Из деревенских картинок 1946 года
Рубрика в газете: Русская глубинка, № 2021 / 31, 25.08.2021, автор: Сергей КУЧИН (Пос. РАМОНЬ, Воронежская обл.)
Будни
24 сентября по дороге от Марьевки к станции грязно-буланая лошадка трусцой катила за собой повозку с длинным ящиком, по-деревенски называемую ходком. Впереди ходка с вожжами в руках сидел дед Матвей Родионыч. Он ехал встречать сына с поезда из города. Тот три недели лежал в областном госпитале, – его который раз уже чинили после осколочного ранения, полученного в Восточной Пруссии.
Сзади возницы на охапке овсяной соломы, взятой в дорогу для подкормки лошадей, сидел, опершись на седло, Николай Анисимович. За повозкой, приноравливаясь к её движению, бежал, кланяясь в шаг, привязанный верёвкой светло-гнедой Мальчик, его верховой конь, на котором председатель, оставив Родионча ждать прибытия поезда, собирался вернуться домой сразу после районного совещания. Вопрос будут обсуждать один: все силы на выполнение плана хлебозаготовки. К этому времени марьевский колхоз государству отдал всё, что выгребли с тока и из амбара, а план выполнили только на двенадцать процентов. Оставался ещё хлеб в скирдах, но молотилка подвела. Мастера, для ремонта её, в МТС не было и в округе не находили. Да и тот остаток, если его удастся обмолотить без потерь, мог добавить к плану не больше пяти процентов. Остальное для сдачи в закрома государства взять негде, даже если вымести у колхозников все запасы полученные с огорода. А дело шло к новой продразвёрстке…
Спал ту ночь председатель плохо, и не из-за мыслей о предстоящем совещании. К наставлениям, крикам, угрозам от начальства земледельцы привыкли, как и к прокурорской активности. Уже двоих председателей колхозов отправили в лагеря: одного на восемь, другого на пять лет. Первого – за выдачу раньше времени в счёт частичной оплаты трудодней двух центнеров ржаных колосьев нуждающимся вдовам, а другого за неучтённую в приход скошенную вокруг тока засохшую траву с набившейся в неё от ветра мякиной, розданную без решения правления колхозницам, работавшим на веялке. Чёрт знает, за что могут придраться, но пока за марьевским колхозом никаких проступков вроде не выявлено. Правда, когда с пшеничного поля свезли снопы к молотилке, председатель строго настрого приказал объездчику – свирепому мужику, ласково прозванному Малютой Скуратовым, частенько пользовавшемуся арапником при охране колхозного имущества и не пожалевшего однажды даже родную дочь, две недели отлёживавшуюся после его внушения чужого не брать, – так вот, Малюте приказал сторожить только свёклу за лесом и не спускать с неё глаз. Догадливые колхозники, присутствовавшие при председательском наставлении объездчику, всё правильно поняли, и сразу направили своих ребятишек очистить пшеничное поле от редких остававшихся на нём колосков. Всё тогда с теми колосками обошлось тихо. Даже Степан Фомич не послал куда следует сигнал о преступном разбазаривании колхозного урожая, так как сноха его, отправляя с сумочкой за колосками своего мальчишку, пригрозила свёкру, если ты, мол, композитор хренов, напишешь донос, сама своими руками тебя удавлю. Фомич поостерёгся проявлять гражданскую активность, да и хлебушка самому доносчику хотелось съесть. Не просигналили и известные председателю ещё двое тихих осведомителей органов.
Причина ночной тревоги Анисимычу непонятна, только точно она не связана с поездкой в район. К утру вроде бы озноб начался, вставать выгонять корову в стадо он не стал, велел жене проводить её, пригрелся и уснул крепко на полчасика. После этого встал бодро, когда уж солнце поднялось над облачками за болотом и ярко светило в судне окно. Вышел на двор без рубахи, утирку на плечо накинул, а воздух оказался холодным – пар от дыхания густой шёл. Собирался умыться из кадки у сарая, как делал каждое утро с апреля, попробовал ломкую воду – не решился. Умылся на суднике тёплой водой из чугунка, стоявшего на загнетке, – бабка успела уже сварить картошку и поставила на таган воду подогреть, чтобы дочери умыться. Валька, их последыш, ещё спала на печке.
