещё немного возле этого лесного небоскрёба и подумали о том, что он гораздо сложнее, чем человеческий, и что нам надо учиться у муравьёв строить дома. Жаль, что внутреннее устройство необыкновенного жилища нельзя было разглядеть.

– Наш деревенский небоскрёб намного интереснее, – сделал вывод мой друг.

– Здесь, конечно, тоже неплохо, но в беседке случилось прямо-таки чудо! – подтвердил его мысль я.

Тут мы заметили муравьиный ручеёк и пошли за ним, чтобы узнать, куда спешат наши маленькие труженики. Некоторое время двигались по усыпанной еловыми иголками почве, безуспешно высматривая хлопотливых бегунов в рыжей пожухлой траве.

– Надо возвращаться домой, – наконец рассудил я и достал из кармана смятую коробку с оставшимися сладостями.

Когда пиршество закончилось, выяснилось, что мы потеряли дорогу. Стали вспоминать, с какой стороны на деревьях растёт мох. Но тут сквозь шум ветвей почудился еле слышный звук мотора, и мы двинулись в ту сторону. Вот впереди что-то засветилось. Мы подумали, что это край леса, и прибавили шагу, но до опушки так и не смогли добраться. Остановились, чтобы передохнуть, и тут Мишка увидел под деревом коробку от сникерсов.

– Смотри, Мишаня! Тут кто-то недавно проходил, и скоро мы выйдем на дорогу!

– Так это же наша коробка! – сообразил я. – Значит, мы ходили по кругу.

– Что же нам делать? – совсем загрустил мой друг. – Тут, наверное, медведи и волки водятся.

– Я так не думаю, – опроверг я его предположение. – Они отсюда давно сбежали, так как кругом шоссе. Давай лучше звать на помощь. Может быть, кто-то отзовется.

Мы стали кричать: «Ау! Помогите!». Минут через пятнадцать, когда я почувствовал, что уже охрип, послышался лай собаки, а потом из-за кустов появился грибник с корзиной, полной жёлтых лисичек. Он спросил, как мы здесь оказались, и очень удивился, узнав о местоположении нашей деревни: «Далеко вы забрались! Но ничего, идёмте за мной в посёлок, а потом я отвезу вас домой».

Нашей радости не было предела. И действительно, он оставил возле своего дома корзину с грибами, велел срочно сесть в машину, потому что уже начинало темнеть, и мы поехали. По дороге попросили довезти нас только до поворота, а дальше мы пойдём пешком, потому что родственники не простят такой проступок и потом не пустят на улицу. Он нас понял.

И вот, присмиревшие, в предчувствии карательных мер, подходим к дому. Тут нас догоняет незабываемый наставник Шакарбек: «Привет, большая труженик! Опять ходила на работу?». Мы обрадовались его появлению: теперь наши близкие ничего страшного не заподозрят, увидев рядом взрослого.

Все как раз в тревоге, сердитые, стояли возле калитки, и Мишкина бабушка тоже. Отец, насмешливо отводя взгляд в сторону, отругал меня за позднее возвращение, а моего друга бабушка отчитала за опоздание к ужину. В общем, опять пронесло.

Теперь, с высоты своего зрелого возраста, я думаю о том, как здорово, что в детстве нам была предоставлена возможность иметь личное жизненное пространство, что делало нас вполне самостоятельными.

После моего пылкого недвусмысленного повествования жена долго в нерешительности ходила с телефоном в руках. А потом какие-то запреты всё-таки сняла – значит, подействовало.

---

 

 

Живёт в городе Кирове. По профессии инженер. Член-корреспондент Международной Академии Наук и Искусств. Печатается под псевдонимом Фотиния. Публиковалась в коллективных изданиях ИД Максима Бурдина, издательства «Четыре» и других. Автор детской книжки-раскраски «Весёлый апельсин» и литературного развивающего пособия для детей 3-6 лет «Я знаю. Я могу».

