«Мы жили все и легче, и смелей…»
№ 2023 / 17, 03.05.2023, автор: Светлана ГОЛУБЕВА (г. Орёл)
Девятнадцатый век подарил России великую литературу, которой мы гордимся, на которую равняемся нравственно и творчески. Начался век Александром Сергеевичем Пушкиным и продолжился завидной плеядой поэтов, прозаиков, критиков, мыслителей, – целым созвездием имён планетарного масштаба.
Откуда столько талантов в XIX веке? Мы, возможно, никогда не постигнем этой тайны во всей полноте. Но свои толкования могут предложить историки, экономисты, политологи, даже астрологи, и все по-своему будут правы, но ощущение чуда останется. Не станем выдвигать версию культурного феномена, просто попытаемся прикоснуться к обстановке, в условиях которой формировались российские поэтические таланты, окунёмся в обыденность: круг сверстников молодых дарований, атмосфера школьной жизни, так сказать, среда взросления. Заглянем в школу XIX века, познакомимся с подростками-школярами – товарищами и соперниками будущих гениев, сравнив жизнь поэтов – Александра Сергеевича Пушкина и Афанасия Афанасьевича Фета. Их судьбы отстоят друг от друга чуть меньше, чем на четверть века.
Путешествие основано на сравнении, которое позволили сделать воспоминания самих поэтов (А. С. Пушкина в меньшей и А. А. Фета в большей степени), а также их сверстников, главным образом, лучшего друга и однокурсника Пушкина Ивана Ивановича Пущина, оставившего подробные сведения о лицейской жизни. Очаровательную лицейскую пору А. С. Пушкин описал в стихотворении «Была пора: наш праздник молодой…», строка из которой стала названием этого очерка.
Детство
Александр Пушкин родился в семье обедневших дворян, не чуждых литературы. Отец его, Сергей Львович, в светском обществе слыл большим остроумцем, а славой стихотворца пользовался дядя поэта, Василий Львович. Чарующие сюжеты и стилистическую красоту русского фольклора будущему поэту открыла и осталась главным проводником в мир народной сказки и песни няня Арина Родионовна, а также бабушка – Мария Алексеевна. Александр Сергеевич писал, вспоминая детство, как в сладком страхе он, ребёнок, завернувшись в одеяло, предвкушал очередное волшебное нянино сказание о приключениях королевичей, духах, чародеях и домовых.
Родные, учителя маленького Александра говорили с ним по-французски, и ребёнок быстро освоил, полюбил и запомнил многое из французской литературы. Вместе с сестрой Ольгой Александр обучался и английской словесности. Но образование не было системным, учителя часто менялись и не всегда умели направить детей к обретению прочных знаний. Чаще всего мальчик был предоставлен сам себе и с удовольствием проводил часы в отцовской библиотеке. Ко дню поступления в Царскосельский лицей первые его литературные пробы совершались на французском языке.
Афанасий Фет появился на свет в семье крепкого хозяйственника, дворянина, помещика Афанасия Шеншина.
Поэт вспоминает уютную, притягательную атмосферу девичьей, уставленной сундуками с различной домашней кладью, на которых ранним утром усаживались девушки и перешёптывались, рассказывая про жар-птицу и про то, как царя на походе водяной схватил за бороду. Маленький Афанасий «вскакивал в затемнённой ставешками детской с кроватки и направлялся к яркой черте просвета между половинками дверей…», бежал в девичью и принимался канючить: «Прасковья, скажи сказочку».
Чудесной рассказчицей была мамина приятельница, помещица Вера Александровна Борисова. Её Афанасий называл «бабушкой» и тоже упрашивал «сказать сказочку».
Согласно воспоминаниям поэта, первым его учителем был тоже Афанасий, дворовый человек, который наставлял ребёнка в русской грамоте. «…Сама мать выучила меня читать по-немецки», – пишет Фет. Несмотря на то, что, самостоятельно освоив русскую речь, госпожа Шеншина (немка по происхождению) писала и говорила лучше иной русской барыни, она не бралась учить своих детей. В учителя были нанимаемы студенты-семинаристы, которые более всего преуспели в толковании Закона Божия, что спустя годы сослужило будущему поэту хорошую службу.
