КОЗЁЛ

Рубрика в газете: Рассказ, № 2020 / 15, 23.04.2020, автор: Иван САБИЛО (г. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ)

Муж моей родной тётки Серафимы, Пётр Владимирович Бардин – высокий, бородатый и неиссякаемо говорливый. Он давно придумал себе праздник «День макушки лета» и всегда отмечал его на даче. А в этом году решил это сделать уже в июне, задолго до «макушки», так как в июле он и его жена собирались на отдых в Грецию. Мы с отцом и мамой, по традиции, приехали к нему в субботу отпраздновать и послушать бесконечные выкладки на темы разнообразной жизни и международной политики.
За круглым обеденным столом, накрытом на веранде, он сам и его чуткая к любому слову жена Серафима Николаевна – редактор издательства «Ковчег». Справа от неё – спортивного вида (сказываются наши с ним занятия в спортзале) мой отец, Павел Яковлевич – главмех локомотивного депо. Слева от неё – Ольга Николаевна, моя мама – терапевт детской поликлиники. Слева от мамы – коллега Петра Владимировича по университету – полнотелый, розоволицый профессор-физик Антон Викторович. А слева от него – Любовь Ильинична, его жена – светлая, как будто воздушная, красавица – библиотекарь технического колледжа.
В углу веранды, пытаясь завести старинный патефон, суетилась тоненькая, быстрая дочка Бардиных – Рита. Хотела запустить свою любимую пластинку «Кей сера». Но что-то не получалось. Нервничала, часто отводила рукой падавшие на грудь тёмно-каштановые волосы и злилась из-за того, что я, видя, в каком она замешательстве, не собирался ей помогать. Можно было принести компьютер и без проблем набрать эту самую «Кей сера», но она хотела именно патефон. Экзотика!
Хорошее настроение, шутки и разговоры о всякой всячине. Пётр Владимирович – сорокадевятилетний профессор психологии, постоянно острил и улыбался, являя гостям крупные, прочные зубы. Говорил громко и внятно. Как будто сидел не за столом в честь «макушки», а выступал с лекцией перед своими студентами:
– Не думайте, что президент Штатов случайный во власти человек. Он даст фору всем американским экономистам и политикам. У него ясный ум, который пока ещё не проявился в полную силу, но, как всякий богатый человек, он умеет считать. И понимает, что, в случае военного конфликта с нами, Штаты больше потеряют, чем найдут. Он уверен в том, что Америка, уютно устроившись меж тремя океанами, и без радикальных мер будет править планетой.
– Может быть, может быть, – с немалым сомнением соглашался мой отец. – Но своё веское слово могут сказать и перекачанные военные мускулы. Вероятно, есть критический момент, когда они сами начинают диктовать свою волю. Вспомним, что от слишком сильного давления пара нередко взрывались котлы паровозов. При этом не обходилось без покойников.
– Вот именно! Особенно, если обостряются проблемы с головой, – согласился Пётр Владимирович. Он почесал вилкой нос и уточнил: – Что я имею в виду? Они ведь не от большого ума отказываются от освящённых веками понятий «мать» и «отец». А записывают «родитель-один» и «родитель-два». А если оба желают быть «родителем-один», тогда как? А их дети? Просит дочка: «Родительчик-один, я хочу мороженова…» Так, что ли? А их попы, как видно, не читавшие Библию, развихлялись настолько, что благословляют однополые браки. А?!
Гости улыбались, кушали шашлык. Счастливые! Все вопросы ими решены. И мне бы взять и сходу оказаться в их возрасте со всеми решёнными вопросами. Нет, фигу, их возраст нужно выстрадать, на то и молодость. Ладно, не ворчи, а то явятся врачи. Перенимай опыт застольного балаканья, может, пригодится. Но хорошо, что всё, о чём говорили учёные мужи, не имело определённой логики. В противном случае они могли прийти к каким-нибудь революционным идеям, и тогда только держись. Хотя их вольные речи всё же требовали небольшой коррекции, и она тут же явилась. Молчавшая до этого Серафима Николаевна приподняла руку:
– Может, хватит о пустом? А то наше праздничное застолье начинает походить на бесконечные телешоу. От них у меня уже приступы аллергии.
– Верно, Симочка, я сама хотела это сказать, – поддержала её Любовь Ильинична. – Раньше мы говорили – ворона накаркала, а сейчас говорим – соловей насвистал.