 

СЛУЧАЙ В ЛЕСУ

 

Получилось так, что мы с братом приехали к родителям практически одновременно. Братишка из армии пришёл, а я – с дочкой после развода. Период – середина девяностых. Самое время, когда любую вещь достать – умудриться надо, поскольку в магазинах пустые полки стоят. А брату после армии все вещи не подходят. Посёлок – в середине тайги. До ближайшего города сто пятьдесят километров. Пока нормально работали экспедиции, сообщение было регулярным: два раза в неделю самолёт и один раз – вертолёт. В летнее время – ежедневно по реке на ракете. Только время зима. Зимник, конечно, есть, да машин нет. Работает правило: либо собственная, либо договаривайся с кем хочешь… даже в больницу проблема! Хоть свой бензин заливай в «скорую»! Самолёты и вертолёты так и вовсе отменили – нерентабельно! Вот так-то…

Впрочем, вперёд уехали без проблем. Договорились, всё нормально. А обратно – машина сломалась и вынуждена была встать на ремонт в городе. А мы? Мало того, что братишке одежду купили, так ещё и продукты, так сказать, с запасом. Кто жил в это время, помнит: покупали всё, что достанешь, лишь бы денег хватило. Ну, с деньгами проблем не было, так что вес получился приличный. Одних куриных окорочков взяли коробку целиком, а кроме них ещё… На круг если взвесить – около ста килограмм примерно веса! Мы ж собирались на машине. И что теперь? Ждать? Только непонятно сколько, да и дома волнуются, ждут. Мало ли что, вокруг тайга, деньги немалые… все бывает! В общем, с ума сходить будут. Сотовые после уже появились, в то время про них еще и не слышали, в основном. Короче, мы прикинули и решили идти пешком. Любая машина, что встретится, – подвезёт, это правило севера – по-другому никак. На улице – минус приличный, за сорок давит, так ведь идти будем, да и груз у нас на руках – не замёрзнем.

Конечно, брат взял большую часть на себя, ну и мне досталось. Казалось бы, вроде не так и много, но это если просто поднять и опустить, а тут идти – часами. Мы сначала рассказывали друг другу свои новости, затем перешли на анекдоты. Стемнело. Мороз крепчал с каждым часом – можно было понять и без градусника. Есть приметы такие: появился туман – около сорока, а дальше, чем гуще туман, тем холоднее. При минус пятидесяти и вовсе легко проверить: если плевок, извините за эстетику, до земли пока летит, замёрзнет – гарантия: ниже отметки пятьдесят. Да и не только это. Правда, замерзать стали лишь небольшие участки, самые уязвимые. Мы же вообще взмокли – груз-то нести надо! Вскоре стало понятно – машин не будет. До посёлка – далековато… Прошли, наверно, половину, не больше! Решили развести костёр, благо дров хоть отбавляй – кругом выбирай на вкус, только снег не то что по колено – по грудь, да с двух сторон от дороги – ямы, значит, там до двух метров наметено, как минимум. Взяли огромный ствол дерева, сухостой, развели костёр. Пока дерево горело, сварили чай, поджарили сосиски, хлеб. Ну чем не пикник?! Согрелись. Так и решили ждать утра здесь – дойти всё равно уже не успеем. Тайга ошибок не простит. Она на этот счёт сурова. Только лесные жители, видать, тоже голодные, решили присоединиться к нашему столу! Вероятно, запах от сосисок, окорочков, рыбы… возбудил их аппетит. У них обоняние – нам и не снилось такое! Так или иначе, вокруг нас начали собираться парные светящиеся «огоньки»! По мере прогорания дерева эти светящиеся в темноте глазки подходили всё ближе. Вскоре круг вокруг нас замкнулся. А следом – наш костёр начал терять свою интенсивность, иными словами, дерево стало прогорать, огонь уменьшился. Наши непрошеные гости такому обстоятельству явно обрадовались. Мы их уже видели – подошли совсем близко. А машин всё не было. Да мы уже и не ждали – ночью не ходят. И тут, чтобы разрядить обстановку, я со смехом сказала:

– Лёш, а как думаешь, на сколько нам хватит коробки окорочков, если их раскидывать?

– Куда?

– Нашим гостям.

Алексей засмеялся.

– Только раззадорим!

– Зато время выиграем!

– Ага, по одному в разные стороны. И пусть друг с другом дерутся!

Посмеялись вволю, прикидывая, как это будет выглядеть. Наш смех летел в звенящей тишине тайги. Даже оппоненты на какое-то время чуть отступили. С чего бы это?

Вспомнили, что окорочка не единственное угощение, которое мы способны им предложить.

– Слушай, а тушёнку вскроем или прямо банками?

Снова взрыв хохота. Дерево почти прогорело. Подпитать костёр – нет возможности. Всё под глубоким снегом! Однако смех смехом, но надо что-то решать!

– Кира, ты бегать ещё не разучилась?

– Ты это к чему?

– Сейчас дерево прогорит, чуть-чуть осталось, я их задержу, а ты на дерево и вверх!

– Придумал тоже! Мозги от холода плохо варят?!

– Я тебе говорю дело!

– Я тебя одного не оставлю! Кажется, ещё не все забыла. Встанем спина к спине – отобьёмся!

