Мы заплутали в непролазных дебрях…
О поэзии Марии Беляковой
№ 2025 / 32, 14.08.2025, автор: Тахир ТОЛГУРОВ (г. Нальчик)
Конец 80-х – 90-е годы были временем странного оживления литературной жизни Кабардино-Балкарии. Точнее, одной из её составляющих – «неофициального», или (о, ужас) «андеграундного» сообщества русскоязычных прозаиков и поэтов республики. Престижные и труднодоступные издательства опубликовали один за другим романы молодых – тогда ещё молодых! – Амура Бакиева и Константина Елевтерова, в газетах стали регулярно появляться стихи целой плеяды ранее неизвестных имён, в прессе обозначилось некое подобие дискуссионного ожесточения; непонятно почему, но явно активизировались творческие объединения, и на вечера, проводимые таковыми, даже приходили почитатели непризнанных вовсе – либо признанных частично и недостаточно – дарований.
Понятно, что по большей части это была не более чем суета, которой тешили своё самолюбие пара дюжин субъектов, чуть позже успешно или не очень занявшихся бизнесом, бюрократической деятельностью, педагогикой, медициной, бухучётом – всем тем, что в реальности и являлось их талантами. Суета и движение, обусловленные несколько запоздалым осознанием эстетической свободы или хотя бы её иллюзией; суета и движение, вспоенные потоками инаковой литературной мысли, хлынувшими на свято место погибающего соцреализма.
Однако в мобильной и, как сказали бы сегодня, «креативной» среде подвижников высокого слога иногда встречались странные фигуры, никак не вписывавшиеся в местечковый мэйнстрим местной богемы. Странным было само их появление на периферийных тусовках, необычным выглядело их молчание на фоне бесперебойно стрекочущих коллег по перу – при том, что и самые амбициозные из оных признавали безусловное лидерство этих людей.
Мария Белякова была уникально тихой участницей литературных салонов и, одновременно, уникально харизматичной. Её отчуждённость, одиночество всегда обрамлялись окружением поэтов и пиитов – от Василия Школьного и Георгия Яропольского до откровенных графоманов и бездарных конъюнктурщиков. Каждый из нас великолепно помнил те исключительные случаи, когда она читала свои произведения. Их мощь, ощущаемая в печатной форме самыми толстокожими читателями, в исполнении автора «пробивала» всё и вся, заставляла замирать и вслушиваться в перебои пульса.
«Последняя дочь “Серебряного века”», как называл её Василий Школьный, при декламации никогда не повышала голоса, не жестикулировала, она была сдержанна и чеканна, так же, как и её строки, как её образы. И, действительно, ближе всего концептуалистика и мироощущение Беляковой стояли к эпохе невиданного расцвета русской поэзии, а отточенность форм её стиха напрямую восходит к ритмам и рифмам поздних символистов и, естественно, к поэтической технике А. Ахматовой. Духовная же близость нашей землячки и великой представительницы акмеизма настолько очевидна, что являет собой неоспоримый факт и для невооружённого взгляда дилетанта. Если изъять из строк Марии некоторые хронологические маркеры, то нет никакой гарантии, что лучшие эксперты и знатоки творчества Го́ренко смогут уверенно атрибутировать их.
Сама она прекрасно понимала характер своего дара, своего образного видения, своего миропонимания. Её тяга к строгой, освящённой традицией строфике, быть может, была причиной инстинктивного неприятия постмодернизма во всех его проявлениях, но! «Но», всегда возникающее при разговоре о Марии-Марите Беляковой… Утончённая строгость и эмоциональная ясность, связывающие её с началом прошлого века, не могли удержать мысль поэтессы за пределами современности. Яростные прорывы «сегодня» ощущаются в колористике, в материальной конкретике образа, в безупречном по своей органичности смешении высокого и подчёркнуто грубого. В её миру фиолетовая мгла и узорчатый чугун соседствовали со свалками и пьяными сторожами, жертвенность любви – с площадной вульгарностью, в звон колоколов вплетался лязг наручников…
Нигде и никогда Мария Белякова не испытала чувства покоя. Трагизм и надломленность её художественной рефлексии были естественным продолжением самоощущения поэтессы, постоянного виденья себя, стоящей на уходящих вдаль нормах красоты и этичности и пытающейся шагнуть на хаотичные обломки современного ей мира, ежесекундно пожирающего самого себя. Она ушла из этой жизни, так и не определившись, вернее, не желая выбирать между предпочитаемым эталоном и жестоко любящей реальностью. Жестоко любящей и жестоко любимой. Эта двойственность, быть может, и убила её – совсем молодую женщину. Мария Белякова покинула нас на пике расцвета своего таланта, покинула свою расколотую Вселенную, будучи не в силах предпочесть одну из её половин… «…Мы заплутали в непролазных дебрях…»
Читайте в номере также подборку стихотворений Марии Беляковой
Вообще-то, «непролазные дебри» – это семантический плеоназм, проще говоря, грубейшая ошибка. Досадно. Интересно, куда редактора смотрели?
М.б. – “редакторьё”?)))
Судя по закавыченной строке, ошибка сделана самой поэтессой. Увлеклась, не подобрала более оригинальный (и правильный) эпитет. Бывает. А «редакторьё», как Вы пишете, не заметило или не захотело поправить ошибку. Что ж, тоже бывает…