Критик делает из читателя критика
№ 2022 / 4, 04.02.2022, автор: Василий ШИРЯЕВ (г. ПЕТРОПАВЛОВСК-КАМЧАТСКИЙ)
Самый восточный литературный критик Василий Ширяев (живёт и творит на Камчатке) недавно опубликовал «Колодцы» – книгу статей. Николай Палубнев воспользовался случаем и побеседовал со своим земляком. Получился весьма содержательный и живой диалог – о том, как читать, зачем нужны критики, кому выгодно лишить человека способности суждения, о герменевтике и о многом-многом другом, например, об «альтернативной критике».
Николай Палубнев: Как дошёл до жизни такой?
Василий Ширяев: Всегда много читал. Однажды просыпаюсь. Рядом с кроватью на полу стопка книг. Не помню ни одной. Понял, что надо что-то менять. Стал делать записи и выписки. Через неделю читаю и не понимаю ничего: набор слов. Понимаю, что нужно впечатления структурировать. Стали получаться первые статьи.
Н.П.: Критические статьи?
В.Ш.: Нет, Пушкин бы назвал это “замечаниями”. Скорее дневник читателя. Паша Пушкарёв посоветовал послаться в Липки. Евгений Ермолин отобрал, поклон ему. Первая статья была о “Коммунистическом манифесте” Бориса Гройса. Сергей Беляков предложил писать для “Урала”. Так Екатеринбург стал культурной столицей. Шучу.
Н.П.: Смеюсь.
В.Ш.: Евгений Касимов предложил собрать книгу. Стал перечитывать. Вижу — много повторов и идей, которые за это время (15 лет прошло) стали общими местами.
Н.П.: Например?
В.Ш.: Например, что всего слишком много и что культура гибнет.
Н.П.: А она не гибнет?
В.Ш.: Конечно, гибнет. Как обычно. Ну вот. Потом получаю книгу, открываю и начинаю вязнуть в тексте. Сейчас читаю “Колодцы” и пишу к ним комментарий.
Н.П.: Почему – непонятно?
В.Ш.: 1) Хорошая проза должна быть непонятна (Довлатов). 2) Хотелось написать книжку, которую интересно читать самому. 3) Я убрал повторы, а “повторение — мать учения”. На повторах стоит поэзия, реклама, сериалы, пропаганда. Всё, что повторено 20 раз, становится истиной.
Н.П.: Так за чем же дело стало?
В.Ш.: Филологи по 2 раза не повторяют. Ну и бумагу экономить надо.
Н.П.: Появились отзывы, что твою книгу трудно читать.
В.Ш.: Отчего эти добрые люди решили, что они умеют читать? Нет никакого просто читать. Есть сканировать, есть просмотреть, есть проштудировать со словарём, есть чтение вслух, есть — чтение наизусть. Можно и нужно проставлять ударения, исправлять ошибки и варваризмы, когда читаешь.
Н.П.: Как ты читаешь?
В.Ш.: Я с иняза. Нас научили читать медленно. Когда я впервые не по-детски принялся за “Войну и мир”, читал с этимологическим словарём, чтоб замедлиться. Нас научили читать без установки.
Н.П.: Без какой установки?
В.Ш.: Помнишь, Кашпировский давал установку? А сейчас установку даёт Юзефович. “Это — хорошая книга. Читая её, ты помогаешь обществу”.
Н.П.: Что в этом такого?
В.Ш.: Ничего. Помнишь опыт. Дают фото человека. Одной группе говорят, это убийца. Другой – это детский врач. Тем же занимаются и критики. Я советский человек, меня приучили не доверять. Почитаешь ругательной критики, полезешь проверять и удивишься: а что тут ругали? — нормальный текст. И наоборот. Так что установок к прочтению может быть очень много.
Н.П.: Зачем нужны критики?
В.Ш.: Вопрос неправильный. Критика, способность суждения заложена в человеке. Есть кинокритика, ресторанная критика, модный приговор и т. д. Если я посмотрю в окно и скажу: “сегодня плохая погода”, это будет критика. Поэтому следует спросить: кому выгодно лишить человека способности суждения?
Н.П.: Кому?
В.Ш.: Джобс сказал: легче подогнать человека под гаджет, чем гаджет под человека. Многие из нас рады упростить себя. Человек больше доверяет машине, чем человеку. Упрощение языка даст возможность цифровизировать правосудие.
Н.П.: То есть, ты осознаёшь, что критики — реакционный класс?
В.Ш.: Да.
Н.П.: Так зачем нужны критики?