Наступило молчание, которое означало, что тут есть над чем подумать. И, по возможности, выправить положение. Постарался Пётр Владимирович:
– Согласны. Вспомним слова знаменитой француженки Жорж Санд: «Что говорит женщина, то говорит Бог». И потому, друзья, предлагаю поднять бокалы за женщину. Точнее, за мою драгоценную Серафиму Николаевну. Мы вместе уже… Сколько мы с тобой вместе, дорогая половина?
«Половина», ничуть не похожая на свою младшую сестру, мою маму, – темноволосая, голубоглазая, с тонкими чёрными бровями и ровным, красивым носом, обернулась к мужу:
– Мне кажется, всего-то ничего, как будто вчера познакомились.
– Представьте, почти четверть века, – не обратил он внимания на шутку жены. – В следующем году серебряная свадьба… Моя Симуля в моей жизни больше, чем половина. Панацея!.. У тебя сейчас какая молодость, Панацея? Вторая, или…
– Нет, пока ещё без номера.
– Ага, значит, нулевая. Так за то, чтобы годы укрепляли здоровье и берегли твою неземную красоту.
– Почему неземную? Самую земную, а значит, неизменную. Она и в раю со мной навек останется земной… Вот, стихами заговорила, значит, Бог помогает! Интересно, в раю только мы, земные, или также представители других планет?
Предмет, который затронула Серафима Николаевна, озадачил гостей. Они перестали жевать и посмотрели сначала на моего отца, потом на Антона Викторовича, а потом и на меня. Но мы, как по команде, уставились на Петра Владимировича, – дескать, ты хозяин, тебе и голову ломать.
Хозяин неторопливо взял салфетку, вытер губы и, укоризненно взглянув на жену, с некоторым смущением заговорил:
– Так это… м-м-м… Как-то неожиданно… есть ли в нашем раю инопланетяне?.. Э-э… думаю, нет. У них там, должно быть, свой рай… Хотя, если Бог един, то… а-а… нет… Надо у классиков посмотреть… Но вопрос, действительно, интересный. Могу даже предположить, что они, прежде чем попасть в рай, переселяются к нам на землю и живут какое-то время среди нас, почти не отличаясь от нас повадками и характером. И только потом попадают в наш рай… то есть, как все мы…
– Ну, Пётр, гениально! – не выдержал Виктор Николаевич. – А примеры у тебя есть?
– А то! Пожалуйста! – показал он на свою жену. – Разве не инопланетянка? Так давайте всё-таки за неё, за марсианку, или лунянку… Чтобы и среди нас, земных, она чувствовала себя как дома!
Гости подняли рюмки и поддержали тост профессора. Классный мужик, иного не сказать. Как ловко он вышел из трудного положения. Можно было усложнить ему задачу и спросить, а что он думает насчёт моей мамы, если она родная сестра инопланетянки. Она тоже оттуда, или всё-таки местная, наша? Впрочем, не стоит смущать профессора, возможно, моего будущего тестя. Мы теперь с ним в одной команде под названием «Родня».

Мама разговаривала с тёткой Симой. Иногда они усмешливо покачивали головами и поглядывали на меня. Значит, щебетали обо мне. Точнее, о моём успехе. Недавно я получил награду за проект коттеджа из газобетона для дачи. Сам не ожидал, а вышло клёво.
Я взял со стеклянного таганка шашлык на шампуре, кусок хлеба и покинул веранду. Настроение непонятное: вроде бы, всё хорошо, а в глубине сознания или в глубине души – как тут правильно? – что-то не так. Будто какой укор или предстоящий экзамен. День солнечный, тёплый, но в западной стороне уже накапливаются и готовятся к походу сизые тучки. Побуду здесь полчасика один, потом вернусь на веранду и стану самим собой.
Пройдя за дом, погрузился в кустах сирени на скамейку и принялся за еду. Вот и музыка – Рита всё ж уломала патефон. «Кей сера, сера», – грудным голосом Дорис Дэй звучала потрескивающая от старости пластинка. И будто бы звала меня, но мне и здесь хорошо – тенёк, благоухает сирень.