Ночная тревога забылась. Он бодро направился в утренний обход полей, доставшихся колхозу в границах помещичьего владения, определённого ещё генеральным планом размежевания земель 1780 года. В экономическом приложении к тому плану о Марьевке было записано, что «оное село лежит на берегу ручья безымянного из болота по обе стороны двух отвершков в коих пруды – один одичалый. В оном сельце дом господский деревянный покойного кавалера полковника Андрея Петровича Хомякова. При доме сад иллегулярный с плодовыми деревьями яблоновыми, барбарисовыми, рябиновыми, с чёрной и красной смородиной. Под поселением земли 48 десятин, пашни 1470 десятин, сенных покосов 53 десятины, лесу 70 десятин, неудобей 37 десятин».
О том первом помещике в деревне уже ничего не умели рассказать, помалкивали и о последнем, долго служившим мировым судьёй, проживавшим в новом девятиоконном доме и устроившим большой пруд на ручье в глубокой балке. По пруду катались на лодке гимназисты, пили чай на острове. И это помещичье семейство крестьяне не вспоминали на всякий случай, так как счастливые годы советской власти отбили охоту вспоминать то, что ей не нравилось. Господский дом в тридцатые годы разобрали и увезли на станцию, старые прудики спустили и их место заняли крестьянские огороды. Внизу одного отрожка оставался родник; на мочажину от него положили кладку – три жердинки. По ним почти каждое утро от ранней весны до поздней осени проходил председатель. Знал он всю эту дорогу так, что мог бы, наверное, и с закрытыми глазами пройти её. Он уверенно шагнул на кладку, и вдруг – повело его. Николай Анисимович испугался и оступился в грязь. Всё тело его пронзила слабость, и мелко задрожали ноги. Он перешёл топь, поднялся шагов на десять по пригорку и свалился на землю. Голова не кружилась, но из-за слабости подняться и идти дальше он не насмеливался. Ему было страшно упасть, не просто споткнуться, а упасть совсем. Хворал он и раньше не раз, – в тифу лежал долго. Но никогда так страшно конец жизни не представлялся. Просидел он с полчаса и вернулся домой. Первый раз не обошёл поля не из-за непогоды, а по слабине своего организма.
Позавтракав, он почувствовал себя нормально, но засела тревога внутри, около сердца…
Сентябрь тёплый стоял – концовка лета хорошая. В августе после Успения прошли сильные дожди и теперь в ложках, в низинах зазеленела травка. Посеянная ещё до первого Спаса рожь начала всходить. Радоваться надо бы, а – никак радости не получается. Раньше сознание было занято внешними состояниями: семейными, колхозными, районными, утренними обходами хозяйства. А тут на первый план начали выходить мысли о себе.
Думал он о той старости, в какой скоро окажутся они с бабкой. Куда денешься! И с кем они останутся? Двое сыновей, видно, возвращаться в деревню не думают. Старший приезжал в прошлом году развестись с женой. Жалеть нечего, она без него гуляла напропалую. Он теперь учится в офицерской школе за Уралом. Младший тоже в какое-то училище – название не выговоришь, – подался. Пока не женатый, но ясно – там и женится. У старшей дочери детей трое, муж – хорошо, что есть, – да свекровь со свёкром. Там ни охнуть, не вздохнуть. Остаётся Валька. Так она через год, другой улетит замуж. Без неё с двором не определишься. Корову на козу менять придётся. А вдруг паралич вдарит, тогда одна бабка со всем двором не справится, она и так ослабела уж…
Всякая ерунда лезла ему в голову. Ерунду перебивал иногда Родионыч своими воспоминаниями о Туркестане и предложениями запрудить вершинки отрожек между полями и организовать там поливные участки. В засуху они бы урожай обеспечили.
– С нас требуют сдавать хлеб, его выращивать надо, а как ты рожь поливать будешь? – отвлекаясь от своих мыслей, спрашивал Николай Анисимович.