– У тебя ребёнок! Опомнись!

Жёстко посмотрев на брата ледяным взглядом, спокойно ответила:

– Мы отобьёмся вместе! Как раньше. Если хочешь, можем продукты раскидать – хоть кого-то на время с их помощью отвлечём. Не все разом. И ещё – я не собираюсь тут помирать!

Брат посмотрел на меня:

– Мне легче будет, если знаю, что ты в безопасности.

Я рассмеялась:

– Ты это серьёзно? Отлично знаешь – с обеих сторон канава, я ведь в ней утону! Уйду под снег! Или забыл? У них ведь глубина не полметра!

В ответ он махнул рукой.

– А ты упрямая.

– Как и всегда.

– Знаю, но…

– Лёш… а разговор-то закончен!

И верно, от нашего костра остались лишь угольки! И тут мы отчётливо услышали призывный вой! Только и успела прокомментировать:

– Надо же, как люди прям. Даже перевод не требуется.

– В атаку!

– Точно.

Первых отбили легко. И тут… Услышали наше спасение – рёв дизелей. Где-то шла машина! В нас как будто влили несколько порций адреналина! Сил явно прибавилось, ведь спасение близко. Нужно лишь чуть-чуть продержаться!

Вот и машина. Прямо на ходу, ещё не доехав до нас, из машины в окна высунулись несколько человек, дали залпы их охотничьих ружей. На точность никто не надеялся – лишь на испуг. Водитель вовсю давил кнопку гудка. Шины визжали и буксовали, дорога была скользкой. Резкое торможение, занос. Только остановились – сразу все высыпали. Атака была отбита! Все тяжело дышали. Лишь спустя несколько минут присмотрелись – все друг друга знаем! С нашего посёлка. И снова рассмеялись – тут уже, скорее всего, было последствием стресса.

– Ну вот, а я думала, с кем-то познакомлюсь…

– А тут, оказывается, все свои! Салют!

– Как здесь оказались?

– За продуктами ездили.

– С кем?

– У них машина сломалась… Вот и пришлось.

– А остаться не судьба?

– Вы разве родителей не знаете? С ума сходить будут!

– И то верно.

– Вы откуда?

– С буровой. Смена. Ладно, грузимся. Правда, у нас всё под завязку…

Но ребята уже перераспределяли груз. Нашлось место и нам, и нашим вещам.

Нам протянули термос:

– Вот, возьмите. Выпейте.

Лёшка рассмеялся:

– Горячительное?

– Нет. Настой. Чай из травок. Быстро согреетесь, да и в себя придёте. Я его всегда в дорогу делаю. Мало ли? Дорога-то вон какая…

Мы пили горячий настой, который прямо ощутимо разливался по венам кипятком, словно лили кипяток на лёд. Сразу же потеплело. Ребята ехали и о чём-то шутили. А мы с братом просто смотрели друг на друга и улыбались. Обошлось.

 

 

ФЕРМЕР

 

На буровой контингент различный бывает: кто после института, есть местные, а есть и те, кто после отсидки остался в этих местах жить… Вот именно такой мужик у нас и работал. Всю жизнь по лагерям. Последний раз освободился и решил: «Зачем ехать? Там семьи нет, детей – тоже. Только «друзья», а с ними опять та же дорожка…» Вот только для себя он решил, что с него хватит. Завязал! Молодец. Ну и, подумав, остался здесь жить. Устроился на работу. Благо руки, что называется, из правильного места растут. Все у него спорится да получается. Быстро вошёл в курс дела и стал хорошим работником. Да только после вахты всё время отдыха сильно пил. С этим решили бороться. И вот его буровой мастер с ним заводит разговор:

– Слушай, Егорыч, ты мужик во всех отношениях молодец. Вот только зачем столько пить?

– Дак я ведь один… Что мне делать-то?

– От одиночества, что ли?

– А то!

– Так ты себе какую животину заведи. Откормишь, опять же, мясо будет. Да вон хоть свинью! Они большого ухода не требуют, растут быстро. Ну а свининка сам знаешь! Вот тебе будет и занятие, и радость. Там, глядишь, ещё кого заведёшь, коль во вкус войдёшь.