Рита – приёмная дочка Бардиных, моя невеста. А тут всё кувырком. И не по моей вине. Неделю назад сказала мне, что беременная. Меня это ошеломило. Даже в голову не приходило, что такое может быть с нею… с нами. Поначалу растерялся. И вдруг представил себе, как я, такой важный и отважный, шагаю по городу, держа в руке маленькую руку юного гражданина или гражданки. Сияет солнце, шествуют прохожие, уступая нам дорогу, чтобы не задеть, не толкнуть. Что может быть лучше нашего двуединства?!.. Похвалив себя за такое видение, сказал: – Отлично, Рита, как раз поженимся! – Но услышал то, чего никак не ожидал – она хочет прервать процесс. Учиться надо, последний курс. И никаких отсрочек. Долго разговаривали. Я злился. Сказал, что родившийся ребёнок научит во много раз большему, чем любой университет. Но она приняла решение. И не отговорить, не унять. – Грубо, – сказал я. – Грубо и вульгарно. В конце концов, половина ребёнка моя, а я против. – Хорошо, тогда и вынашивай свою половину, а мне учиться надо. Мог бы и поберечь меня, а сам… – От чего поберечь? – взвился я. – От того, что ты станешь матерью, а я – отцом?!.. Если ты пойдёшь на это, свадьбы не будет. – Ну, если ты с лёгкостью принимаешь такое решение, то и не надо.
Трое суток не разговаривали. Даже по телефону. Не знаю, как она, а я мучился. Она, видите ли, «прервёт процесс». Так и сказала. А я сказал, что подобное прерывание называется убийством. И за это полагается высшая мера. Если не наказания, то презрения. Ей, видите ли, стать матерью мешает последний курс. При чём тут курс?! Можно взять академичку, а потом завершить учёбу. Нас двое, справимся. И родители помогут, даже обрадуются, если вдруг появится «самый главный», или «самая главная».

***

«Кей сера» кончилась и тут же с песчаной дорожки послышались шаги. Рита раздвинула сирень и встала передо мной. Улыбается.
– Привет, отшельник! Не помешаю?
– Садись, места хватает.
– Ждал?
– Да. И продолжаю ждать твоего зрелого решения. Шашлык хочешь?
– Ты принесёшь?
Я направился на веранду. При этом думал о том, что нужно деликатнее, убедительнее. Она сама в сомнениях, нужно объяснить, что справимся. Навалимся вшестером на младенца и поднимем на ноги.
Ступив на крыльцо, из открытых дверей услышал голос Петра Владимировича:
– А что вы хотите? У них же никаких забот. Вот поженятся, пойдут дети, тогда осознают, каких усилий требует жизнь. И каким трудом достигается благополучие.
Это про нас. Актуальная тема. Значит, про всё остальное уже поговорили. Я вошёл, взял шашлык и вернулся к Рите.
– Ого, какой шашлык… шашлыни… как сказать в увеличительной форме?
– Шашлыще, – буркнул я.
– Нет, шашлынище! – поправила она.
– Хорошо, пускай. Ешь на здоровье! Ты теперь должна есть за двоих.
Ест. Молчит. Отломила от моего куска чуток хлеба. Жуёт. Пожуёт, пожуёт, притянет ветку с гроздями сирени, понюхает и продолжает жевать.
– Чего молчишь?
– С глухими не разговариваю.
– Да, в особенности, если сама глухая, – сказал я. И тут же одёрнул себя – не так надо. Сел рядом. Обнял.
– Маргарита, милая, никогда ещё в своей жизни я не представлял себе новорождённого. А теперь представляю. Девочку. Маленькую такую, большеглазую. Тянет ко мне ручонки и улыбается: дескать, возьми меня, поиграй со мной. И будто говорит, я пойду с тобой, куда ты меня позовёшь. Я смотрю на неё и вижу в ней тебя, красивую, трогательную…
– Ага, мне бы твои розовые фантазии.
– При чём тут фантазии? Ты о родителях своих подумай. Они тебя чужую взяли. И полюбили. И вырастили. А ты от родного отказываешься.
Рита сбросила мою руку, встала.
– Всё сказал? Тогда пока.
Оставила недоеденный шашлык на скамейке и, чуть наклонившись под ветками, пошла по дорожке. И запела почти как Дорис Дэй: – Que sera, sera, whatever will be, will be… В этой трогательной песенке женщина признаётся, что раньше, будучи маленькой, спрашивала у мамы, станет ли она пригожей и богатой, когда подрастёт. А мама отвечала ей, что нам не дано предугадать наше будущее: чему быть, того не миновать.