– Ну, свёклу можно. Если прорыть канавки заранее и в них по потребности воду перекачивать.
– Если по канавкам пускать, как ты говоришь, то пруда на один полив не хватит, вода сразу уйдёт. Да и работать на поливе нужно будет как муравьям. Кого так заставишь?
Переговариваясь и надолго замолкая, добрались они до станции. Остановились у Родиончевой кумы Насти, Ивана Городка жены. Анисимыч умылся у неё, попил кваску и пошёл на собрание.
Партхозактив
Уже за много метров до «Клуба земледельца» – культурного очага расположившегося в бывшей Архангельской церкви, лишённой за ненадобностью колокольни, – слышался мягкий стук генератора, запускавшего электричество в помещение и чувствовался табачный дым от самосада. Курили почти все собравшиеся у высоких дверей под кое-как забелённой иконой и надписью «Приидите и упокою вы» председатели колхозов и сельсоветов района с парторгами. Поодаль у коновязи вразнобой стояли двуколки и четырёхколесные «экипажи»: линейки, дрожки, ходки, коляски и с ними даже один допотопный шарабан. У малорослых и разномастных лошадей признаков «благородной породы» не было заметно, – война красных с белыми вымела из крестьянских дворов всех лошадей полукровок, взятых на пополнение конницы сражавшихся за народ сторон. Коняги, тут собравшиеся, отмахивались от мух и, равнодушно фыркая, поглядывали на толпу мужиков. Подходя к ним, Сухочев взглядом стал искать секретаря райкома по кадрам Виктора Ермиловича, знакомого ему ещё по работе в совхозе, где тот возглавлял молодёжный актив. Поздоровавшись с крайними в группе коллегами, он спросил про секретаря; ответили ему, что того тут пока не видели. Анисимыч подумал и решил пойти в райком, чтобы там перехватить Виктора и переговорить отдельно об освобождении от председательской должности, но его придержали:
– На минутку, вот послушай, у них новый участковый с прибамбахом.
– Да чудной мужик какой-то, – с удовольствием видно повторяя рассказ, чтобы отвлечься от гнетущего настроения перед собранием, повернулся к Сухочеву председатель соседнего с Марьевкой колхоза, – по селу кобели за ним увяжутся, а он достаёт из кобуры оружие, грозит собаке стволом и приговаривает: «Эт тебе не палочка и не комочек, а пистолетик!» Бабы над ним ухахатываются.
– Дурак, что ли? Откуда его прислали?
– Может и дурак. Говорит, был в сопровождении. Чёрт знает, чего он сопровождал…
К Николаю Анисимовичу подошёл главный врач районной больницы с нижайшей просьбой дать соломки, чтобы хоть несколько тюфяков набить.
– Вольно-необходимо, что можно сделаем, – не стал председатель обижать врача отказом, и пошёл в сторону райкома.
Виктора он перехватил по дороге и рассказал ему о своём утреннем приступе слабости, нехорошем звоночке, обозначившем предел его сил. Он напомнил о том, что когда уговаривали его принять колхоз, обещали до конца войны, теперь уговор закончился. Пора ему в отставку. Сухочев откровенным был с Виктором, знал его ещё мальчишкой, и Виктор с ним говорил открыто: «Нам нужно ставить пятерых новых председателей, а где их взять? Подбери сам замену, кому можешь доверить, и передавай дела, райком не будет против».
– У меня сейчас нет никого, но у райкома-то есть резервы?