Егорыч подумал. Идея хороша со всех сторон. Понравилась, значит. Ну, раз так – зачем медлить? Смастерил стайку, стало быть, дом для нового обитателя. Сходил на ферму и купил. Принёс домой. Вроде всё нормально. Малыш ласковый и в руки идёт. Так он недельку с ним поулыбался, а ведь правда – глядя на него и сердце радуется! Пришла пора ехать на работу. Зашёл к нему простился: так, мол, и так, на работу надо! Ты тут без меня не скучай. И… оставил ему буханку хлеба! Никому не сказал, ни о чём не предупредил. Корм, конечно, заготовил. Он и стоит, положенное дело, – в доме, только ни с кем не договорился, чтоб его кормили…

Приезжает обратно. Приходит домой. Огорода нет – всё раскопано (перерыто), словно здесь велись археологические раскопки культурных слоев глубокого прошлого. Дверь в дом взломана. В доме – полный бардак, всё перевёрнуто. Впечатление, будто точно знали, что есть бриллианты, не меньше, да никак не могли найти. Он бросился к ценностям – всё на месте. У Егорыча, понятное дело, шок. Во-первых, кто посмел к нему залезть, с его-то биографией?! И тут же возник второй вопрос – зачем? Даже обнаружив, что вся пропажа состоит из съедобного, и то не понял. Пока соседка не пришла. Та, завидев вернувшегося хозяина, заспешила к нему и ещё от калитки начала:

– Кто ж так делает, Егорыч?

– И тебе доброго здоровьишка. С порога зачем ругаешься?

– Ты что натворил?!

– Да это у меня очень много вопросов к тому, кто здесь был.

И он обвёл руками огород с домом. На это соседка со смехом ответила:

– А ты у своего узника спроси! Что ж ты, скотину завёл, сам на работу уехал, а кормить его кто будет? Почему ничего не сказал? Мне ж несложно! А теперь что?

Тут только его осенило:

– Так это мой поросёнок всё натворил?!

– С голодухи ещё и не такое сделаешь!

– Я ему оставлял.

– Что?

– Буханку хлеба.

– И всё?! Да это ему на один день мало, самого сколько не было? Ну, тогда и принимай последствия!

– А где он сам?

– Кто ж его знает? Мы его давненько не видели!

Он прошёл к жилищу своего кабанчика. Даже неопытному глазу было понятно – его здесь уже давно нет. Да и способ исчезновения – классика. Подкоп. Делать нечего. Для начала отремонтировал пол в жилище. Всё сделал любо-дорого. Вот только где искать беглеца? Поиски окончились ничем. Решили, что не смог выжить. Хозяин погоревал, справил поминки, а вскоре вновь уехал на работу… Так пронеслось несколько месяцев. Возвращается в очередной раз с буровой Егорыч – от увиденного аж крякнул. В доме – будто стадо бегемотов резвилось. В огороде все посадки – исчезли, как по мановению волшебной палочки. Огород кем-то добросовестно вспахан. Местами разломано. Дверь ходуном ходит – на одной петле весит. Ой, что же происходит, наконец? Выручила всё та же соседка.

– Егорыч, твой «покойничек» объявился.

Он сначала даже обрадовался:

– Мой поросёнок выжил?

– Да он нас всех замучил – все огороды перепахал! Мы сначала понять не могли, чей. Теперь он в руки не идёт. Поймать нет никакой возможности. Хотели загнать. Куда там! Может, тебя вспомнит, так и получится…

– Он же маленький.

Соседка в ответ рассмеялась:

– Так ведь это когда было? Тут, как в известном стихотворении Маршака про даму и багаж.

– При чём тут стихи?

– Известное, знаешь: «Дама сдавала в багаж…»

– Да знаю я, о чём речь.

– И ещё спрашиваешь, при чём?! Там ей объясняли, что за время пути ваша собачка могла подрасти… Вот только её-то собачка выпрыгнула, а твой питомец реально подрос! Короче, ты хозяин – сам и лови его. Разреши наконец ситуацию! Дай хоть что-нибудь вырастить.

Выплеснув на него всё накопившееся в душе, она развернулась и ушла. Мда… проблема. Егорыч никак не мог взять в толк – неужели правда все местные беды и разрушения сотворил его подопечный? И если это так – что теперь с ним делать, и – главное – где искать свинью? К счастью, долго думать не пришлось – вездесущая соседка подсказала любимое время набегов. Приготовились, как положено по науке, впрочем, была надежда – признает своего «кормильца». Подросшее чадо не заставило себя долго ждать. Только дошёл до огорода – прямиком к картошке, нос в землю, и пока до конца борозды не дошёл – хоть ты что с ним делай – остановить не смогли. Как дошёл, развернулся, посмотрел. Тут у всех холодок по спине прокатился – у него глаза стали кровью наливаться! Ничего себе, «малыш»! Он головой мотнул и ринулся в атаку. В общем, разошлись с его помощью очень быстро. Только ведь делать-то с этим что-то надо!