Не согласен. Могла бы сказать дочке, что всё будет как надо. И красота, и материальное благополучие, и всё остальное. Только для этого надо жить так, чтобы уважать свои слова и поступки.
Достал телефон и позвонил другу Мишке Зайцеву – пускай брякнет мне через полчаса и под каким-нибудь предлогом вызовет в город. Он тут же – под каким?
– Придумай что-нибудь. Например, скажи, что кто-то умер и нужно проститься.
– А кто?
– Не знаю. Или скажи, будто поспорил с каким-нибудь шахматистом, заявив, что он мне проиграет.
– Лады, сойдёт.
– Тогда всё, жду.
Забрал свой шампур и недоеденный Ритой шашлык, и вернулся на веранду. Тут всё по-прежнему, но без Риты. Выступает профессор-физик:
– …нашему государству не хватает рентгеновского аппарата, чтобы увидеть и осознать степень падения культуры в стране. Кто-нибудь считал, сколько у нас бездельных чиновников – от Москвы до самых до окраин? Тогда как учителя и преподаватели вузов получают гроши. То-то и оно! Мы придаём огромное значение уровню внешней политики и оставляем втуне политику внутреннюю. А тут школа, село, демография, винтовки и наганы у недорослей – всего не перечислить, одни вывихи. Мечтали о социализме с человеческим лицом, а получили капитализм со звериным. Это нам надо? Мы же…
– О чём ты, Виктор? О каком лице? – перебил его Пётр Владимирович. – У кого сейчас человеческое лицо? У американцев, что ли? Давай спросим у наших молодых, что они думают по этому поводу, – повернулся он ко мне. – Как ты, наша архитектурная надежда, полагаешь, к чему придём мы в своих блужданиях?
Можно было ёрнически ответить, что, если хорошенько пораздумать, поразмышлять, порассуждать, то хорошо бы, на мой взгляд архитектора-строителя, наладить выпуск столярных рубанков и пройтись по шероховатостям нашей действительности. И вспомнить нетленные слова кота Леопольда: – «Ребята, давайте жить дружно». Или совсем по-простому – дать совет использовать китайский опыт. Но я не захотел участвовать в полемике и пробубнил:
– Мне бы ваши заботы. – И пошёл в комнату к Рите. Она читала за столом. Увидела меня, но продолжала читать.
– Интересная книга?
– Не сказала бы. Здесь о том, как одной образованной дамочке изменяет муж-художник. Но дамочка с пониманием относится к похождениям супруга. И считает, что это помогает его творчеству.
– Мазохистка, что ли?
– А кто это?
– Тот, кого бьют, а он получает удовольствие.
– Да, только моральная. В общем, дура.
– Тогда зачем листаешь?
– Просто так, чтобы не думать о тебе, – хихикнула она. – Точнее, о твоём упрямстве. Заладил одно и то же и ни с места. Я обещаю, что в своё время у нас будет столько детей, сколько ты захочешь.
Она говорила и улыбалась, будто сообщала приятную новость или, больше того, поздравляла меня с днём рождения.
– Но не будет первого, самого главного, – сказал я. – Того, кто в прежние времена, а кое-где и теперь, становился царём или королём.
– У нас нельзя стать царём. И вообще, ты можешь о чём-нибудь другом?
– Могу. Вот возьму и скажу родителям…
Бросила на стол книгу. Ищет гневные слова, но при этом лицо не злое. И даже не растерянное. Кажется, нашла:
– Ну и козёл! Безрогий. Что ты себе позволяешь?
– Ничего особенного, объявляю мораторий на наши с тобой отношения. Пока не одумаешься.
– И не собираюсь. Ещё чего! Умник нашёлся.
Нужно было что-то ответить, может быть, снова убеждать в ошибочности её решения. Но я не находил слов. Дёрнул головой, будто сгонял назойливую муху, и вышел на веранду. Сел за стол, взял свою рюмку:
– Итак, за что ещё не пили?
– За молодёжь и не пили, – сказал отец. – Значит, за Риту и за тебя.
– Конечно, за вас, – поддержала тост мама. – Лучше всего отметить ваше бракосочетание в кафе «Ландыш», это как раз недалеко от нашего дома. Я недавно была там. Заверили, что сделают всё лучшим образом. И недорого.