– Какие резервы! Не надо бы рассказывать, но тебе скажу: в колхозе «Борьба» было такое – директор семилетки на политзанятии читает по бумажке историю 905 года, доходит до слов «священники шли с хоорг…, с хорам…, с хораг…», а ему подсказывают шутники: «с хирургами в белых халатах». И директор повторяет. – Виктор тихо выругался. – Ещё вот прислали в райком нового заведующего агитацией и пропагандой. Человек непонятный, прикрепить его к какому-нибудь колхозу не решаюсь… Да, Анисимыч, – уже подходя к бывшей церкви, так же тихо предупредил Виктор, – ругань сейчас будет сплошная, ты её близко к сердцу не принимай…
Наконец, заполнился зал руководящими кадрами, перестали передвигаться скамейки, говорок затих. Взгляды земледельцев впились в президиум, расположившийся на амвоне. Первой, как заведено, слово дали известной труженице, доярке колхоза «Искра», проникновенно с громким выражением своих чувств обратившейся к внимательному залу:
– Привет вам, товарищи председатели, от работниц ферм. Самое главное для нас все силы отдавать любимому хозяйству, работать по-ударному. Не покладая рук мы добились выполнения плана молокосдачи на сто четыре процента. Мы всегда берём пример с наших лучших ударников и обещаем бороться за успехи социалистического животноводства. Да здравствует наш первый и лучший ударник, наш учитель и вождь, любимый товарищ Сталин! Иосиф Виссарионович сказал, что женщины в колхозах – большая сила. Поэтому больше доверия оказывайте женщинам в социалистическом строительстве. – Она замешкалась, переворачивая и оглядывая листок в своих руках, заволновалась, и сама, без бумажки, крикнула в зал, – раньше работница тёмная была, а теперь в совете решает дела.
Все, улыбаясь, зааплодировали. «Когда же она просветлела?» – ехидным шёпотом спросил Сухочева сосед.
Косолапый Васька-Няхай, стал за трибуной и сразу пошёл в разнос. Начался партийный «Отче наш», как на всех, сколько помнится, подобных совещаниях. И пошло-поехало:
– В некоторых колхозах под видом семян засыпается зерна куда больше, чем требуется для посева. Есть ещё ряд колхозов, где умышленно задерживают хлебосдачу и затягивают обмолот. Так, к примеру, обстоят дела в колхозе имени Крупской. И объясните нам, пожалуйста, председатель Сухочев, чего вы ждёте? Хлеб у вас скошен со всей площади, а поставку выполнили на двенадцать процентов. Ждёте, няхай мол, хлеб сгниёт в скирдах и его мыши поточут? За такие ожидания можно оказаться в далёких краях!
Все знали, что летом за срыв планов сева арестовали эмтээсовских директора и инженера. Ремонтировать технику там не успевали. А оправдываться должен колхоз! «Эх, – подумал Анисимыч, – у нас в деревне две хорошие молотилки стояли. Не отняли бы их у нас, хлеб бы давно сдали, да об этом не скажешь».
Ему пришлось подняться со своего места и ответить:
– Мастера на молотилку ищем, верное слово. Пока не можем найти. Обещался инженер с сахарного, как производство запустят. Отладим молотилку, сразу приступим к обмолоту.
– Ты, Николай Анисимович, зубы не заговаривай, только и знаешь «верное слово, верное слово». Известно тебе, как такие разговоры заканчиваются? А молокопоставки за первое полугодие колхоз выполнил на двадцать один процент почему? Там тоже молотилка виновата, или что?
– А то, – голос Сухочева задрожал, – что индивидуальные обязательства мы выполнили на сто сорок три процента, и по сельсовету за нами задолженности по молоку нет!
«Подлец Васька-Няхай. Сколько раз просил, паскуда, зерна для курей, и всё за так. Эхх!»
Виктор из президиума что-то сказал Няхаю и тот закончил препирательство.
Заведующего политпросветом Анисимыч слушал вполуха, всё более утверждаясь в решении, что нужно активно искать себе замену, иначе до Николы зимнего не дожить. А идеолог громко бубнил:
– На самотёк пущена работа первичек, огулом принимают в ВКПб, не проводится индивидуальный отбор. Парторги на селе не ведут политической работы с передовиками производства сельской продукции. Партсобрания проводятся от случая к случаю, местами перешли на летучки, а партийные документы нужно изучать глубоко, внимательно разбирать каждую строку. Цель – добиться полного охвата марксистско-ленинским образованием всех членов и кандидатов ВКПб, при парторганизациях колхозов организовать политшколы для коммунистов, не могущих самостоятельно изучить «Краткий курс истории ВКПб». Парторганизации на селе должны бороться за успешное и высококачественное проведение всех сельхозработ. («Так, кажись заканчивает» – думает Анисимыч).