В.Ш.: Критик делает из читателя критика, ведь чтение не такое простое дело. Я, например, повар-любитель, я люблю готовить спагетти. Я могу их сам съесть, могу угостить кого-нибудь, а вот сосед мой, профессиональный повар, может дать совет, как готовить, что добавлять. Так и критик может дать совет, как читать. Есть пушкинское стихотворение с панчем “Суди, дружок, не выше сапога”. Но перед этим художник исправил свою ошибку в рисунке обуви. То есть Пушкин приемлет критику в рамках компетенции критикующего. Хороший читатель, который сам себе критик, может сам руководить своим чтением. Прочесть Библию как детектив, или «Обломова» как мистерию. Чем больше текст нужен людям, тем более превратно его будут толковать. Когда канонизировали книгу Екклезиаст, «пей вино» было решено читать как «изучай Закон», чтоб отвести пропаганду алкоголизма.
Н.П.: Почему лично ты принялся за критику?
В.Ш.: Тогда (25-15 лет назад) вместо интернета были «толстяки» (толстые журналы). Все читали их задом наперёд, с библиографии и критики. Критическую статью легче перечесть 4-5 раз и разобраться в логике критика. Так я стал делать критику критики. Писать серьёзную критику на крупные формы и стихи я не решался, я же лингвист, а не литературовед. Читать романы долго. Когда несколько раз перечтёшь короткий текст, легко найти противоречие, этим сейчас занимаются блогеры. Но потом я понял, что впадать в противоречия — как раз очень человеческая черта, и если человек никогда не впадает в противоречия, то это сволочь и нехороший человек.
Н.П.: Возможен ли полностью независимый критик?
В.Ш.: Это будет Маугли, критик без языка. Критик не может быть независим от родного языка и классики, написанной на.
Н.П.: Твои любимые критики?
В.Ш.: Манцов, Топоров, Анкудинов, Михаил Хлебников, Михаил Гундарин. Поколенческий стиль у нас общий с Валерией Пустовой и Михаилом Бойко.
Н.П.: Как относишься к альтернативной критике – Кузьменкову, Морозову, Чекунову?
В.Ш.: Талантливо, но однообразно. Критик читает критика или чтобы узнать что-то о книге, которую самому читать не хочется (виртуальный книжный клуб), или разгадать стратегию. Критика интересно разгадывать: насколько он читал книгу, приёмчики, уровень лицемерия. Кузьменков и Чекунов — слишком просто. Чёрный пиар действует по-чёрному только на тех, кто не любит читать, и ищет только повода, чтобы НЕ читать. На здоровый мозг он действует от противного: дескать, дай гляну, неужели всё так плохо.
Н.П.: Почему «Колодцы»?
В.Ш.: Фалес Милетский любил смотреть на звёзды и упал в колодец. Подошла женщина и сказала: «Надо смотреть под ноги». На самом деле, Фалес специально спустился в колодец, чтоб видеть звёзды днём. Моя книга построена на перетолмачивании. Если читать по буквам, учитывая их иероглифические прототипы, то ОЛØ — это мои глаза и нос, К — дужка очков, Д — дверь, Ы — дом, а Ц — змея, тот, кто сидит внутри человека и смотрит не мигая.
Н.П.: Основная идея книги?
В.Ш.: Там в каждом предложении есть идея, и все идеи основные.
Н.П.: Что хотел сказать автор?
В.Ш.: Автор хотел денег и любви, а книжку можно не читать.
Н.П.: А если серьёзно?
В.Ш.: Какую мораль можно вывести из моей книги? «Учиться, учиться, учиться и ещё раз учиться».
Н.П.: Спрошу иначе. Ты часто говоришь о герменевтике. Что это?
В.Ш.: Любому тексту/событию можно задать вопросы: а) Кто виноват? 2) Что делать? 3) Что об этом написано в Писании? 4) Что с нами происходит? Ну, например. В 1912 г. тонет «Титаник». Можно разбираться, почему он утонул. Можно спросить себя, как мы бы повели себя на «Титанике». Можно понять, как пророчество о мировой войне и гибели старухи Европы. Можно — как гибель мужского начала в глубинах женской сущности. А можно — как разрушение логоса, наткнувшегося на семантический айсберг и затонувшего в хаосе смыслов. Кстати, фильм Кэмерона стоил больше чем «Титаник». Любителям теорий заговоров логично будет предположить, что «Титаник» нарочно утопили, чтоб потом снять кино, а разницу положить себе в карман. Далее, герменевтика делится на герменевтику автора, герменевтику текста и герменевтику читателя.
Н.П.: Что такое герменевтика автора?
В.Ш.: «Что хотел сказать автор?» Как в школе, на уроке. У нас в Елизово маленькая девочка написала замечательные стихи: «Я в коробку помещусь/ И в посылку превращусь/ Здесь тепло мне и уют/ Меня бабушке пошлют». Вроде бы тут сказано только то, что сказано: дети любят залазить в коробки. Но взрослый человек понимает, что это стихотворение о смерти. Или — в «Кукушке» Цоя прописан жест «от сердца к Солнцу», в просторечии именуемый «зигой». Вот откуда это у Цоя?
Н.П.: Откуда?