– Дочка! Рита, иди к нам! – позвала тётка. Рита пришла, присела с нами.
Хотелось бухнуть им, что никакой свадьбы не будет, и тут же подумал, что ещё рано.
– За молодёжь так за молодёжь, – сказал я. – Пускай живёт, процветает и даёт жить другим. – Рита стрельнула в меня глазами. Хотела что-то сказать, что-то гневное, но сдержалась.
Тут и Мишкин звонок. Он сходу, мол, наша бывшая одноклассница Жанка Морозова переселяется в другую квартиру и просит срочно помочь с переездом. Я посоветовал ему связаться с кем-нибудь ещё, но Мишка категорично заявил, что все в отпусках, а можем только мы с ним. Я согласился и отключил телефон.
Все напряглись. Мама спросила, что случилось?
– Ехать надо, – сказал я и встал. – Одноклассница Жанна Морозова просит помочь с переездом.
– Куда это, куда? – нахмурил брови Пётр Владимирович.
– Действительно, только приехали и нате, – поддержала мама. Но отец сказал:
– Пускай едет, если надо. Я бы тоже поехал.
Рита не смотрела на меня. Наверное, догадывалась, что это инсценировка. Ничего, оставшись одна, ты перестанешь мне возражать, а будешь разговаривать только с собой. Иногда полезно. Меньше народа – больше кислорода.
– Возьми зонтик, похоже, собирается дождь, – сказала мама. – С папой мы завтра приедем. Поджарь там рыбу и свари картошки.
– Спасибо, разберусь. Ну, родня, пока. Если что, до новой встречи!
Думал, Рита захочет провожать, но она встала и, не посмотрев на меня, ушла в комнату.
И ладно. Говорить не о чем. Но ты ошибаешься, если думаешь, что я дам задний ход. И точка. Больше не думаю на эту тему… Да, козёл. Спасибо за комплимент. А там посмотрим…

***

В электричке я вспомнил сцену расставания с гостями и Ритой, и сходу навалилась уйма сомнений. Даже подумал вернуться. Но удержался. А что касается моего поведения, то никто не может управлять мной, не надейтесь. Не зря же я ходил в детсад, потом в школу, потом в университет. Был старше Риты на два курса. А любил её всегда, от самого рождения. Хотя, ты чё? Бардины, не имевшие своих детей, взяли её из детдома, когда ей было шесть лет. А мне восемь. Я спросил у мамы, откуда у них дочка, и она сказала, что Рита осталась круглой сиротой. Её папа утонул, купаясь в реке, а мама отказалась от дочки, так как у неё уже росли четверо детей. Рита была счастлива, что покинула детдом, и сразу стала называть Петра Владимировича и Серафиму Николаевну папой и мамой.
Первый раз я увидел её летом на даче: маленькая, темноволосая девочка-непоседа. Всё ей куда-то надо. Всё она мчится, хохочет, дёргает меня, чтобы играл с нею – носился по участку или гонял по дачному посёлку на самокате и велосипеде.
Однажды, когда чуток подросла, поинтересовалась:
– Ты розы любишь, да? Все любят розы, а я люблю сирень.
– Почему розы? – не согласился я. – Мне нравятся васильки и незабудки.
– Да? Мне тоже. Они такие милые. Вообще-то я всякие цветы люблю, даже крапивные и лопуховые. Мне тётя Оля говорила… ну, ты её знаешь, твоя мама… так она говорила, что из лопушиных цветов получаются самые лучшие лекарства от болезней.
Я не мог припомнить, какие у крапивы и лопуха цветы, но не возражал, что можно любить даже такие. И сказал, что, благодаря цветам и прочим растениям, на земле возникла жизнь.
– И люди, и даже львы, которые траву не едят? – спросила она.
– Ну да, они же питаются теми, кто ест траву.
– Жестокие львы, – вздохнула она. – И мы жестокие вместе с ними.
В городе мы жили в двух кварталах друг от друга: Рита – на Пушкинской улице, я – на Коломенской. Между ними – улица Разъезжая, вечно забитая машинами. Из-за них родители не разрешали нам ходить друг к другу. А мы всё равно ходили. Играли в города – Рита называла город, а я должен назвать следующий, на последнюю букву её города. И в шахматы. Мы оба в школе занимались в шахматном кружке, и его руководитель – учительница русского языка и литературы (Русалка) часто нас похваливала. Иногда мы с нею вдвоём обыгрывали даже моего друга Мишку Рудина, хотя тот занимался при знаменитом шахматном клубе имени Чигорина.