Егорыч почесал затылок и говорит:

– Ну а какие варианты? Я ведь его брал для мяса. Кажись, пора в это самое мясо его и определять.

Короче, забить решили.

Только сказать проще, чем сделать. Не думал Егорыч, только вдруг руки задрожали, а перед глазами встал тот самый малыш, каким он его брал: миленький, игривый, розовый, подставляющий свою спинку, мол, почеши, и млеющий от этого удовольствия. Какой он был довольный! Позвал друга.

– Слышь, не могу я его порешить… Сделай ты, а? Я тебе, как полагается, – всё оформлю.

– Ладно, выручу. Только давай по сто грамм для храбрости.

Так и сделали. Распили бутылочку. Друг вышел. Через полчаса летит обратно – покусал. Да как унизительно! Ладно, обработали. Продезинфицировали изнутри и нервы успокоили. На это ушло ещё две бутылки содержимого.

Дальше – больше. Сколько выходило супротив него? Да только со всеми расквитался: кого боднул, кого куснул, кого так и просто напугал. С каждым разом желающих становилось всё меньше. Не помогали ни водка, ни обещания поделиться мясом. Да что ж такое? В конце концов, сам решил всё сделать. Взял своё ружьё, и началось!

Вот ведь вроде стоит. Вскинул его, прицелился и… садового туалета как не бывало, вместе с пристройкой (там газовый баллон стоял). А поросёнок лишь с визгом в сторону отскочил. Зато, повернувшись к обидчику, хрюкнул. Тут «хозяин» понял – пощады не будет! Быстро перезарядил ружьё, сразу же выстрелил в уже атакующего хряка. Мимо! За калиткой (ну, напасть какая!) проезжал на лошади участковый – под ним лошадь пала! Ой, мамочка! Ну, теперь будет! Да только Егорычу было уже всё до лампочки – его атаковали! Он с криком бросился наутёк! Да разве от здорового хряка убежишь? С перепугу забыл даже простое обстоятельство – стрелял он с крыльца! Вместо того чтоб забежать в дом через дверь, полетел во всю свою мощь, жить-то хочется, к окну. В один прыжок – надо же, вроде раньше рекордов не ставил, – запрыгнул на подоконник и тут же провалился вниз. Впрочем, сразу вскочил обратно, выпрыгнул, с громким криком: «Помогите!» – побежал навстречу участковому. Тот шёл узнавать, что за события происходят. Зачем подстрелили его лошадь? Ситуацию оценил мгновенно. Поросёнок-то, в отличие от хозяина, в дом попал, двинув дверь, как положено. В результате он его там уже поджидал! Егорыч приземлился прямо возле его морды! И тут же услышал:

– Хрю!

Как тут беднягу подняло! В одно мгновенье с визгом вскочил обратно на подоконник, а оттуда прямиком к участковому. Все жители таёжные, соображают быстро. Участковый одним движением выхватил пистолет и выстрелил. Хряк, бывший уже в прыжке, упал прямо к их ногам. Затем повернулся к Егорычу:

– Ты в него стрелял?

Но хозяин вроде не слышал. Участковый покачал головой, зашёл в дом, нашёл «успокоительное». Бутылка ушла только на то, чтоб у Егорыча проснулся дар речи. До утра он приходил в себя. С тех пор с разведением любых зверюшек вопрос был закрыт.

---

 

 

Живёт в Невинномысске. Окончила Ленинградскую лесотехническую академию им. С.М. Кирова. Лауреат и дипломант ряда городских и региональных литературных фестивалей. За литературную деятельность отмечена благодарственными письмами администрации Невинномысска и Министерства культуры Ставропольского края. Автор четырёх книг стихов и прозы. Публиковалась в изданиях «Три желания», «Истоки», «Берегиня», «Строка за строкой»и др. Член Российского союза писателей.

 

КАК НАДО ЖИТЬ?

 

Жизнь странная штука. Живёшь-живёшь и думаешь, что вот теперь ты точно поняла, как надо жить. Раньше я думала, что ни в коем случае нельзя жить, как соседка Эльза. У неё даже муж по струнке ходит. Выйдут они из подъезда принаряженные, гордые и никого не видят. В машину дорогущую сядут, словно олигархи. Но мне-то глаза не замажешь, уши не заткнёшь. Стены тонкие. Как она на Виктора Самуиловича орёт! Посуда в стенке дребезжит, и хрусталь в люстре звенит.