Если Пушкин ребёнком великолепно владел французским, то, по словам Фета, к семи годам у него «немецкая грамотность преобладала над русской». Не умевший ещё писать по-русски Афанасий диктовал маме свои переводы стихов немецких поэтов. К десяти годам мальчик в совершенстве овладел немецкой словесностью.
В биографических очерках о людях того времени принято писать: «Он получил хорошее домашнее образование». Детство наших поэтов – прекрасный пример того, что «хорошим домашним образованием» они обязаны, прежде всего, себе, своей детской любознательности, увлечённости литературой, историей, языками.
Поступление в пансион
Александр Пушкин получал образование в Царскосельском лицее с 1811 по 1817 год. Обучение Афанасия Фета в частном пансионе Крюммера длилось с 1835 по 1837-й.
Приёмный экзамен для будущих воспитанников Царскосельского Лицея состоялся 12 августа 1811 года в доме министра народного просвещения А.К.Разумовского. Вопросы поступающим задавал директор лицея Василий Фёдорович Малиновский. Существенную роль в поступлении играли рекомендации от влиятельных лиц. Каждый отец, конечно, запасся для своего сына такой бумагой загодя, и все претендующие в лицей поступили. Царскосельский лицей был пансионом: воспитанники учились и проживали в здании лицея.
Когда Афанасию Шеншину (Фету) исполнилось четырнадцать, отец отвёз его в город Верро (Выру, нынешняя Эстония) недалеко от Дерпта (Тарту), в училище (частный пансион) Крюммера. Косвенно по воспоминаниям поэта можно догадаться, что это произошло в конце осени – начале зимы 1835 года.
Вступительные испытания, по словам Афанасия Фета, выглядели так: «Навстречу к нам после директора подошёл, как мы потом убедились, главный преподаватель института, многоучёный Мортимер. На уверения отца, будто бы я так же твёрдо знаю латинскую грамматику, как и русскую, … Мортимер попросил меня перевести на латинский язык слова: «Я говорю, что ты идёшь». Как я ни силился, но не мог.., пока Мортимер не подсказал мне…»
Учителя и служащие
Царскосельский лицей возглавлял директор. Обучали воспитанников профессора и адьюнкт-профессора, образовавшие Конференцию. Служащие: дядьки, инспектора, гувернёры следили за порядком, внешним видом и состоянием воспитанников. Хозяйственная комиссия ведала имуществом лицея. При учебном заведении была также открыта больница (Пушкин пребывал там с простудой три дня).
Немецкий пансион тоже возглавлял директор, которому подчинялись учителя и другие служащие. В их числе Афанасий Афанасьевич упоминает кастеляншу, отвечавшую за пансионное имущество, надзирателя, который наблюдал за мальчиками во внеурочное время, гардероб-мейстершу, оберегающую сданные на хранение вещи.
Образовательные цели учебных заведений были разные.
Пансион Крюммера готовил юношей к поступлению в Дерптский университет, но при отсутствии желания учиться дальше, ограничивались Крюммеровским заведением. В воспоминаниях Афанасий Афанасьевич называет свой пансион школой, училищем, институтом.
Обучение в Царскосельском лицее приравнивалось к университетскому. В Уставе лицея прописано, что он «в правах и преимуществах своих совершенно равняется с Российскими университетами».
Устройство пансионов
В какую обстановку попадали молодые люди?
В Царскосельском лицее дортуары (спальни), учебные и хозяйственные помещения находились в одном здании на разных этажах. О спальном этаже И. И. Пущин пишет: «… коридор с лестницами на двух концах, в котором с обеих сторон были комнаты; всего 50 номеров. В каждой – железная кровать, комод, конторка, зеркало, стул, стол для умывания». Так что воспитанники умывались и одевались каждый у себя в комнате.