Как-то ещё подростками играли в снежки в соседнем дворе. В нашей команде Рита, Мишка Рудин и я. В той – двое, которых я не знал по именам, и ещё Вадик Штукин по кличке Пузырь, прозванный так из-за своей чрезвычайной упитанности. Построили снежные крепости, и давай пулять друг в друга. Нужно ловко уворачиваться или приседать от плотных снежков, хотя не всегда выходило. Один попал Мишке в бровь и разбил её. Пошла кровь. Рита бросилась к Пузырю, отняла у него снежок и сжала в руках – снег осыпался и внутри оказался небольшой круглый камень. – Негодяй! – закричала она. – Булыжниками нашпиговал, да? Мы полицию… где полиция?! – Пузырь испугался, трюх-трюх толстыми телесами, и побежал со двора.
Я слетал домой за пластырем, и Рита заклеила Мишке бровь. Кажется, именно тогда я понял, что мне нравится всё, что она делает и говорит…
После школы я поступил в архитектурно-строительный университет, и по окончании занялся проектированием коттеджей. Туда же поступила Рита. А тут… Да, «любовь не вздохи на скамейке и не прогулки при луне…» Хотя было и то, и другое. А когда поняли, что любим друг друга и признались в этом, то уже не могли ограничиться лишь вздохами и прогулками. Хотели втайне от родителей рвануть к ней на дачу и остаться до утра. Но подумали, что расстроим их своим исчезновением, и сказали. Ни её родители, ни мои не стали нас останавливать или особенно тщательно расспрашивать, зачем мы едем. За что получили от нас молчаливую благодарность.
Прикатили в электричке. Белая ночь. Бледная, робкая и поначалу чуть заметная луна. Долго бродили по улицам посёлка, а потом вошли в дом, разделись и вместе встали под душ. Стояли под тёплыми струями, целовались… И всё произошло само собой – первый раз в её и моей жизни. Ласки, слова… Она плакала, а я говорил: – Не плачь, я хочу, чтобы это осталось с нами навсегда, на всю жизнь. – Да, да, на всю, на всю, – повторяла она и гладила мою голову и целовала меня.
Теперь, в полупустом вагоне, я вспомнил минуты нашей близости и не мог вообразить, что она приведёт к таким, как сейчас, отношениям. Ещё в недавнюю пору у нас была весна чувств и надежд, и я не замечал того, что совсем близко – рукой подать – таилась зима. И вдруг эта лиходейка, минуя тёплое, солнечное лето, дунула морозным ветром и стала сечь нас… нет, меня, колючим снегом.
И что? Приступить к закалке, заняться моржеванием? Как ей изложить, что никакого страха нет и быть не может? Родится кроха и всё встанет на свои места. В крайнем случае, отдадим в детдом, где раньше была она сама. Да, именно такое выдать. Она будет против, пожалеет не только кроху, но и себя… Кажется, эврика!.. Тем более что и её не оставляют сомнения, раз она открылась мне. Могла бы втихомолку, тайком – и дело в шляпе. А так…
В кармане подал голос телефон – Мишка Рудин:
– Ну, ты где?
– В электричке. Скоро буду.
– Давай, мы тебя ждём.
– Что значит «ждём»? Ты с кем?
– Дак с Жанной. Ты не домой, а прямо к ней. Помнишь её адрес? Она с Марата, из коммуналки перебирается на Приморский проспект, у Большой Невки.
– Разве это не легенда, чтобы обосновать мой срочный отъезд?
Оказалось, нет. После моего звонка, ему позвонила Жанна и попросила помощи. Дело в том, что её старший брат Игорь – шофёр грузовика – договаривался с какими-то ребятами, чтобы они помогли переехать. А те вчера круто отметили чей-то день рождения, и сегодня едва живы.
– Напомни адрес.
– Марата, двадцать шесть. Мы встретим.