– Эльзочка, успокойся, тебе нельзя волноваться. Хорошо, хорошо. Что ты придумала? Какой адюльтер? Светланочка мой бессменный секретарь. У неё прекрасная семья. И у нас семья что надо!

– Семья! Кобель ты, а не мужик! За сыном надо смотреть, а не за юбками бегать. Кто за него ЕГЭ будет сдавать? Я, что ли? А-а-а…

За рыданиями начинаются боевые действия, летят тарелки, слава богу – не бьющиеся, затем дело доходит до мордобоя. Виктор Самуилович выскакивает из квартиры с бордовыми скулами, вытаращенными глазами, прыгает, как сумасшедший, в машину и рвёт в офис. Значит, ночевать будет там. А я его жалела… А тут на днях пошла маникюр делать. А маникюрша оказалась подругой секретарши Виктора Самуиловича. В это время пришла к ней Светланочка, пожаловаться на свою жизнь.

– Представляешь, Люська, десять лет Витька мне голову морочит. То говорил, что не может уйти от жены, потому что она такая больная…То сыну нужно внимание. Козёл! А мои дети не требуют внимания, что ли? Родила ему двоих, мужу рога наставила. Как Славка не понял до сих пор, что дети не его, не пойму. Терпения больше нет. Я Витьке сегодня показала, где раки зимуют. Веником по морде прошлась на славу. Как он бегал по офису! Сказала, что всё расскажу его выдре драной. А он мне угрожать начал, что с работы выкинет. И денег на детей давать не будет. И что бизнес не его, а жены. И дети не его, а Славкины. Как обвёл меня вокруг пальца! Когда переписал всё на жену? Какая я дура…

– А я тебе говорила, что ты дура. Славка же молчит, вот и живи с ним. Эльза сказала, что подала на развод. Она вчера маникюр делала и рассказала, что когда вы с Витькой ездили в Турцию, то весь бизнес, умничка, на отца переписала. Витька перед отъездом не глядя бумаги подмахнул, не терпелось с тобой покуролесить. Так что через неделю – и безработный, и без квартиры, и без денег.

– А чем я платить буду за кредит? Витька платил за меня. Вот это я пролетела… как швед под Полтавой.

Послушала я этот бред и так Эльзу жалко стало! Надо было шваброй и по морде, и по спине кобелю паскудному! Молодец девка! А то олигархом поганым прикинулся. Теперь пешком ходить будет. И милостыню у Светланочки просить. Может и до Славки дойдёт о шашнях жёнушки любимой. Быть тогда Самуиловичу битому. Не пакости! Да. Теперь точно знаю, так жить нельзя! А как? Соседи из квартиры напротив вечно пьяные, а дети наркоманы. Что за жизнь?

Была одна семья прекрасная. Лет сорок прожили вместе. Друг без друга никуда. Анна Ивановна и Юрий Петрович. Ни склок, ни драк. Вот им можно было позавидовать. Только Анна Ивановна во сне отошла в мир иной. Жила славно и померла так же. А через полгода к Юрию Петровичу перешла жить подруга Анны Ивановны. Как говорится, ещё ноги не остыли… А место уже занято. Как это? Я ещё по орбите летаю, а Ирка уже в моей кровати лежит с моим мужем? Слезами бы я на той орбите изошла и залила бы дождями всю округу. Значит, и у них не было любви? Разве любящий муж поменяет жену, как портянки, не скорбя, не жалея? Слёзы потекли: всюду ложь… Как жить?

На первом этаже молодые живут, недавно поженились. Глаз друг с друга не сводят. Наверно, думают, что они-то уж точно знают, как надо жить! Любить и работать! И всё будет, как хочется. Не знают, сколько соблазнов в этом мире… редко кто устоит перед ними. Вот и попробуй найти тех, кто знает, как надо жить. Легче в стоге сена иголку найти. Чем дольше живу, тем меньше знаю. Живу я, как получается: не сладко, с горчинкой, омытой слезинкой, бедой крученой, любовью мученой, надеждой солнечной, иногда с ложью, и всегда с верой Божьей.