Воспоминания Афанасия Афанасьевича дают некоторое представление об устройстве Крюммеровского пансиона. Спальня была общей, со складными кроватями. Чтобы разложить их, требовалось открыть створки шкафов – они и отделяли воспитанников друг от друга. Одевались и умывались мальчики также в общих помещениях. Спальни всех курсов помещались в отдельном крыле, в главное здание вёл неотапливаемый коридор.
В классной комнате, со слов поэта, находился длинный стол с ящиками для письменных принадлежностей, подъёмными столешницами на обе стороны и рядами скамеек. Книги помещались на полках вдоль стен.
Режим дня, хозяйственные обыкновения
Из записей Пущина, мы знаем, что день в лицее начинался в 6 утра. Утреннюю и вечернюю молитвы дети читали по очереди. С 7 до 9 утра велись учебные занятия. После утреннего чая воспитанники отправлялись на прогулку, а потом снова в класс, до следующей прогулки в полдень. В час дня – обед, до 5 вечера – занятия, затем чай и прогулка. До ужина – повторение уроков или вспомогательный класс. По средам и субботам – танцы или фехтование. Каждую субботу – баня. После ужина – свободное время до 10-ти. Иван Иванович пишет: «Вечером в зале – мячик и беготня». Затем молитва и сон.
Обед воспитанников состоял из трёх блюд (по праздникам из четырёх), ужин из двух. «При утреннем чае давалась крупичатая белая булка, при вечернем – полбулки», – пишет Пущин и прибавляет: «У дядьки Леонтия Кемерского… можно было найти конфеты, выпить чашку кофе или шоколаду…»
Режим пансиона Крюммера не слишком разнился с Царскосельским. В 6 утра надзиратель будил мальчиков. Накинув халат, те бежали через холодные сени в другую часть здания, в палату, где одевались. После умывания, воспитанникам давали молоко или чай с хлебом домашней выпечки. В 8.00 – молитва минут на пять. До одиннадцати длились три утренних урока. Завтрак состоял из пшеничного хлеба с тонким слоем масла. Потом ещё урок, и в половине первого – обед. Подавали суп или щи, жареную говядину с картофелем. По воскресеньям для мальчиков после обеда приносили корзины с выпечкой от городского пекаря. «Чего тут не было, начиная с простых белых или сдобных хлебов и кренделей до лакомых пряников, которыми Шлейхер славился и гордился…», – вспоминает Афанасий Фет.
После самостоятельных занятий и пары вечерних уроков, в 8 вечера воспитанники ужинали, далее следовал час свободного времени. В 10 «… все становились около своих мест и, сложивши руки с переплетёнными пальцами, на минуту преклоняли головы», – так выглядела молитва перед сном.
При всей схожести повседневной жизни воспитанников, очевидна разница. Физической закалке в Царскосельском лицее уделялось куда больше времени, чем у Крюммера. В лицейском учебном плане, помимо указанных обыкновений, предусматривались также гимнастические упражнения, плавание и верховая езда. Музыка преподавалась в обоих пансионах.
В Царскосельском лицее воспитанники носили синие форменные сюртуки с красным воротником и белые узкие брюки. Сапоги и треуголки. О форменной одежде заведения Крюммера Афанасий Фет не сообщает.
Любопытно отношение к спиртному.
В Царскосельском лицее в первый год обучения детям давали по полстакана портера, согласно английской системе. Но вскоре от неё отказались. Дети обходились квасом и водой.
В пансионе Крюммера один раз в год, в день рождения директора вино подавалось всей школе.
Выходные и праздники
Первые годы воспитанники Царскосельского лицея на выходные и праздники по домам не разъезжались, но родные могли навещать их. Свободное время мальчики проводили в семьях директоров – В. Ф. Малиновского, затем Е. А. Энгельгардта, где устраивались домашние спектакли, музыкальные вечера, прогулки в санях за город, катания на коньках.
Воспитанники выпускали самодельные журналы, охотно участвовали в музыкальных вечерах Теппера де Фергюсона (чаще других Пушкин, Дельвиг, Кюхельбекер). Поэтическое творчество (на русском языке) Пушкина относится к лицейским годам, уже тогда педагоги видели растущий талант Александра и всячески поощряли.