В.Ш.: Даже если б он был жив, мы бы толку от него не добились. Мне вообще не интересна герменевтика автора, хотя я её иногда пародирую с помощью Маркса и Фрейда. Если автор хочет что-то узнать о себе, пусть наймёт психоаналитика. Далее, герменевтика текста. Это такой беспристрастный анализ. В духе «Как сделана “Шинель” Гоголя». Этому учат в университетах. А потом в журналах и газетах их переучивают — беспристрастные тексты читать очень скучно. Ну и герменевтика читателя, когда читатель сосредоточен на своих впечатлениях от текста. Такое чтение может быть очень странным, ведь у нас разные читательские истории, могут возникать связи с поп-музыкой, кино, личной жизнью и т. д.
Н.П.: Ты смотришь кино, сериалы?
В.Ш.: Редко. Кино ослабляет воображение. Когда читаешь, сам переводишь словесное в визуальное, а в кино это делает кто-то другой. Помнишь фильм «В августе 44-го», момент истины? Там Е. Миронов опознаёт диверсанта по словесному портрету. Сейчас не все поймут, как такое возможно. А ведь раньше и паспорта были словесные.
Н.П.: Но так ли полезно читать книги?
В.Ш.: Читать вредно — перечитывать полезно. Я спокойно отношусь к чистому библиофильству. Помнишь анекдот? Приходит книголюб к библиофилу: «Дайте книжку почитать». — «Я книжек никому не даю и сам не читаю: они от этого портятся».
Н.П.: Что ты думаешь о курсах креативного письма?
В.Ш.: Я бы добавил курсы креативного чтения и креативного слушания. Писать и болтать у нас умеют, а вот слушать и читать. Нельзя разрывать дофаминовый цикл «слух-письмо-чтение-рассказ-слушание».
Н.П.: А теперь блиц! Что читаешь прямо сейчас?
В.Ш.: «Колодцы» Ширяева!
Н.П.: Твои любимые книги?
В.Ш.: Толстой, Гаспаров, Герцен, Швейк, Свифт, в этом году по-новому открыл Достоевского.
Н.П.: Нужно ли читать книгу до конца?
В.Ш.: После 35-ти не обязательно. Перефразирую неприличный анекдот: если сосед говорит, что читал Пруста, то вы ему отвечайте, что читали Джойса.
Н.П.: Платят ли издатели и писатели за рецензии критикам?
В.Ш.: Не деньгами едиными коррумпируют добрые люди с прекрасными лицами. Если все хвалят одну и ту же книгу — стоит насторожиться.
Н.П.: Как писать про книгу, автора которой ты знаешь лично?
В.Ш.: Беда не только в том, что все хотят любви, но они ещё хотят, чтоб их хвалили понятными им словами.
Н.П.: Что такое метамодерн?
В.Ш.: Это когда люди ещё чуть-чуть поглупели, и пришлось как-то по-новому переописывать реальность, чтоб их не обидеть.
Н.П.: Что рекомендуешь почитать?
В.Ш.: Смотря кому. Неграмотному рекомендовал бы азбуку, школьнику — Швейка, Зощенко, подростку — Достоевского, взрослому человеку — Толстого, любителю посложней — Джойса и Краснахоркаи.
Н.П.: Как написать бестселлер?
В.Ш.: Чтобы быть успешным, товар должен быть достаточно плохим.
Н.П.: Как поднять читаемость?
В.Ш.: А вот нефть кончится, электричество тоже, сеть упадёт, все побегут читать. У нас большие запасы советских тиражей, книга ещё не абсолютная редкость. Книгу ведь необязательно читать, её можно просто любить. Когда остатки советских тиражей станут редкостью, книги снова повысятся в цене.
Н.П.: Зачем читать книги?
В.Ш.: а) Дофамин и эндорфин, б) наша культура создана людьми, читавшими книги.
Вопросы задавал Николай ПАЛУБНЕВ
Цитата:
“У нас в Елизово маленькая девочка написала замечательные стихи: «Я в коробку помещусь/ И в посылку превращусь/ Здесь тепло мне и уют/ Меня бабушке пошлют». Вроде бы тут сказано только то, что сказано: дети любят залазить в коробки. Но взрослый человек понимает, что это стихотворение о смерти.”
Г-н В.Ш., если вы денно и нощно размышляете только о прискорбном ящике, не надо полагать, что так же думают дети. Подумайте, прежде чем изрекать, и читатели к вам потянутся.
Кто сможет опровергнуть мой опубликованный критерий, что литкритики это несостоявшиеся поэты?
Странный набор дальневосточных банальностей …
Н.П.: Зачем читать книги?
В.Ш.: а) Дофамин и эндорфин, б) наша культура создана людьми, читавшими книги.
Знаете ребята – Вы бы делом занялись, а не физиологией. Она ведь и нормальной бывает и патологической (кстати, патфиз – один из самых сложных предметов в мед. ВУЗах…).
1.Эта “беседа” пример моего опубликованного тезиса, что литкритики – это несостоявшиеся поэты.
2. Кто “Против”?