 

 

ЧЕРТОПОЛОХ

 

Окраина районного центра больше похожа на неухоженную деревню. Разбитые дороги с ухабами выглядели плачевно. На одной из этих улиц, упирающейся в брошенный и разрушенный свинарник с высоченными зарослями полыни и лебеды, и жил Данилыч со своей Домашкой. Когда дул ветер с той стороны, стоял удушливый, но сопровождающий всю их жизнь запах навоза. Вообще это старинное поселение издавна было железнодорожной станцией и имело два названия, и получалось, кто хотел, жил в Коряково, кто хотел – в Ивановке. Данилыч предпочитал Коряково. Сюда перебрались сразу после войны, перевезли из хутора Жуково дом и стали со временем горожанами. Казачьи нравы всё же сохранили. Дом даже по нынешним временам большой, из кругляка, обмазанный и побеленный, на высоком фундаменте. Домашка каждую весну его белила. Хозяйственные постройки из самана разделены на две части, в одной уголь с погребом, в котором хранили овощи, в бочках соленую капусту с мочёными яблоками и арбузами, в другой части загон для пуховых коз, гордость Домашки. Напротив дома расположилась школа механизации, с большим двором, заросшим травой-муравой. Здесь на пасху собирались уличные ребятишки, играли в лапту и катали яйца. Данилыч с Домашкой с соседями не общались, если только по нужде. А соседи вечерами собирались на скамейке, то у одного дома, то у другого. Молодёжь пела песни, кто постарше, обсуждали последние новости, а то и просто сплетничали. Данилыч никогда не выходил к ним, а Домашка выходила за свой двор и стояла у калитки, вслушиваясь в разговоры, иногда подавая реплики издалека, не приближаясь к соседям. Вера староверов не позволяла, хотя Данилыч был коммунистом со стажем, но Домашка от веры не отказалась, но скрывала. Боялась последствий. Между собой они жили плохо. Данилыч любил выпить, а напившись, садился на крыльцо. Сначала он вспоминал жизнь на хуторе, потом заводил казачьи песни, которые в его исполнении больше походили на вой волка, а потом в остервенении начинал бить Домашку, если она не успевала спрятаться или он находил её. Бил всем, что попадало под руку, табуретка – так табуреткой, калечил, не жалея, и с каждым годом всё более ожесточаясь. За пьянство его много раз выгоняли с работы, а потом снова брали, золотые голова и руки, за это и прощали. А Домашке куда деться? Страшное было время, когда без её согласия выдали за Данилыча. Он был комсомольским активистом, а затем партийным. А у Домашки сёстры замужем за белогвардейцами, вот и спасались, как могли. Только сёстрам жертва Домашки не помогла. Данилыч сам донёс на них, исполняя долг коммуниста. Одну сестру с шестью детьми сослали на Соловки, где пятеро умерли, смогла сохранить только младшего, другую в Магадан. И для них Домашка стала врагом, а муж вымещал всю свою человеческую ущербность на ней. Родила восьмерых детей, семерых вырастила, битая-перебитая, со сломанным носом, рёбрами. А ей, бедной, и податься некуда, пенсия в двадцать рублей, как прожить? Данилыч денег не давал и питался отдельно. Только пуховые козы и спасали её. Начешет пуха, напрядёт пряжи, навяжет платков, продаст, на то и живёт, ещё внукам, смотришь, подкинёт, а сама уж как-нибудь. Из четверых сыновей трое пошли в отца. Только один жил нормально, но помочь матери не мог, или не хотел, кто его знает. Три дочери устроили свои судьбы, мужья хорошие попались. Жили в достатке, не знали унижения и побоев. То привезут что-нибудь из одежды, да и денежек подкинут, у самих ведь дети. Только одного человека на белом свете боялся Данилыч, красавицу-дочь Александру, копию Домашки, только смуглую, в него. Нрав у дочери был отцовский. При ней он был ниже травы, тише воды. Не дай бог при ней на мать посмотреть косо, не говоря о том, чтобы оскорбить или побить.

– Батяня! Ты смотри, тронешь маманю, горько пожалеешь! Вилы видишь? Насажу! – выговаривала любимица Шурка в каждый приезд домой.