Для игр в сухую тёплую погоду было отведено Розовое поле – обширный луг, окаймлённый кустами шиповника, на окраине Екатерининского парка. Ближе к окончанию обучения повзрослевшие воспитанники приглашались в дома богатых влиятельных людей – графов Ожаровского, Толстого, Бакуниной.
По правилам пансиона Крюммера на праздники и выходные родители забирали детей домой. Но за Афанасием отец приезжать не мог; семья жила слишком далеко (Мценский уезд Орловской губернии). Воспитанники, кто оставался, могли развлечь себя дальними верховыми прогулками. Во время такой прогулки Фет однажды побывал в Псково-Печерском монастыре.
Некоторое время Афанасия приглашали родители одного из сокурсников (семья обрусевшего помещика испанского происхождения по фамилии Перейра). Но однажды мальчики так расшалились, что Перейра сочли их дружбу нежелательной и больше Афанасия не приглашали. Оставаясь один, он накупал у Шлейхера вкусной выпечки и пировал в одиночестве. Может быть, это обстоятельство способствовало и поэтическим раздумьям, а тоска по родине воплощалась в начальные литературные опыты юноши.
Взаимоотношения между детьми и с преподавателями
В Уставе Царскосельского лицея прописано: все воспитанники между собой равны, как дети одного отца. Не допускалось, чтобы кто-то из воспитанников говорил другому «ты», кричал на кого бы то ни было, в том числе, на служащих лицея, даже если они крепостные.
Тем не менее, у воспитанников не обходилось без разного рода стычек. Из рукописного журнала мы знаем о ссоре Александра Горчакова (будущий министр иностранных дел и государственный канцлер Российской империи) с Дмитрием Масловым (будущий титулярный советник, служащий канцелярии Государственного совета). Эта размолвка закончилась примирением сторон по инициативе Горчакова.
В подростковой среде не обходится без кличек. Не был исключением и Пушкинский курс. Поэт носил прозвища «Француз» и «Егоза». Горчаков был Франтом, Пущин Жанно, Кюхельбекер Кюхлей, а Дельвиг Тосей. Корнилову досталась кличка «Месье» за оговорку во время первого торжественного обеда в лицее, когда на вопрос императрицы, нравится ли ему суп, он машинально ответил: «Да, месье».
По свидетельствам однокурсников, некоторые недолюбливали Александра Горчакова за надменность. Пушкин слыл вспыльчивым и нерадивым учеником, но всегда находился в окружении приятелей, готовых составить ему компанию во всевозможных затеях – это: А. Илличевский, М. Яковлев, Ф. Матюшкин, И. Малиновский (сын первого директора лицея). Близкими друзьями поэта считались И. Пущин, В. Кюхельбекер, А. Дельвиг.
Своих вспыльчивых и спокойных, нерадивых и ответственных подопечных педагоги призваны учить с одинаковой ответственностью, а вот подопечным нельзя запретить выбирать себе кумиров среди наставников.
Любимцами воспитанников были преподаватель нравственно-политических наук А. П. Куницын, учитель музыки Л.-В. Теппер де Фергюсон, преподаватели российской словесности Н. Ф. Кошанский и А. И. Галич. Юный Александр Пушкин быстро охладел к требовательному Кошанскому, зато Теппер де Фергюсон и в особенности Галич оставались для юного поэта скорее старшими товарищами, чем наставниками.