– Наши люди, – громче заговорил болезненно одутловатый идеолог агитатор, – удовлетворены своей работой и не нуждаются в помощи от буржуазного запада. Пусть они там улучшают положение своих трудящихся, остающихся без работы и без жилья.
Голос выступающего зазвенел:
– Наши крестьяне знают и разделяют усилия партии и правительства по преодолению пережитков капитализма в сознании людей: лодырничества, индивидуализма, недобросовестного отношения к общественной собственности.
И закричал в полный голос идеолог:
– Опираясь на великое, непобедимое учение Маркса – Энгельса – Ленина – Сталина преодолеем все трудности, стоящие на нашем пути! Нет для нас узких мест!
Актив встал и проводил выступавшего до места за столом президиума горячими аплодисментами. Сосед Анисимыча пробурчал: «Возопил глас велий».
– Откуда он взялся? – спросил Сухочев соседа.
– Говорят, в соседней области секретарём райкома был, на пленуме какому-то парторгу инвалиду разгон давал, – не отрывая взгляда от президиума, шептал сосед, – а тот публично заявил, мол, пока ты по школам комсостава к разговорам курсантов прислушивался, я воевал. Ну, вояку, знамо дело, услали неизвестно куда, а этого прислали к нам отрясти на нас прах с ног своих.
Следующим заговорил с трибуны начальник милиции и попросил обратить внимание на прекращение распространения слухов о якобы требовании Великобритании к СССР распустить колхозы и о расцвете церковной жизни при немецкой оккупации. Потребовал докладывать в органы о тех людях, которые сеют панику, раздают листовки о всяких святых и праведниках. Пригрозил таким гражданам мерами сурового воздействия рабоче-крестьянской власти. Когда он закончил перечислять сёла, откуда ему передают такие бумажки и по трём ступенькам спустился со сцены в зал, присутствующие зашевелились, уверенные, что на этом совещание закончится, но тут поднялся в президиуме первый секретарь райкома.
Все притихли, почувствовав, что самое главное наступает только сейчас. Какой поворот нагрянет? За что на Голгофу отправлять будут? Вроде всё делают эти бурлаки колхозного строительства, как указывают, а оказаться может, что делают то, да не так, как требует партия в данный исторический момент. И вылетай из телеги (саней) на повороте! О такой очистительной езде предупреждал Вождь ещё на пятнадцатом съезде ВКПб. Будьте готовы, и о трезвом расчёте в хозяйских делах не заикайтесь – ваши дельные предложения могут оказаться бунтом против строя мыслей, определённых Указаниями. Вам укажут линию…
– ЦК нашей партии, – начал чётко говорить секретарь, – принял постановление «О мерах по ликвидации нарушений устава сельскохозяйственной артели в колхозах». Постановление своевременное и архиважное! В нём строго-настрого запрещается раздувать управленческие штаты и прикрывать дармоедов, затрачивая на них трудодни. («И где это так богато живут, что за счёт колхозной кассы содержат дармоедов?» – подумал Сухочев). Поэтому рабочих рук в поле не хватает, – продолжал громить бесхозяйственность партиец. – Отчего, подскажите, пожалуйста, часть колхозников недополучает за свой труд, а некоторые имеют больше, чем им причитается? И ещё: люди на стороне работают, в районе что-нибудь строят или грузят, а им в колхозе трудодни начисляют. Вскрыты ужасающие факты, когда колхозная собственность растаскивается партийно-советскими работниками, бесплатно или за низкую плату берут они зерно, корма, масло, мёд, фрукты. Бывали случаи, когда председателями колхозов назначают и снимают их с работы районные партийно-советские органы без ведома колхозников. С колхозов берут продукты и деньги для проведения совещаний и всяких празднований.
И секретарь выдал конкретные указания: перевеять всю мякину, категорически запретить выдавать солому колхозникам даже для перекрытия худых крыш, в тех хозяйствах, где есть свиньи (в районе в артелях их не держали, а на подворьях колхозников порезали почти всех последних свиней из-за бескормицы), продать их на базаре и купить коров – этих легче прокормить грубыми кормами. А так же собирать жёлуди, веточный корм, опавшие листья. Солому в корм коровам рекомендовалось запаривать.