Ох и горяча девка, горяча! Куда девалась его смелость? Трусливо бурчал что-то себе под нос. Для Домашки наступали райские дни. Звала дочь мать жить к себе, но Домашка не решилась ехать на Север. Очень уж далеко от дома. Сядет Домашка за прялку, нахлынут воспоминания, до слёз прошибут. Ведь была первой красавицей: волос кучерявый чёрный, белолицая, с лучистыми глазами, сколько парней сваталось, а отдали на беду за Данилыча. А теперь и в зеркало посмотреть страшно. Волосы редкие, изверг за волосы таскал, сколько их выдрал… Две жидкие косицы прихватит гребешком, прикроет ситцевым белым платочком в горошек, вот и вся красота. Нос проломленный. Руки от спиц заскорузли, ноги отёкшие. Господи! Зачем на свет народилась? Как только Данилыч выходил на крыльцо выть, все соседи звали Домашку к себе, прятали: никакого сладу с ним не было. Однажды утром Домашке стало плохо, наверное, поднялось давление, попросила воды, а Данилыч даже головы не повернул, не то чтобы скорую вызвать. Так и умерла без помощи на постели. О чём, бедная, думала перед смертью, теперь уж никто не узнает. Похоронили её на кладбище над озером Подгорным, где часто она пасла коз. И как будто не жила первая красавица с неимоверно страшной судьбой. А Данилыч недолго горевал, привёл в дом бабку Настю. Никто не узнавал его. Сам ездил на велосипеде на рынок, покупал бабке Насте подарки, без неё не садился есть любимые блины с каймаком, не говоря про откидное молоко. Прямо жених! Собрался жениться. Однажды вышел на крыльцо повыть любимую казачью, только рот открыл, тут удар и хватанул. Недолго радость длилась. Похоронили Данилыча рядом с Домашкой. На Домашкиной могилке всё лето цветы цветут, а на могилке Данилыча только чертополох красуется. И сколько дети ни сажали цветов, ни один не вырос. Эх, Данилыч, Данилыч! Сколько душ загубил, никого не пожалел. Чертополох в жизни! Чертополох и на могиле! Чертополох…

 

 

ТЯЖЁЛЫЕ ВРЕМЕНА

 

Тяжёлые времена. Война… От телеэкрана не оторвать Машку, не пропускает ни одно сообщение с фронтов карательных действий в Украине. Сердце изболелось, душа исстрадалась, понимает всю свою несостоятельность и беспомощность. Чем она может помочь Новороссии? Слезами горю не поможешь… В своей жизни не может разобраться, а что уж про чужую сказать. Там большая семья, а у неё маленькая, но проблемы схожи: не заметили, как чужими стали, вернее, врагами. А тогда, давным-давно, при советской власти влюбилась в красавчика Саньку и замуж вышла за него. Счастливая была! И он с неё глаз не сводил, только на руках не носил, потому что она дама пышная, а Санька-то не Жаботинский. Лет пять прожили душа в душу. Когда первая трещина пробежала, Машка и не заметила. В доме всегда порядок, дочка подрастала. Счастье её не давало покоя соседке. Всё время язвила, пыталась Машку укусить. И почему Санька зовёт её Манюней, и как это она его окрутила, толстая и некрасивая? Машка только посмеивалась. Наверное, она не только её кусала, и Саньку тоже. Вдруг он стал ко всему придираться, и то не так, и сё не так. И дочку неправильно воспитывает. Вспыхивал мгновенно, иногда казалось, что набросится вот-вот с кулаками. Беда пришла в их дом. Радость испарилась. Забыли даже, как любили попеть вечерами. Оба голосистые. Как запоют, бывало, вечерком, вся округа притихнет. А теперь страх поселился в семье. Выпивать стал. Умоляла Машка его остановиться, подумать о дочке, о ней. Бесполезно. Однажды привели его, пьяного в стельку, друзья-собутыльники, кинули на пол, а Машка от обиды зелёнкой на его лбу написала: «дурак». Когда он проснулся, орал до хрипоты, зелёнка не стиралась. Несколько дней летом ходил в шапке, надвинутой на лоб. И пошло, и поехало. Не только в загул кинулся, но и в разврат. А она всё терпела, любила сильно, не могла представить свою жизнь без него. Дошло до того, что всей семьёй лечились несколько раз и от гонореи, и от других пакостей. Стыдобища! И не Манюня любимая… Манька! Другого имени не стало. Терпению пришел конец, когда привел полюбовницу в дом. Верите, не верите, не помнит она, как схватилась за ружьё, как жахнула, слава богу, что мимо него. Не попала. Руки тряслись от гнева и слёз. Как бежал Санька! Как бежал! Полюбовница впереди, он за ней. Что Машка пережила в эту ночь! Не знает, как и выжила. И застрелиться хотела, и отравиться. Дочка спасла. Не дала. А Санька пришёл через три дня, прощения просить. Встал на колени. Чужой… Такой чужой! Посмотрела она на него и впервые подумала: ничтожество! И как могла его полюбить? Как? Разве она сможет после всего произошедшего с ним жить? Разве любовь вернётся? Нет! Пусть живёт без них. Как хочет… А они без него. Проживут с дочкой. Может, их кто-нибудь и полюбит по-настоящему.

Вот и Новороссии надо бежать от Украины. Чужие стали. И надежда у неё есть, и подмога. Смотришь, жизнь наладится у неё, а может и у них. Так хочется надеяться, что Бог не оставит всех! А может, простить? Простить… Забыть… и с чистого листа… Как?