Всеобщей любовью был окружён В. Ф. Малиновский – первый директор лицея. А. Горчаков писал: «Я не найду выражения для похвалы Малиновского, какой прекрасный и какой достойный человек. Он относится к нам, как к своим детям и не делает разницы между нами и своим сыном…»
У Пушкина не сложились отношения со вторым директором, Е. А. Энгельгардтом. Однако, Егор Антонович в лицейской среде пользовался заслуженным уважением. На протяжении своей жизни он принимал участие в судьбе многих своих воспитанников, в том числе и Пушкина, как бы они друг к другу ни относились…
Афанасий Фет вспоминает своих школьных товарищей как благожелательных, добродушных людей. Правда, были и те (постарше и покрепче), кто задирал и даже избивал новичков. У Афанасия тоже был такой злой гений – юноша по фамилии Фурхт. Жаловаться на побои нельзя было и думать. Жалобщика школяры тотчас окрестили бы доносчиком. Но издевательства сделались до того нестерпимы, что Фет отважился просить директора: «Господин Крюммер, пожалуйте мне отдельную комнатку, так как я не в силах больше выносить побоев». Об этом разговоре прознали сверстники, и на другой день над Афанасием насмехалось всё училище, обзывая беднягу «длиннополым», – намекали на его длинный сюртук. Обиженный юноша, раздобыв ножницы, обрезал полы сюртука, а портной, докончив переделку, из лоскутов сшил ещё и модную шляпу.
Однажды Фурхт, доведя Фета до полного отчаяния, получил такой яростный отпор, что принялся отмахиваться от кулаков своей жертвы подсвечником. Товарищи с трудом растащили дерущихся. Кровь из ран на голове залила лицо Афанасия. Сражение положило конец издевательствам, а шрамы остались на всю жизнь.
Озорная традиция прозвищ существовала и здесь. Фета звали «Медведь-плясун», а самого директора – «Прусский барабанщик».
Как бы ни было, молодые люди умели ценить мастерство педагогов. С особенной благодарностью Афанасий Афанасьевич пишет о преподавателе математики Гульче, который никогда никому не отказывал в помощи. Вместе с тем, знаний требовал самых прочных. По заведённому им порядку ученик, осиливший 49 задач из 50-ти, получал новые 50 до тех пор, пока все не были решены верно. Поэт знал математику превосходно.
У Гульча не было любимцев, но он умел ценить усердие и способности своих учеников, даже если это не касалось математики.
Шалости и наказания
Царскосельский лицей – первое учебное заведение в России, где телесные наказания не применялись. В пансионе Крюммера они также не были практикуемы. Но, конечно, шалости случались, и наказания следовали. И. Пущин вспоминает, как он с Малиновским и Пушкиным однажды достали яйца, сахар, ром и затеяли гоголь-моголь. Угощались не только сами, но и потчевали товарищей. Дежурный дядька обнаружил этакое веселье и доложил инспектору. Зачинщики сознались. Последовало наказание: стоять две недели на коленях во время молитв, сидеть в столовой на дальнем конце стола (садились по поведению), записать происшествие в «чёрную» тетрадь (это могло иметь неприятные последствия при выпуске). Но двухнедельное коленопреклонение мальчики отстояли, за дальним краем стола отсидели, а запись в журнале происшествий осталась без последствий благодаря Энгельгардту.
Афанасий Афанасьевич признаётся, что ребята отпрашивались с уроков по надобности, а сами прятались и покуривали (поэт тоже). Как педагоги относились к этому явлению и противостояли ему, сведений нет.
Знания, способности, первые публикации
Александр Пушкин и Афанасий Фет обладали отличной памятью, знали наизусть обилие стихов и прозы, но предпочитали жаловаться на плохое запоминание.
По окончании пансионов оба выказали великолепное знание русской словесности, латыни и греческого языка. В отличие от Фета, прекрасно разбиравшегося в математике, Пушкин не дружил с этой наукой вовсе.
Первая публикация стихов Пушкина состоялась ещё в лицейские годы (1814) в «Вестнике Европы». Первой публикацией Фета стал поэтический сборник «Лирический пантеон», увидевший свет в пору студенчества (1840).
Царскосельский лицей давал юношам университетское образование, а Фету после пансиона Крюммера предстояло учиться в Московском университете.
Экзамены
Из лицейских итоговых испытаний нам подробнее всего известно о публичном переводном экзамене по русской словесности, состоявшемся 8 января 1815 г. Лицеисты младшего курса переходили на старший. Почётным экзаменатором был известный поэт Гавриил Романович Державин. Будучи уже очень старым человеком, он дремал во время ответов лицеистов, но оживился, когда стал читать Пушкин. Стихотворение «Воспоминание о Царском Селе», написанное юным поэтом специально к экзамену, произвело немалое впечатление на публику, но и сам автор не на шутку разволновался. Александр Сергеевич Пушкин об этом дне написал: «Не помню, как я кончил своё чтение; не помню, куда убежал. Державин был в восхищении; он меня требовал, хотел меня обнять… Меня искали, но не нашли».