Выходя из зала, Николай Анисимович встретился взглядом с главным врачом и пожал плечами; тот кивнул. Без слов было всё понятно о тюфяках на больничных койках.
Парторга с сахарного завода Сухочев остановил уже на улице, спросив, свободен ли теперь главный механик, а то обещал приехать помочь колхозу отремонтировать молотилку.
– Навряд скоро его дождётесь. Один олух у нас в мойку упустил лом. Перекорёжил там всё. Завод стал. Сменного инженера уже арестовали. О механике забудь.
Вот ведь − как обухом по лбу. Всё оттягивал, а придётся цепами домолачивать.
К нему подошёл начальник милиции и сначала он не мог понять, о чём тот говорил. Милиционер, заметив его растерянность, повторил:
– Николай Анисимович, прислушайся, присмотрись, как бы неприятностей не стряслось. Кто может мусолить слухи о свободной церкви в оккупации при немцах?
Родионч, издали увидев Анисимыча, пошёл за Мальчиком. Седлая коня, он спросил председателя:
– Ну как там, способий никаких не предвидится?
– Будут, как поставку закроем. Требуют потщиться исполнить план. Потщитися и воздадутся вам способия!
– Куда уж тщиться-то? Вот тебе такие и статьи, – вздохнул Родионч и, помолчав, спросил, – как там Виктор?
– Он понятие имеет. Хозяин! А ты перед поездом заверни в промкомбинат, возьми обрезки досок сороковок, сколько дадут, я договорился в счёт постановления о пчеловодстве.
Москва готовилась в те дни доставлять второй том сочинений И.В. Сталина во все «когизы» страны.
Открытие и “русской глубинки” и автора/соответственно/.
Понравились зарисовки.Не в духе”Районных будней” Валентина Овечкина, с 1952 г в “Правде”,главные герои-Борзов и Мартынов-партейные секлетари…Здесь настоящая глубинка России,-жаль,что не дотягивает до “Деревни” Ивана Бунина.
А вообще-всё познаётся в сравнении,- в указанном-1946 г-принято Постановление Совмина СССР по ракетной технике/проектировали её никак в “шарашках”?!
Страшно зажаты были; грохнули по писателям талантливым-Зощенко и Ахматовой/постановление ЦК о журналах”Звезда” и “Ленинград”/;насмотрелись,мол,свободы на Западе/когда вступили освобождать Европу/.А писатели,разумеется,во главе освобождения от скреп.Потому и грохнули…
И в этом же году;Жан Пиаже-“Психология интеллекта”,пять /!/Нобелевских лауреатов в США,Акио Морита основывает фирму”Сони”,- всё плоды свободы и раскрепощенности…
Из деревенских картинок 1946 года спасибо автору Кучину С. В. за рубрику в газете: Русская глубинка. В детстве я слышала от родителей и тётей все то, что изложено в газете автором о русской глубинке, им тоже довелось ходить в поле за колосками пшеницы. В детстве это воспринималось как обычное, ну ходили и ходили, а сейчас читая о русской глубинке совсем другие восприятия, как было трудно и о партийно-советских работников у меня уже другое мнение. Очень благодарна автору Кучину С. В., что настолько описать русскую глубинку, я не ходила за колосками, но будни колхозников (в т. ч. родителей) застала, правда работали уже за деньги, а не за палочки, но в остальном все так.
Художественный замысел так сочетается с исторической правдой жизни крестьян, что с большим интересом читаешь отрывки о Марьевке и хочется продолжения. Спасибо С.В. Кучину за труд.
Мне повезло родиться после войны
Моё поколение не застало разруху и голод. Комсомольские стройки, студенческие отряды. Молодым специалистом вернулась в колхоз. Сравнивая жизнь людей из Марьевки со своей, открывается правда. Невольно задумывается, каким трудом и нервами удалось построить разрушенную войной страну и как легко все развалить в 90-е . Хочется надеется, что будем делать правильные выводы из нашей истории.. А Кучину С.В. спасибо да то, что напоминает нам о нашем прошлом, задумываясь о будущем.