***

Худенькую, в чём душа, одноклассницу Жанну Морозову я не видел больше года, и сейчас немало удивился тому, как она изменилась. Она встретила меня во дворе. Поправилась, коротко постриглась, похорошела. И обзавелась татуировкой на левой руке до самой подмышки. Здесь и жёлто-синие узоры, и красная роза, и пятнистая птица в рогастой короне на плоской голове. И всё довольно грубого исполнения.
– Резьба по дубу? – спросил я.
– А, имитация, рукав-тату. Никогда не надевала, а сегодня решила. Девчонки подарили, вечером сниму. Какой же ты, Вовка, молодец, что откликнулся и пришёл. И не просто пришёл, а прилетел на крыльях надёжности. Я всегда видела в тебе отзывчивого человека, но чтобы настолько!
– Не говори красиво, давай грузить, – сказал я и показал на закрытую брезентом, какую-то особенно большую, ГАЗель.
– Идём, – кивнула она. – Игорь и Мишка многое вынесли. Ждали тебя, чтобы притащить шкафы – два книжных и платяной. Идём к ним.
Я заглянул в кузов – полно вещей, но хватит места и для шкафов. Поднимаясь по лестнице, поинтересовался, как дела.
– В общем, неплохо. Летаю. Я же стюардесса, ты, наверное, знаешь.
– Не трясёт?
– Что ты имеешь в виду?
– Поведение отдельных пассажиров. Бывают…
– Нет, почти год летаю, и ни одного случая, чтобы кто-то себе позволил. От нас, от лётного состава тоже многое зависит. Смотря, какой подход. Ведь можно обострить какую-то неловкость с тем или другим, а можно сгладить и тем самым привести в чувство. Нет, пока всё как надо.
– На свадьбу позовёшь? За тобой, наверно, лётчики стадами ходят? При такой внешности не всякий устоит.
– Да, бывает. Но я почему-то одних женатиков привлекаю. А мне с ними не по пути, обойдутся. Ты лучше скажи, как у тебя и Риты? К свадьбе готовитесь?
– А что, заметно? Сделал предложение, так она думает. Обещала скоро дать ответ.
– Даст, не сомневайся. Лично я и думать бы не стала – за такого парня!
– Это потому что ты меня мало знаешь. А я ещё тот козёл.
– Конечно, козёл! Однако настоящие козлы не пьют, не курят, по чужим огородам не лазят. Впрочем, насчёт огородов не поручусь, время покажет.
Вошли в квартиру, я пожал руку Игорю и Мишке. Оба рослые, крепкие парни. Довольные, улыбаются. Игорь трясёт руку и обещает, мол, отвезём имущество и отметим переезд.
– Я там знаете что приготовил? «Лимонцелло ди Капри». Слыхали о таком? Райский напиток, тридцать два градуса. Я сам ещё не пробовал. Мне его родители из Италии привезли. Они теперь каждый отпуск куда-нибудь порхают. И закусон мировой – горбушка слабого посола и сосиски охотничьи с картошечкой.
Мы с Мишкой кивали, облизывались. Клёвый парень Игорь, он всегда такой. Раньше спортсменом был, штангу таскал. Потом что-то стало с позвоночником, пришлось бросить. Молотит шофёром на ГАЗели, работа устраивает.
Погрузили, поехали. Жанна в кабине, а я с Мишкой в кузове. Игорь предлагал одному из нас тоже в кабину, но мы отказались. Может, понимая, что откажемся, оставил напоследок два венских стула, мы и уселись друг против друга на самом заду. Пока ехали, Мишка рассказал, как он гонял с отцом на Вуоксу рыбачить. Кило три натаскали – голавлей, щучек и уклеек. Я позавидовал ему и вспомнил, что ещё ни разу в жизни не поймал ни одной рыбки. Не приходилось.
Едем. Разговариваем. В кузове темно. Хочется рассказать Мишке о своей проблеме, но не получается. Не выговорить. Чувствую себя несчастным, будто не будущего человека хотят лишить жизни, а меня самого. Мишка веселится, радуется, что я приехал. Хвастает успехами в аспирантуре, где он повышает свой экономический уровень, а также в шахматах и у девушек. Сейчас у него Ангелина, студентка-филолог. Ни одна из его подружек ещё не привлекала его так, как Ангелина.
– Познакомлю, сам увидишь, – сказал он. – Живёт на Гагарина, ей родители однушку подарили за то, что поступила в универ.