В 1837 году отец забрал Афанасия от Крюммера с намерением подготовить его к поступлению в Московский университет в пансионе известного историка Михаила Петровича Погодина.
В 1838-м на вступительных экзаменах благодаря ещё детским знаниям Афанасий Фет получил пять баллов по Закону Божию. На экзамене по латыни Фет, не читая латинского текста, сразу стал переводить на русский, чем восхитил экзаменаторов и получил «пять с крестом». Его знания по математике были оценены на балл ниже. Выдержав вступительные экзамены и отучившись на юридическом факультете две недели, Фет перевёлся на историко-филологический, сдав греческий язык на «отлично». В университете Афанасий Афанасьевич подружился с другим будущим поэтом – Аполлоном Григорьевым, сыгравшим немалую роль в поэтической судьбе Фета, однако поспособствовал и случай. Однажды Фет показал свою тетрадь со стихами Погодину, а тот – Гоголю, жившему в доме Михаила Петровича. Николай Васильевич оценил молодого автора как несомненное дарование, тем самым помог юноше утвердиться в мысли, что поэзия – его судьба.
Московский университет поэт закончил в 1844 году.
Заключение
Во все времена каждый школьник старается отдаваться учёбе поменьше. Учение – трудное дело. Так считали и наши поэты. Но окончив каждый свою школу, они могли только благодарить эту пору своей жизни. Поступив в университет, Афанасий Фет написал директору Крюммеру почтительное письмо о своих успехах, которыми обязан школьным учителям.
О лицейском братстве Александром Пушкиным написано множество искренних стихов. В них запечатлена сердечная благодарность поэта своим наставникам и друзьям. Одно «19 октября» чего стоит:
Друзья мои! Прекрасен наш союз!
Он как душа, неразделим и вечен,
Неколебим, свободен и беспечен,
Срастался он под сенью дружных муз.
Куда б нас не забросила судьбина,
И счастие куда б ни повело,
Всё те же мы, нам целый мир – чужбина,
Отечество нам Царское Село!
Светлана Голубева затронула интересную и очень важную тему. Но сама сосредоточилась на описании лицейской жизни Пушкина и его друзей и жизни в пансионе Афанасия Фета. Но появился бы Пушкин во всём своём великолепии, если бы не появился ранее Тредиаковский? Создатель системы силлабо-тонического стихосложения? Если бы не Василий Жуковский реализовавший и доведший до совершенства систему Тредиаковского? Литературных талантов в России было много, и не только в дворянской среде. Сын шибая, торговца лошадьми, Алексей Кольцов! Гений с тяжёлой судьбой, но сумевший ворваться в сонм русских поэтов первой величины! Х1Х век: Иван Суриков и Николай Некрасов, Михаил Лермонтов и Алексей Константинович Толстой… Девятнадцатый век плавно перетёк в двадцатый век. Менялись стили, направления, но оставался главный критерий: УРОВЕНЬ ЛИТЕРАТУРЫ.
По такой классификации Лермонтов идёт дальше Пушкина. Толстой — дальше Лермонтова. Лев. А Алексей и вовсе рекордсмен — одно “Хмурое утро” чего стоит!
Литература не “Таблица Менделеева”. Кто за кем идёт (буквально) не нужно выстраивать. В литературе бывают “всплески”, но бывают и “простои”. Система Тредиаковского дала возможность поэтам “раскрепоститься”, отказаться от следования курсу польской поэзии. Как известно, в польском языке ударение в словах падает на предпоследний слог, Кантемир, Сумароков так и писали. Ломоносов предложил свою систему “трёх штилей”, но это тоже был ошибочный вариант. Тредиаковский победил Ломоносова, по его системе не только Пушкин, Лермонтов стихи слагали, но и Маяковский, Блок, Есенин, Твардовский и другие. “Хмурое утро” – роман, а не поэма. Кстати, не шедевр. А. Н. Толстой прекрасный писатель, классик, но он не равен Пушкину. Лермонтов прожил 27 лет, мы не знаем каких высот он смог бы достичь.
Олег вам и говорит, Михаил, что “литература не “таблица Менделеева””, что не нужно заниматься болтовнёй из праздного желания обнаружения своих знаний на публике, – так вам и говорит, только – другими словами.
А вы на него бочку катите. Не хорошо, батенька, не хорошо. Взрослый человек, а совершаете такие неблаговидные поступки… Стыдно за вас. Стыдно.
“Катюшу” М.Исаковский написал хореем, размером народных частушек. А они, наверно, и до Тредиаковского были.
С силлабо-тоникой Пушкин мог познакомиться и у французских авторов — Расина, Вольтера. У нас в чистом виде её можно встретить разве что у Ломоносова. А у Пушкина, например, в “Е.О.” правильный ямб составляет только около трети текста. Остальное — пиррихии и спондеи. Так что насколько ритм “Е.О.” вписывается в формальное деление на стихотворные размеры — большой вопрос. То же можно сказать и о других произведениях, и других авторов.
За меня стыдиться не нужно. А вам, Александр, должно быть стыдно за себя самого. Если кто-то, например Олег Савицкий, не знает историю развития русского стихосложения, то это не беда, узнать можно. И если кто-то, например я, поделился своими скромными знаниями, то это тоже не преступление. У прозы свои законы, я их не затрагивал. Хотя поговорить на сайте ЛР о сюжетах, композициях, жанрах прозы, ритме текста и т.п. можно было бы. Но с кем? С вами, Александр? С человеком, который постоянно норовит нахамить, обругать, обвинить не согласного с ним в глупости… Мне вас жалко!
Завидую вам, Михаил: хамства вы не видели за всю свою жизнь… Завидую – счастливый человек!
…Преступление? В моих словах вы и это обнаруживаете, батенька?! Ха-ха-ха-ха-ха-ах…
Так надо срочно написать заявление прокурору, чтобы остановить преступника! Мало ли до чего он ещё может дойти… Ха-ха-ах-ах-аха…
Та силлабо-тоника
Нам — как гидропоника.
Потому зовёмся — россы,
В поле чистом дикоросы.
Попадается и просо,
И пшеница там, и рожь,
И крапива — ну и что ж?..
Хватит места всем
Вовсе без систем!
Автор в начале статьи задаёт самый главный для этой темы вопрос: “Откуда столько талантов в XIX веке? Мы, возможно, никогда не постигнем этой тайны во всей полноте. Но свои толкования могут предложить историки, экономисты, политологи, даже астрологи…” Своё толкование когда-то предложил и Бердяев в книге «Смысл творчества». Он оправдывал средневековый уклад и критиковал модернизм (частью которого был и Пушкин), смело писал так: «Лучше и Пушкину было бы быть подобным Серафиму, уйти от мира в монастырь… Россия в этом случае лишилась бы величайшего своего гения, обеднела бы творчеством, но творчество гения есть лишь обратная сторона греха и религиозной немощи…»
Если упростить мысль Бердяева, то можно сказать так: Россия (и вся Европа) в 19 веке сделала новые шаги по отказу от христианского (средневекового) уклада, отсюда – появившаяся новая «дьявольская» энергия…
Пунш варил наш Пушкин Саша,
И покуривал наш Фет.
Их стихов теперь нет краше,
Ни к чему им марафет!
Скажут: это не типично
И совсем из ряда вон!
Неужели нам привычней
Перепев и перезвон?
Не вдруг, не сразу классики
На полку дружно встали.
Без устали их ластики
Над кляксами порхали!
И вот из типографии
Выходит новый том,
Хотя и не по графику,
Здесь график — моветон!
К вопросу о литературном процессе. И классики в нём постоянно присутствуют, хотя и незримо. И вносят свои коррективы (не путать с инвективами и директивами — тут другая деривация). Поэтому временные рамки здесь мнимые.