Нужно было что-то говорить, радоваться за друга, а я тупо молчал, пока не вспомнил, что выиграл конкурс. Сказал ему – он в темноте нашёл мою руку и крепко пожал.
– Это у тебя только начало, понял? Твоя потенция, как мне представляется, не знает потолка. Ритка обрадовалась?
– Ещё бы! Сказала, что до этого любила меня просто как человека. А теперь будет любить ещё и как архитектора.
Мишка стал напевать какую-то красивую мелодию и вдруг с несвойственной ему страстью сказал:
– Твоя Маргарита – настоящая девушка, таких мало. Точнее, только она. Мне кажется, моя Ангелина похожа на неё. Имею в виду не внешность, а характер.
– Не дай Бог! – вырвалось у меня.
– Почему?
Что я мог ответить? Любое объяснение выглядело бы жалким, прежде всего, с точки зрения моей умственности и воли. Значит, не смог ни убедить, ни доказать, что она задумала неладное. А всего-то нужно было пообещать, что не оставит она учёбу. Что я сам оставлю работу и буду ухаживать за малышом… Достать бы ещё где-то грудь с молоком, тогда совсем кайф, – подумал я и залился дурацким смехом.
– Дак почему? – ждал ответа Мишка.
– Прикол, не обращай внимания. Не знаю, как ты, а мне часто кажется, что я совсем не разбираюсь в женщинах. И потому не могу на них влиять.
– Все мы так. Мы думаем, что они такие, как мы. Но они другие. Вот слушай, они даже пуговицы застёгивают налево!
Ай да Мишка, ай да сукин сын! Взял и несколькими словами объяснил то, чего я до сих пор не понимал. Хотя и теперь мало что понимаю, но ясно главное – с ними, точнее, с ней нужно именно так, как я. Незыблемо! Неотвратимо! В конце концов, я на два года старше, значит, я командор! А там увидим.
Машина поехала медленно и встала. Игорь откинул брезент, принялись выгружать. Седьмой этаж, но работает грузовой лифт, так что минимум проблем. Жанну мы отправили наверх готовить стол. Справились быстро, всё поместили куда надо. Квартира трёхкомнатная с окнами на Большую Невку и новый стадион. По Невке плавает стайка уток, а над нею кружатся две чайки. На том берегу Елагин остров, торопливо расходятся люди – хлынул дождь.
– Отличная квартира! – сказал я. – Дорогая, наверно?
– Да, родители и мы с Игорем четыре года собирали. И за комнату на Марата получили немало. Всё-таки тридцать метров и самый центр. Новый хозяин всю квартиру купил, даже не знаю, за сколько.
– Итак, прошу к столу, – сказал Игорь и достал из коричневой спортивной сумки цветистую коробку «Limoncello». – Ноль семь, вам с Мишкой хватит. Я-то за рулём, только понюхаю. А Жанка сказала, что лишь попробует.
Мишка отправился мыть руки. У меня оживился телефон – Рита:
– Володька, это я. Сижу в электричке. Приеду в половине десятого, встреть, пожалуйста, мне плохо без тебя. Второй вагон спереди.
– А что случилось? Почему…
– Не спрашивай, потом. Но скажу главное – ты прав. Мне и мама сказала. Пока всё, до встречи.
И отключила телефон.
Я посмотрел в телефоне на часы – без четверти девять. Времени в обрез. Колотится сердце, так и должно быть. На кой мы кому нужны без этого органа?!
– Что у тебя? – спросил Игорь. Из ванной вышел Мишка. Протянул мне полотенце. Я не взял.
– Маргарита позвонила. Попросила встретить её с электрички через сорок минут.
– А что у неё?
– Пока не знаю. Но, кажется, что-то хорошее.
– Дак это… как же застолье? – удивился Мишка.
– Без меня, друзья, а я на выход, – сказал я и шагнул к дверям.
– Стой! – приказал Игорь. – Я отвезу. Встретим и снова сюда. Без меня ты не успеешь, ей придётся торчать на платформе.
– И ливень, – сказала Жанна. – А мы вас подождём и отметим наш переезд.
Что мне оставалось? Ничего особенного, только поблагодарить друзей и вслед за Игорем отправиться к машине.

 

В эти дни Ивану Ивановичу Сабило исполняется 80 лет.
Сердечно его поздравляем и желаем всех благ!